Следующую четверть часа мы кружили по деревне, не в силах заблудиться на единственной улице, но и не в состоянии отыскать нужный дом. Никакой нумерации здесь, конечно, не было да и быть не могло, а на улице, как назло, никто не показывался — только паслись упитанные куры да прошла мимо, посмотрев на нас полным презрением взглядом, деревенская кошка. Меня все это сердило, Ника — забавляло. Наконец у колодца мы заметили местного парня. Он с помощью поскрипывающего журавля доставал воду.

— Добрый день! — спрыгнув с подножки, я пошел ему навстречу. — Прошу прощения. Не подскажете, где проживает Рори Марджоу?

Парень — рыжий, веснушчатый, рослый, но еще не раздавшийся в плечах — выпрямился. Он был одет в зеленые, застиранные и местами выгоревшие до серости мешковатые штаны и белую рубаху с тесемкой на груди.

— Я слушаю. А что надо?

Я улыбнулся.

— Мы из особого отряда Стражи. Нам хотелось бы поговорить с вами.

Парень пожал плечами и, отвернувшись, наклонился. Я мгновенно насторожился — он мог попытаться ударить или удрать. Но парень медленно, даже несколько флегматично поднял ведра с земли и кивком головы предложил последовать за ним.

Волновался ли он? Не знаю. Но лицо свое от нас он прятал, это точно.

Мы с Ником переглянулись и последовали за ним.

Мы никогда не нашли бы это логово без посторонней помощи — если бы, конечно, я наконец не воспользовался каким-нибудь специальным заклинанием. К дому Рори Марджоу было невозможно подъехать: он жил на отшибе, к калитке вела тропинка между изгородей, заваленных увядшей крапивой и мелкими желтыми георгинами. Пегая собака, привязанная на цепь у будки в палисаднике, ревниво облаяла нас. Рори оставил ведра у крыльца и жестом пригласил войти. Я запоздало подумал о том, что Ника следовало бы оставить с лошадьми и коляской. Но, с другой стороны, я ведь взял его в помощники… Да и глаза у него от любопытства и радости причастности к чему-то особоотрядному, стражническому, так и горели.

— Я вас слушаю, — повторил Рори, когда мы поднялись на просторную светлую террасу. На полу, на старых газетах, сушился лук, по углам висели связки чеснока, комод и большая часть круглого стола были завалены яблоками. От всего, особенно от облупившегося буфета, шел аромат сырого дерева.

— Что от меня нужно Страже? — спросил Рори.

Говорил он медленно, вкрадчиво, поглядывая на собеседника, как на встреченную на улице собаку: укусит или нет?.. В других обстоятельствах я, скорее всего, просто начал бы повторять его манеру и заставил бы его чуть-чуть нервничать, но сейчас в этом не было необходимости. Я улыбнулся.

— Нет никакого повода для беспокойства. Мы хотели бы поговорить о вашем друге, Ольрихе Брайге. Вы ведь были дружны? Наверняка же вы неплохо знали его.

— Ну, да, мы были приятелями, — хмуро признался Рори. — Но так он же погиб. Утоп, что ли… Чего о нем говорить-то теперь?

— У нас есть все основания предполагать, что Ольрих совершил геройский поступок.

Удивление. Растерянность. Сразу в двух исполнениях — и Рори, и Ник. Что ж, вот и проверим заодно с наблюдательностью сообразительность моего нового помощника.

— Рори, давно вы познакомились?

Он пожал плечами.

— Да года три назад.

— Где?

— На верфях. Я судоремонтом подрабатываю, так и познакомились, — он шмыгнул носом, вытер верхнюю губу тыльной стороной ладони. — Так что случилось-то?

— Ольрих был шкипером высокого класса, — ответил я. — На корабле… Скажем так, возник ряд проблем — я, к сожалению, не могу посвящать вас во все детали, часть материалов дела засекречена, это ведь были военные учения. Это все, в общем-то, не так уж и важно: виновные в катастрофе найдены и будут наказаны, — Я сделал многозначительную паузу, вздохнул и продолжил: — Дело в том, что Ольрих, по нашим сведениям, пытался предотвратить катастрофу. Если бы не его старания, такая же участь могла постигнуть еще несколько кораблей, находившихся в тот день на учениях. Как вы понимаете, Рори, в этом случае жертв было бы гораздо больше. Поэтому мы хотели бы представить его к награде. Посмертно. Но так же нам хотелось бы понять, какие чувства руководили Ольрихом. Он ведь мог вовсе не выходить в море в тот день, не так ли?

