-Так, Лен, ношпу давай внутривенно, и кт нам организуй, - из тумбы появились стопка сложённых аккуратно салфеток и флакончик перекиси, после чего уже мокрые бинты начали касаться лица девушки, оставляя за собой белую пену.

-Не надо кт… Морфина, ношпа не возьмёт… - каждое слово отражалось в голове огромным и громким эхом, вновь затуманивающим сознание.

-Цыц, я тут врач, - очередная повязка оказалась на ранке, которая все никак не представала кровоточить.

-А если будешь командовать, то зашью и рот, и твою красоту на лбу, причём огромными железными скобами.

Тем временем Леночка уже перетянула руку девушки жгутом, почти сразу попадая в лилово-синие вены. Взгляд мужчины хотел мельком проконтролировать ее работу, но вместо того брови собрались вместе.

-Лен, давай быстрее, и про кт не забудь.

Девушка кивнула, а шприц быстро опустел, оставляя на своём месте лишь кусок марли с дурным запахом.

-Не надо кт, Брагин, все в порядке. Пластырем заклей, что там, и я пойду, - несмотря на все то, что препятствовало любому, даже самому маленькому ее движение, упрямая девушка попыталась подняться, ну или, хотя бы, сесть на постели. Грубый локоть в тот же момент быстро упёрся в мягкий живот, который и без того начинал ныть, будь оно не ладно, а его пальцы даже не дёрнулись к бинта, продолжая перекисью прижигать края ранки.

-Нарочинская, твою мать! - иногда прикрикнуть на пациентов, чтобы у тех инстинкт самосохранения встал на место, было можно, и этот случай был как раз таким. Девушка строгим красным взглядом прожгла его лоб, в то время как её - расползался на части от жжения.

Пустые ампулы зазвенели в мусорном ведре, а медсестра только вышла из смотровой, прямо у дверей натыкаясь на местами влажный листок с каким-то заключением из лаборатории; тот тут же оказался в ее руках. Чёрные буквы, строго выводящие прекрасно знакомую фамилию на бланке, были отправлены на задний план, когда в глаза девушки бросилось заключение, на месте которого было сырое пятно ручного пота.

Тонкая ручка вновь вернулась на дверь, толкая ту в сторону, и быстрыми шагами она вновь добралась до койки.

-Олег Михайлович, тут… Вот, - зрачки Марины в тот же момент среагировали на звук, и в следующий же миг ее ладонь дернулась вперёд, пытаясь отобрать злосчастную бумажку у Олега. Увы, он оказался быстрее.

Поднявшись с места и ещё раз окинув Марину строгим взглядом, он повернул голову на Лену, которая по все ещё непонятным причинам стояла здесь, а не занимала очередь на кт. Он тут же улыбнулся, упираясь таким же взглядом в глаза медсестры, которая в ответ на этой захлопала ресницами.

-Леночка, а мы тут так и будем стоять и смотреть друг на друга. Пусть у нас Марина Владимировна лежит себе, отдыхает, сотрясение подождёт, да, свет мой ясный?

Она тихонько усмехнулась, а Олег следом вернулся к строгой гримасе, после чего и голос его отчасти перешёл на крик.

-Бегом на кт очередь занимать!

Она, кажется, бегом выбежала из смотровой, а за пару движений руками, он развернул лист, который все ещё лежащая на кушетке Марина вновь пыталась отобрать.

-Отдай, - в очередной раз замахиваясь и пытаясь забрать лист из его рук, она даже умудрилась подняться, но в следующий же миг её запястье оказалось пережато крепкой мужской ладонью, а в губы впился его горячий и мягкий рот.

Стоять было до боли тяжело, ладонь почти сразу начала белеть и холодеть, но он, черт такой, настолько сильно пытался меня успокоить, что даже такие мелкие неприятности отошли на задний план. Кажется, он теперь точно знал, как меня успокоить и обезвредить. Да ещё и умело пользовался этим…

-Отдай, - находя в себе силы, я положила конец этому театру абсурда; мои лёгкие тут же начали пытаться восполнить запасы воздуха, ну а ладонь наивно бросилась вперёд, в надежде, что на этот раз попытка будет удачной.

