— Нам нужно в племя, — сказала Мэйдо. — Как можно скорее. Сутр что-то вколол этому мальчику. Я точно не знаю.

— А где он… вы его отпустили?

«Зря он задал этот вопрос…»

— Не я.

«Нет эмоций — есть покой…» Но Прия понимающе кивнул.

— Времени почти не осталось… — он шептал, но Квай-Гон понял, о чем он. — Испарина пахнет затхлой водой… — рассеянно сказал панторанин, положив руку на лоб Оби-Вана. — Так странно!

Сейчас нарочитое, не от мира сего поведение раздражало больше обычного. «На вопрос напрашивается. Мол, чего странного. Какое мне до этого дело?!»

— Мой ученик умрёт, если ему не помочь.

— В племени есть лекари.

— До племени надо ещё добраться. Но времени у нас нет. У нас нет спидера. Мы не долетим в ураган.

— Я всего лишь этнограф, я не рыцарь. Я слишком слаб, — в голосе у Прии проскользнула истеричная нотка, и Мэйдо коснулась его руки.

— Я напоминаю, Прия Шани: или мой падаван будет жив и здоров, или ты лично понесёшь ответственность за всё, происшедшее сегодня.

Как минимум это было бы даже заслуженно — но в первую очередь дело было в состоянии целителя. Крыша и так на одном гвозде, истерики эти, истории непонятные, а сейчас еще и едва держится на ногах… ему явно нужен был стимул.

— В конце концов, тебе не стоит опасаться казни — ограничатся принудительным лечением. Приходилось бывать на Спинтире?

Панторанин помотал головой. Оказалось, не про Спинтир, потому что он немедленно добавил тем же потусторонним тоном:

— Мне нужно согласие. Иначе нельзя.

— Что значит — согласие? Я же сказал! А законным опекуном являюсь…

— Его согласие. Нельзя навязывать исцеление. Это запрещено, это тёмная сторона.

— Да ты рехнулся! Он без сознания, он сейчас умрёт, ты что несёшь?!

Никогда ещё Квай-Гон не чувствовал тёмную сторону такой… близкой, понятной. Естественной.

— Мне всё равно, — произнёс он, сам пугаясь своих слов. — Хоть тёмной, хоть светлой, хоть какой стороной, хоть самим кореллианским дьяволом — но мой ученик должен быть жив и здоров, или ты отправишься на Спинтир булькать там консервантом остаток вечности, да орать от ненависти к себе и своим ошибкам.

— Заткнитесь, или будете булькать рядом!

Квай-Гон ощутил облегчение. Развеялся странный морок, как тогда, в Красной Горе. Стоило задеть… пнуть — потому что иначе нельзя! — этого синего недоумка, как в глазах Мэйдо не хуже пламени полыхнула знакомая ненависть. Квай-Гон бросил щит, и она захлебнулась ветром, но не сдалась.

— Для вас мне не понадобится никаких доказательств — впрочем, где теперь мне их взять! — и тут же эмиссар обернулась к Прие, тон ее изменился. — Пожалуйста. Вы же можете. Я не хочу, чтобы он умирал.

Тот поднял глаза — светлые, будто добела выцветшие, с красной искрой в уголках. Пахнуло отчаянием, пустотой, болью… потом вдруг они схлынули, оставив покой и тишину.

Резким жестом — как тогда, в участке, когда он остановил огонь — Прия выбросил руку вперёд, так что кончики его пальцев коснулись лба Оби-Вана.

— Я… — голос был почти неслышен, — …запрещаю! — неожиданно громко сказал — возгласил даже — панторанин, и их с учеником обоих окутало облако бело-лиловых молний.

Похоже, слова про тёмную сторону тот понял буквально.

Сияние молний стало на какое-то мгновение нестерпимым, а затем угасло. Оби-Ван, как спросонок, медленно открыл глаза, пытаясь понять, где он и что с ним происходит. Словно и не умирал, а просто так, вырубился на полчасика с устатку.

Квай-Гон отпихнул Прию в сторону, рухнул на колени, прижал Оби-Вана к себе, слушая ровное дыхание и такое же ровное, разве чуть ускорившееся от удивления, биение сердца.

Где-то за спиной всхлипывал проклятый — нет, сит ему, благословенный — представитель, бормотал что-то в плечо Мэйдо. Куда делся Пери, Квай-Гон не видел, и его судьба не волновала ни капли. Он — забота госпожи эмиссара, если у нее еще здесь осталось забот, кроме ее бесценной «миледи».

