— Нет-нет, мне интересно. Что дальше?

Прия снова слегка поклонился. И улыбнулся — вложив в улыбку, что по правилам этой игры приказ Мэйдо был и будет выше нежелания Квай-Гона.

— Грустная история. Бедняга понял, что считанные дни остались до того, как он умрёт, и только одно тяготило его: что он не увидит больше своё новорожденное дитя. Его плач тронул сердце птичьих детей; легко и быстро они полетели в его родное стойбище, обернули тряпицей дитя и принесли его на скалу. Проснувшись, фалнаут увидел рядом свёрток, из которого тянулись тонкие длинные щупальца, и… — Прия печально вздохнул. — Он убил напугавшее его «чудовище» одним ударом и только потом понял, кто это был.

Он замолчал, продолжая гаденько улыбаться, и оставалось домысливать, к чему он выдал невразумительную местную сказочку.

Шаттл ждал за фермой — небольшой, очень современный, сверкающий, шлюз был открыт, и рядом стоял надменный арканианин. Он держал бластер и лишь при виде своей нанимательницы слегка расслабился, Мэйдо помахала ему рукой, ускорила шаг, они о чем-то заговорили. Квай-Гон придержал Оби-Вана, у которого в глазах светился дикий восторг. Неудивительно — шаттл даже у Квай-Гона вызвал интерес, что уж говорить о мальчике, который до этого видел только корыто…

Как Мэйдо удалось заполучить в пилоты арканианина, было неясно. Не иначе, и тут все решили деньги.

Арканианин убрался в шаттл. Вернулась Мэйдо, подошла к Оби-Вану.

— Мне нечего тебе подарить, только кредитные чипы, но, боюсь, твоего учителя такой подарок не обрадует. Если хочешь, я дам тебе немного удачи? На моей родине есть такое поверье, — и она вдруг нежно и порывисто обняла его. — Ты молодец. Твой учитель может тобой гордиться. Я бы гордилась таким учеником…

Эти нежности начинали утомлять. Оби-Ван, который уже устал за сегодня краснеть, взглянул на Квай-Гона, и тот жестом отправил обласканного падавана в шаттл.

— Давайте прощаться, — Мэйдо сказала это обоим, но подошла только к Прие, коснулась руки. — Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня. Больше, чем могли. Больше, чем я могла от вас требовать. Идите. Долгие проводы всегда не к добру.

«Да уже достаточно напрощались…» Панторанин поклонился, без слов повернулся, пошел к шаттлу. Мэйдо смотрела ему вслед, пока он не скрылся в шлюзе.

— А если я сейчас прикажу вам остаться? — спросила она.

Квай-Гон тоже смотрел на шаттл: было бы проще, если бы он улетел. Нет опасности для Оби-Вана, нет опасности от…

— Я останусь. Под вашу ответственность за меня, мою жизнь и всё, что я натворю.

— Я обдумаю ваши слова, — пообещала Мэйдо, слегка улыбнувшись. Квай-Гон пожал ее протянутую руку — она почти не ответила. — Времени у меня будет достаточно.

— Удачи… госпожа эмиссар.

Квай-Гон чувствовал взгляды. Не в Силе, просто так, — Нута, Аты, Пери… Мэйдо была здесь, остальных не было, но словно каждый хотел ему что-то сказать и никак не решался. Но кто бы мог ожидать от них красноречия?

Уже у шлюза Квай-Гон обернулся.

Мэйдо не спеша уходила, и Квай-Гон ждал, что она оглянется. Но она вошла в рощицу, скрылась за деревьями и вот уже совсем исчезла из вида…

Квай-Гон развернулся, зашел в шаттл и закрыл за собой шлюз.

*

Квай-Гон шёл по коридору к залу Совета и вспоминал собственную вигилию. Ему девятнадцать лет, вокруг тёмная ночь, серебристое голографическое пламя бросает отсветы на статуи древних магистров, а те смотрят сурово и строго.

Видят.

Его сомнения и страхи, его суетность и тщеславие, но и готовность жертвовать собой, и жажду служить людям. Что-то они увидели в Прие Шани?..

Но для девятнадцатилетнего Квай-Гона вигилия была заслуженной наградой. Для Прии — наказанием, унижением. Сиди, бессильный, под взором древних. Думай.

«Почему мастерам вигилия не положена? Я бы тоже подумал».

Впрочем, хватило времени, пока он ждал под дверью.