Не успели даже кончики пальцев коснуться листа, как мужчина вытянул руку в абсолютно противоположную сторону, обряжая свой взгляд туда же. Огромный камень тогда будто придавил меня, и то ли от страха, а может от чего ещё, я вцепилась пальцами в его халат, резко дергая того на себя, но на мои действия он уже не реагировал.

-Ты вообще в курсе, что тут восьмая неделя, если не больше? - он вновь взглянул на девушку, которая ещё раз прямо здесь и сейчас сгорала одновременно от стыда и боли. Губы сжались в тонкую линию, а она ещё раз вытянула ладонь вперёд, наконец забирая у Олега этот злосчастный лист.

-Это не твоё дело… - мужская рука, что так и продолжала сдавливать худое запястье, начала холодеть. Буркнув что-то себе под нос, Марина попыталась выбраться из его объятий и, наверняка к ее же удивлению, это вышло. Пара быстрых шагов разделила их тела между собой двумя метрами, а он даже не обернулся назад, пытаясь ее остановить.

Потирая свободной ладонью кожу, все ещё хранившую его аромат, следы сильных пальцев и тепло, она с прищуром бросила взгляд на отражение широкой спины в шкафчике с препаратами. Где-то внутри меня начал рождаться стыд, но тут же и быстро пропал, позволяя моей голове все-таки обернуться.

-Не переживай, я сделаю аборт.

-Сядь, - он так и продолжала стоять на месте, но широкие ладони в один момент накрыли его лицо. Глаза накрылись тонкой плёнкой век, а она, которая прежде рвалась сбежать отсюда, тихо и осторожно вернулась обратно. Также беззвучно ее тело село на кушетку, а Брагин так и продолжал молчать.

Спустя примерно минуту он сел обратно, вновь беря в руки кусок марли и обмакивая его в перекиси, приложил к засочившейся ране. Марина невольно пискнула от резкой боли, тут же жмурясь, а ее ладони уперлись в край постели, пытаясь все то, что сейчас настырно держится внутри неё, выплеснуть через крепкие тиски пальцев.

Его молчание тянулось минуту, две, потом ещё три, и все это время он продолжал обрабатывать рану. В его глазах, кажется, в тот момент не было ничего, а потому внутри меня тот самый стыд, что совсем недавно погас, вновь запылал синим пламенем. Будто, пару минут назад я сказала что-то такое, что максимально выбило его из колеи, что сдвинуло его мысли с мертвой точки, или, наоборот, привело его к ней. Липкий пластырь оказался на моем лице спустя почти пятнадцать минут внутренних мучений, и смотреть на него в таком гробовом молчании я уже просто не могла.

-Скажи же уже что-нибудь; какая я бессердечная, что так легко говорю об этом, какая я эгоистка… я слушаю, - комок в горле медленно начал сдавливать трахею до того, что даже дышать было сложно, а говорить и подавно. Мои глаза, уже затянутые стеклом от его идиотского молчания, держались из последних сил, а когда и те закончились, началось что-то совсем непонятное.

Зрачки расширишь под тонкой кожей век, что вот вот соприкоснулись с ресницами; слезы быстро покинули родные им белки, начиная своими солями жечь шелушащуюся кожу; руки крепко-крепко объяли всем невыносимым теплом и нежностью его шею, а губам не оставалось ничего, кроме как снова начать целовать его. Даже эти слезы было пережить легче, чем прежнюю тишину, что сводила звоном барабанные перепонки, мозг и душу главным образом.

-У меня в голове опухоль с грецкий орех, если не больше, которую я год не лечила. И не хочу даже начинать. Извини…

Сухие губы задрожали окончательно, когда мокрые ладони в очередной раз попытались стереть скатывающиеся вниз по щекам капли. Тишина снова поселилась вокруг так, будто никуда и не исчезала, и терпеть её было уже окончательно невозможно.

Из последних сил мои колени выпрямились, заставляя тело парить над этой чертовой койкой, но уйти просто так отсюда у меня бы точно не получилось, и я это отлично знала. Спустя шаг в очередной раз оглядываясь на него, взгляд вновь начал мутнеть, а, пообещав себе в последний раз так больше не делать, мои руки вновь коснулись горящей жилами шеи, что приятно пульсировала по сонной артерии. Длинные пальцы медленно зарылись в его короткие волосы, которые все также пахли его одеколоном, и от того внутри все сжалось в очередной раз, позволяя тому злосчастному комку прокатиться вниз.