– Светлая мысль, ради которой я и использовал «Люмос», – огрызнулся Драко.

– Ну вот и использовал бы сразу, а не тыкал мне палочкой в лицо.

– Поттер! – не выдержал Малфой, готовый хоть сейчас заавадить девушку.

Однако, вместо этого вполне понятного желания, он с трудом развернулся, пытаясь не испачкаться в столь близкой теперь пыли́ хлама и полок, пару раз с усилием дернул ручку, а затем испробовал на замке пару заклинаний, из которых Гарри знакома была лишь одна «Алахамора».

– Ну что? – нетерпеливо позвала она.

– А так не видно?

– Представь себе, не видно.

– Заклинания не работают, – Малфой вновь с трудом повернулся к Гарри.

– Эй, ты чего? Развернись обратно и открой эту чертову дверь, – как-то тяжело дыша, проговорила Поттер.

– Ты действительно такая тупая, Поттер? Я же сказал: заклинания не работают.

– Все равно отвернись.

Гарри вдруг стало ужасно душно и неловко. Буквально все телом она чувствовала, как стены пытаются ее раздавить.

– Меня раздражает твое дыхание мне в спину, – сказал Драко, и не собираясь отворачиваться.

– И что же теперь делать?

– Подождем Филча.

– Я хочу выйти, – прошептала Гарри, чувствуя, как сильно колотится сердце. Голову же сжало словно в тиски.

– Неужели? – слизеринец раздражался все больше и больше.

– Нет, ты не понимаешь… Мне дурно, – с комом в горле проговорила девушка.

Пошатнувшись, она вцепилась в рубашку Малфоя мёртвой хваткой, а тот мигом придержал ее за плечи. «Вот черт», – пронеслось в голове юноши, явно не готового к такому исходу событий. Но он все же мигом придержал девушку за плечи.

– Я… Я хочу сесть, – еле слышно промямлила Гарри, и в следующую секунду была опущена вниз.

– Так лучше?

– Тут очень душно.

Громко дыша, гриффиндока с трудом стянула с мантию. Драко, поколебавшись, чуть ближе наклонился к ее лицу и осторожно подул. А когда девушке понадобилось на что-нибудь опереться, со странным, не понятным даже ему самому, энтузиазмом он в буквальном смысле подставил грудь, аккуратно прижав Гарри к себе. Это было так странно и естественно одновременно, что оба не чувствовали ни малейшего дискомфорта.

Через пару минут, когда Избранная почти пришла в себя, дверь со скрипом отворилась, и в кладовку заглянул Филч.

– Что это вы здесь… – не договорил он и вылупил глаза, застав учеников в неприличной, на его взгляд, позе.

– Мистер Филч, – самоотверженно кинулся разъяснять Малфой, – Гарри стало плохо и…

– Срамота, – показывая пальцем то на молодых людей, то на валяющуюся рядом с ними мантию, сначала тихо произнес завхоз, а потом как заорет. – Срамота-то какая! Сра-мо-та! Я все директору расскажу! Все расскажу. Вы у меня всю школу драить будете. Раздельно!

Проорал он и был таков.

Прохладный воздух вскоре привел Гарри в чувства, хотя легкое головокружение и тошнота преследовали ее потом целых четыре дня, в течение которых она была просто уверена, что умирает(все-таки быть девушкой – страшное дело).

Вот с того момента, как гриффиндорка неловко отпрянула и, почувствовав неловкость, вывалилась из кладовки, не забыв прихватить мантию, все приняло совсем неестественный и совсем уж странный оборот.

Драко же очень медленно поднялся, отряхнул брюки, испачканные в пыли, и уставился на Гарри, которая, напялив мантию, в свою очередь уставилась на него и, прочистив горло, все так же тихо сказала:

– Спасибо, в общем.

Драко ничего не ответил, лишь сложил руки в карманы, продолжив прожигать в Поттер дыру, очень пристально разглядывая ее с ног до головы. Покачиваясь на месте, Гарри откровенно не знала, что делать. К счастью, Малфой освободил ее от размышлений. Он выбрался из кладовки, закрыл за собой дверь и с безразличием в голосе произнес:

– Знала бы ты, Поттер, как я тебя ненавижу.

И не успела Гарри даже возмутиться или что-то ответить, как Малфоя и след простыл.

– Надо же, открыл Америку! Ненавидит он, а раньше что, без ума что ли был… Может, обиделся, что брюки пришлось испачкать? – недоумевала она, направляясь обратно в комнату и почему-то думая о том, что Драко ужасно приятно пах, чем-то напоминавшим горький шоколад.