За ней Совет спрашивал будущего рыцаря, помнит ли он Кодекс, какой путь он выберет: стража, защитника или советника — все эти бесконечные, бессмысленные вопросы, ответы на которые заучивают вместо школьных уроков малолетки, чтобы во сне увидеть собственную вигилию и своё посвящение.

Им снится, что их выгоняют вон, и они плачут… но для некоторых сон остаётся сном.

Осторожно, не особо уверенно, Квай-Гон подошёл к коленопреклонённому Прие. Волосы ему уже обстригли почти под ноль, оставив коротенькую косичку сбоку — символ статуса, которого у него никогда не было.

«Зачем посвящать того, у кого даже нет Силы?!»

Сомкнутые веки, заострившиеся черты лица — как этого измученного мальчика можно было хоть на минуту счесть злым гением? Здесь, в рыжем свете Корусканта, он был тем, чем был в самом деле: больным, испуганным, ничего не осознающим дурачком, втянутым в игры сильных мира сего, в которых даже Квай-Гон ничего не понимал.

— Веруешь ли ты в Ашлу, Богана и Бенду? — спросил он.

Древние боги джедаев. Их имена поминали попусту все, кому не лень, не думая, что… неважно.

— Я верю в то, что есть свет, есть тьма и есть равновесие, — ответил Прия.

«Эта вера отняла у тебя Силу, а ты продолжаешь в том же духе».

— Тогда встань и говори со мной, как брат с братом.

Сколько лет Квай-Гон мечтал однажды произнести эти слова? Сколько лет Сила отказывала ему? И говорить их теперь этому клоуну синему, который ни дня в своей жизни…

«Нельзя». Гнев сейчас категорически нельзя.

Бессмысленные слова древнего обряда сыпались сухими горошинами из мешка:

— Ашла велит тебе быть милосердным…

— Боган велит тебе быть справедливым…

— Бенду велит тебе хранить тайны…

— Теперь склонись перед вечностью и слушай меня, как слушал бы её…

Фарс, глупый фарс, не более того. Утешительный приз инвалиду за старание — двум инвалидам. У одного нет Силы, у другого нет учеников, достойных рыцарства. Одного делают рыцарем, другой давно уже мастер.

«Бессмысленно».

— Я признаю тебя достойным, — Квай-Гон отсёк мечом косичку.

«Достойным чего?»

— Я признаю тебя равным, — он протянул руку, помогая встать.

«Есть своя правда: в этом унижении мы равны».

— Я признаю тебя лучшим, — Квай-Гон припал на одно колено и защёлкнул у панторанина на талии пояс с мечом. Которым тот не умел владеть. «Фарс, фарс, фарс…»

Ученики его предали, не дойдя до конца. Этот синий не понимал, какая честь ему оказана, и насколько оскорбительна эта честь.

— Славься, Прия Шани, рыцарь Республики!

«Но почему он плачет от счастья?»

Рыцарь не может быть жалким. Рыцарь не может не владеть мечом и словом. К чему стремился Прия Шани? Что хотел? Что хотел, что получил сам Квай-Гон — заслуженную награду? Такую, что стыдно взглянуть на Совет…

И все-таки — ученик, и значит, Квай-Гон теперь за него отвечает. По чьей же прихоти, вине или планам? Может быть, Силы?

— Иди и исполни свой долг.

Йода выглядел очень довольным. То ли посвящением, то ли тем, что все обошлось малой кровью: сплавить мальчишку, от которого все равно никакого проку, туда, где ему самое место, угодить Сенату, поставить на место Квай-Гона… Магистр Винду удовлетворенно кивнул.

— Со временем ты простишь себя за грех, которого не совершал, и всё вернётся, — продолжал Йода.

Оби-Ван торчал неподалеку от зала Совета, и сложно было сказать, ревнует он к панторанину или просто досадует, что ничего не увидел своими глазами. Никаких изменений в представителе… нет, теперь уже рыцаре Шани он заметить не мог, но бросился к нему и прижался, как к родному отцу. Квай-Гон решил, что не стоит портить момент. Панторанин сейчас улетит, Оби-Ван останется, а Квай-Гон по-прежнему его учитель, незыблемый авторитет.

Было еще кое-что, что Квай-Гон до сих пор не сказал.

— Спасибо за Оби-Вана.

Прия сдержанно кивнул — крыть ему было нечем.

*

«Мы запускаем цепь событий, но не отслеживаем её. Каждый из нас проживает свою историю, не зная и не имея права знать о чужих, ученик. Хотя… должен признаться: мне тоже любопытно, куда приведёт эта цепь. И приведёт ли куда-нибудь…»