Последние слова я произнес так, что парню стало неуютно. Он заерзал на стуле, прикусил какую-то невидимую былинку.

— Я про это ничего не могу вам сказать, — ответил он. — Я в тот день на берегу был, даже не в порту. Мы с Ольрихом не виделись.

— Но как же сам Ольрих? Он ведь не мог не предчувствовать катастрофы?

Рори потер ладонью лоб.

— Простите. Я не знаю.

Теперь нужно было выждать немного времени. Я взглядом одернул Ника, который чуть не заговорил. Наконец Рори продолжил:

— Ольрих не любил болтать. У него ж служба. Мы больше так, по делам… Ну или пропустить по пиву вечерком…

— Понятно… Скажите, Рори, а кто еще мог бы рассказать о нем? Ведь с представлением к награде будет сообщение в газете, нам бы очень пригодились теплые слова его друзей.

Рори Марджоу посмотрел на нас подрагивающим обветренными бледно-голубыми глазами и снова пожал плечами. Жест был нервный, кривоватый, но все же парень немного расслабился.

— Ну, он много с кем дружил. По службе там… И рыбу любил поудить. Иногда мы охотились вместе.

— Рори. Я прошу прощения, что задаю этот вопрос… Но не было ли среди ваших знакомых кого-то, кто внушал вам недоверие? Опасность? Страх?

Недоверие. Опасность. Страх. Это допрос? Подозрение?

— Ннет, кажется, нет.

— Спасибо, Рори, — я поднялся, протянул ему руку — и пожал теплую, безвольную ладонь. — Вы помогли нам. До свидания.

Парень кивнул и проводил нас до дверей. Мы как будто бы были должны обернуться в самый последний момент, задать самый последний вопрос — и когда он ответит на него, мы предложим ему проехать с нами… Нет, Рори. Еще рано. Ты понадобишься нам на воле.

Он долго стоял на крыльце, глядя нам вслед. Я пропустил Ника вперед, а сам приотстал, проверил следы вокруг логова. Машинально я задел пальцами один из цветков бессмертника, единственный красный среди золотистых и оранжевых. Со сломавшейся головки сорвалось несколько лепестков… И я почувствовал, как за моей спиной в комок боли и страха сжался хозяин палисадника.

— Нет… — выдохнул он. — Я не хочу…

Я мог предугадать все его реакции на мои вопросы — кроме этого выдоха. В нем отразилось больше отчаяния, чем мог бы вобрать в себя самый страшный крик. Но что я сделал на этот раз? Магия? Он даже не почувствовал ее. Не с его способностями чувствовать такие вещи. Но тогда что? Цветок? Ерунда какая! Но… Мне многого стоило не обернуться.

— Ну, что скажешь? — спросил я Ника, когда мы выехали из деревни.

— Он тоже оборотень, да?

— Да. Ликантроп.

— Здорово… Я оборотня первый раз в жизни видел.

— Не первый, Ник. Среди людей живет очень много нежити. Просто обычно они не кричат об этом на каждом перекрестке. Понимаешь?

— Ага… Но все равно, здорово… Только вот зачем ты ему все это наговорил? Сначала про какой-то подвиг, потом ты стал спрашивать его про связи. Ничего толкового мы, по-моему, так и не узнали.

— О, да. Он не сказал ничего полезного. Но ты замечал, как он реагирует на наши вопросы? Вот это-то и есть самое важное.

— Да? А почему?

— Потому что поведение может сказать больше, чем слова. А иногда слова лгут, а поведение не лжет. И это касается не только нежити. С людьми то же самое.

Ник кивнул и задумался. Что он заметил? Может быть, что-то еще, кроме нервозности, показной вялости, симптомов отчуждения в ауре — сизых прожилок, свидетельствующих о том, что ее носитель подавлен и боится. Обдумав по обратной дороге все, что я увидел и услышал, я пришел к обнадеживающему выводу: по всей видимости, мы нашли марионетку Предтечей. Можно было потянуть за эту ниточку, а лучше дать ее в руки кому-нибудь еще, тянуть вместе и дожидаться результатов. Вот только красный цветок бессмертника не давал мне покоя.