Тем временем в кабинете директора было неспокойно.

– Все идёт не по плану, – сокрушался Дамблдор, опять наступая бедному Снейпу на больную мозоль.

Целый день, поднявшись ни свет ни заря, профессор занимался варкой сразу нескольких очень сложных зелий для Волдеморта. А тут еще директор со своей дурацкой просьбой запереть Поттера и Малфоя и искривить на некоторое время пространство.

«Да-а-а, – в который раз убедился Снейп, – неблагодарная это работа – быть двойным агентом на побегушках. Говорил я себе сматывать удочки, но не-е-ет, остался ведь! Теперь плоды пожинаю… протухшие».

– Одно радует.

– И что же, директор? – без интереса поинтересовался Снейп.

– Скоро книжка выходит у одной моей любимой писательницы, Альбы Шмель. Слышал про такую?

– Нет.

– Ничего, кроме своих зелий не видишь, а у неё, между прочим, очень любопытные работы есть.

Дамблдор подошел к стенду с книгами и, выудив оттуда книгу в черном переплете с изображением огненной розы на обложке, протянул Северусу.

– «Черный принц»? – прочел зельевар, скептически приподнимая бровь.

– Это очень познавательная история. Тебе бы не помешало ее прочесть. Без спойлеров: там о том, как юноша влюбляется в свою подругу детства, но она влюбляется в его врага.

– Пожалуй, любовные романы – это не мое, – Снейп сунул книгу обратно Дамблдору, развернулся, намереваясь уйти, но, повернулся обратно, выхватил книгу и, размахивая плащом, вышел из кабинета.

– Тх-х, не любит он, – заваливаясь на кресло, пробурчал вслух Дамблдор. – Романы все любят, только не признаются, верно, Фоукс?

Феникс, взмахнув крыльями, взмыл вверх, перелетел кабинет и приземлился рядом с директором.

– Любовь – сильнейшее чувство на свете. Пора бы нашей франшизе это понять. А то ходят тут всякие принцы-полукровки и портят настроение одним своим видом. Да-а-а, – протянул Альбус, заглядывая в мудрые глаза птицы, – с этим экземпляром посложнее будет, но мы тоже что-нибудь придумаем, – и, приманив чарами перо и пергамент, вписал в коротенький список еще одно имя.

========== Глава шестая, в которой Альба Шмель наносит удар по психике Гарри. ==========

Месяц пролетел незаметно. Осень уступила зиме. И за окном выпал первый снег. Он успел лишь слегка припорошить окрестности, но даже и так заставил каждого почувствовать приближение Рождества. Теперь в воздухе запахло особым волшебным чувством, перед которым никто не мог устоять, за исключением одной рыжеволосой личности.

Да-да, за исключением лишь ее одной, потому как даже профессор Снейп, как только с неба посыпались белые мушки, сменил свою обычную чёрную пижаму на красно-зеленую, сплошь украшенную белыми ёлочками.

Так вот, настроения не было только у Гарри. А причиной тому послужил, во-первых, Драко Малфой. Этот блондинистый поттероненавистник каждый день, словно черт из табакерки, появлялся перед глазами девушки. Каким образом? Не понятно. Но факт остается фактом: все дороги Хогварста вели к Малфою, куда и откуда бы Гарри не шла. Это раздражало, это бесило и это злило. Нет, после того дня в кладовке они не перекинулись ни одной фразой, но даже красноречивые физиономии друг друга говорили, куда больше, чем могло показаться.

– Видеть его рожу больше не могу, – жаловалась Гарри Гермионе. – Я его за километр чую, пытаюсь другой дорогой обойти, так он и там вырисовывается. Как, спрашивается, так получается?

А как так получается знал лишь один человек, имя которого мы раскрывать все же не будем.

Так вот, во-вторых, Альбус Дамблдор. Точнее даже не сам директор, а то, какую новость он принес Гарри буквально неделю назад, после которой девушка вообще отказывалась из комнаты выходить, кроме как на уроки.

– Девочка моя, – накрывая ладонью руку Гарри, начал Дамблдор, в один прекрасный денек позвав девушку в кабинет. – Я, наконец, разобрался с природой твоего изменения. В общем, ты всегда была девочкой, Гарри, просто не знала об этом. Помнишь, то самое пророчество? Так вот, в нем говорилось ни о каком не о мальчике, родившемся в конце июля, а о девочке. Когда твои родители об этом узнали, они задействовали очень сильную магию. Но Волдеморта было не перехитрить, потому что Питер Петтигрю все ему рассказал. Тут ничего не попишешь, магия та действовать перестала, и теперь ты в истинном обличье.