«Слишком много эмоций. Нет страстей — есть покой». Ничего еще не закончено, еще много, много вопросов.

— Как ты? — спросил Квай-Гон Оби-Вана. — Слышишь, видишь?

Тот неуверенно кивнул, пару раз моргнул, пытаясь понять, где он и что происходит. Он посмотрел на Мэйдо, Пери… испуганно, даже вздрогнул, на Прию…

— А где губернатор?

Мэйдо скривилась.

— Там, где, возможно, он оказался бы парой минут спустя. Твой учитель отрубил ему голову.

Оби-Ван в ужасе взглянул на него, и Квай-Гон поспешил пояснить:

— По приказу госпожи эмиссара, — и покосился на Прию. Тот скрылся в тени, и лица его сейчас не было видно.

— Я не приказывала его убивать.

— Вы сказали… — напомнил Квай-Гон, подозревая, что она сама может не помнить. Так иногда случается. Особенно когда…

— Я сказала, что он заслужил. И только. Я первая бы предъявила ему обвинений на высшую меру, но, знаете ли… — и она махнула рукой. — Теперь это все не имеет значения.

— Он выманил меня из комнаты, — виновато сказал Оби-Ван, пытаясь встать. Ветер ему не давал, и Квай-Гон снова выставил щит, уже не чувствуя руки, и Мэйдо на этот раз не остановила его. — Я знаю, я был не должен…

— Никто тебя не винит, — перебила его Мэйдо.

— Не винит, — согласился Квай-Гон. — Ты всего лишь падаван. Никто не ждёт от падаванов, что они справятся с любой задачей.

— Но он… джедай, — заметил Прия; он выступил чуть вперед, руки у него дрожали… он весь дрожал, впрочем. — Джедай и ваш ученик.

«Ты бы не вмешивался», — молча посоветовал ему Квай-Гон, но после того, как тот спас падавана, ругаться с ним не хотелось. Оби-Ван озирался и кутался в куртку Мэйдо.

— Я осмотрел… дом, искал, откуда идут эти звуки. Я думал, что кто-то там ходит. Нашел тот лаз в кухне… потом вернулся назад. А он, — и Оби-Ван кивком указал на Пери, прижавшегося к стене, — уже развязал губернатора. И приказал мне бросить меч.

— И ты бросил? — Квай-Гон не хотел упрекать ученика, но так вышло, и Оби-Ван нервно сжался.

— Вы говорили, надо исполнять требования… — робко начал он.

— Я не учил тебя бросать ценных пленников!

— Вы научили его в себя не верить! — если Мэйдо и осмеливалась смотреть в глаза, то в те моменты, когда ей было нечего терять. Или когда в ее взгляде были невероятная уверенность, властность и требование подчиниться.

Но Мэйдо была проигравшей и потому в бешенстве, и Квай-Гон подумал, что полномочного эмиссара ждет величайшее разочарование в жизни.

— Джедай не верит в себя, он верит в Силу, — отговорился он цитатой. — Если верить в себя, зайти можно… в такие дебри, из которых поди потом выберись. Миряне, если не верят в себя, творят беспредел, а джедаи творят беспредел, когда слишком уж верят.

Над городом стыла ночь — ураган стал практически ледяным, но между домами он уже не был угрожающе сильным. Пепел опадал, оседал на одежде и лицах. Почти слился с уцелевшей стеной Пери, которому больше никуда не нужно было бежать, растерянно смотрел по сторонам Оби-Ван… и Мэйдо ободряюще ему улыбнулась. На ее лице все еще заметны были следы слез, она обнимала за плечи Прию (как когда-то он обнимал её), и забавно было понять, что они одного роста, и теперь, когда коса представителя сгорела, их можно было, пожалуй, перепутать друг с другом.

Потом Квай-Гон почувствовал что-то в Силе. Не то, что стало уже привычным — страдания, ужас и безысходность. Что-то, что он слышал, не раз повторял, но никогда не видел настолько отчетливо. «Смерти нет — есть Сила». Зло может причинить боль, нанести раны — но зло не может превозмочь истинный покой, подобный отражению луны в зеркале спокойных вод. И тот, в ком жил этот покой, неспешно приближался — ещё живой, но уже по сути мёртвый. Только Сила — невероятная, невероятно покорная Сила — удерживала его на грани смерти.

Отшельник Юргылин улыбался и протягивал руки, изрезанные до костей. Его одежда была порвана, чёрная кровь текла из ран, в теле застряли несколько ножей, местами кожу зубами рвали до мяса… Но он все равно улыбался, зная, что смерти нет.