- Без ненависти, товарищи, воевать нам сегодня никак нельзя, вмешался он. - На то она и война, священная, Отечественная. Значит, всем народом по врагу так надо ударить, чтобы от него пух и перья полетели!
Все одобрительно зашумели. А пожилой солдат, изменив своему обычному спокойствию, вскочил на ноги, с возмущением спросил парторга:
- Ты что, Бижуманов? Ты что? Я разве о том?!
- А ты, Дед, не волнуйся, - успокоил его парторг. - Я понимаю, о чем хотел ты сказать. Воевать надо крепко, на забывать, во имя чего мы воюем и какой страны мы солдаты, тоже нельзя. Верно?
...Такими были мои товарищи. Сердцем они понимали политику ленинской партии. И когда после обеда к нам пришел гвардии майор Кузнецов и, собрав командиров подразделений, попросил правильно растолковать подчиненным статью Эренбурга, я к этому был уже вполне готов. Вернее, не я, а личный состав роты, потому что после утреннего разговора, после споров, люди показали, насколько они зрело понимали свою благородную миссию - миссию советского солдата.
В тот же день командир полка получил новый приказ: нас перебрасывали на новое направление.
На вислинском плацдарме
Несколькими эшелонами наш 32-й гвардейский Брестский стрелковый полк, погрузившись на станции Плупгяны (Литва), начал выдвигаться на новое направление. Вскоре мы уже знали куда - в Польшу.
Наша рота ехала вместе с разведчиками, связистами и двумя ротами третьего батальона. Теплушки были дырявые, а морозы стояли приличные ночью порой доходили до 27 градусов. Солдаты топили "буржуйки" без перерыва. На топливо шло все - даже гнилые шпалы.
Несмотря на холод, ледяной ветер с Балтики, настроение у всех было приподнятое. Мы вырвались живыми из этого ужасного края лесов, болот и осатанелых ветров, где засел смертельно раненный фашистский зверь. Чуя свою гибель, он как бешеный бросается навстречу опасности. С отчаянием обреченных дрались немецкие дивизии. Пожалуй, самые ужасные, самые кровопролитные бои пережили мы в Курляндии. Погибло много боевых друзей, еще больше было ранено. Но и враг понес огромные потери. Обескровев, он прекратил всякие попытки прорваться из окружения и даже перестал контратаковывать. Зарывшись в землю, фашисты стремились во что бы то ни стало удержать занимаемые позиции.
Напоминали о только что прошедших боях многочисленные листовки, которые передавались из вагона в вагон, из эшелона в эшелон.
Мне запомнилась одна из них. Это был взволнованный рассказ о подвиге гвардии капитана Владимира Черноусова. Я знал его еще командиром батареи. Это был красивой души человек и ладный телом юноша. Его любили и уважали в дивизии за смелость, доброту и отзывчивость. Ему еще не исполнилось 22 лет, а маме его, проживавшей в селе где-то под Орлом, было в ту пору всего 40. Ее фото он носил вместе с партийным билетом.
В жестоком бою за населенный пункт Брувери Володя Черноусов совершил подвиг. Когда атака второго батальона нашего полка захлебнулась и казалось, что никто не сможет поднять бойцов и повести их вперед, навстречу сплошному огневому ливню от позиций артиллеристов отделился офицер и бесстрашно, во весь рост, зашагал к залегшим пехотинцам. Это был гвардии капитан Черноусов. Не оглядываясь назад, он бежал вперед с поднятым пистолетом и кричал "ура!". Сначала один боец, затем другой поддержали его, а потом и весь батальон сплошной лавиной навалился на врага, на едином дыхании перемахнул простреливаемое вдоль и поперек поле, влетел в фашистские траншеи.
Населенный пункт Брувери был взят, а Володя Черноусов не получил даже ни одной царапины. Но на второй день артиллеристы, которыми командовал он, вступили в неравный бой с фашистскими "королевскими тиграми" и "фердинандами". Гитлеровцы стремились отбить населенный пункт, отбросить гвардейцев на прежние позиции. На их пути неприступной стеной встали батарейцы. Многие из них погибли. До последнего дыхания руководил и управлял огнем подчиненных гвардии капитан Черноусов. Он тоже пал смертью героя, но фашисты не прошли.
Потом, из вагона в вагон, по "солдатскому радио" начали упорно распространяться слухи о серьезном ранении командира дивизии гвардии полковника Д. К. Малькова и командующего артиллерией дивизии гвардии полковника М. И. Амброжевича. В нашей теплушке мы то и дело возвращались к этой волнующей теме: не хотелось верить, что из строя выбыл комдив. К нему привыкли, с его именем было связано многое. Я бы сказал даже так: когда знаешь человека, когда с ним столько дорог пройдено, то перед каждым боем как-то и на душе спокойнее.
Вот почему кто-нибудь из нас то и дело с надеждой произносил:
- Не может быть...
Хотя мы все хорошо понимали, что вполне может быть: война ведь. Тем более, говорят, кто-то своими глазами видел, как комдива прямым попаданием снаряда накрыло.
И каково же было наше изумление, когда на станции Белосток во время короткой стоянки весь наш состав увидел, как оба офицера, живые-живехонькие, стояли на перроне вокзала, и комдив отдавал какие-то распоряжения командиру полка гвардии подполковнику Н. Т. Волкову. Вскоре, однако, выяснилось, что так быстро распространившиеся слухи имели под собой реальную основу.
В один из дней фашисты обрушили сильный артиллерийский огонь на командный пункт дивизии. Одновременно появилась авиация врага и начала бомбить КП. Одна из бомб угодила прямо в траншею и убила адъютанта командира дивизии гвардии капитана Сергея Полубоярцева. Узнав об этом, Мальков и Амброжевич кинулись к тому месту, где лежал офицер, но его тело уже перенесли в ближайший блиндаж.
Когда оба полковника уже готовы были вскочить в блиндаж, рядом разорвался снаряд крупного калибра. Ударная волна бросила офицеров на землю. И это их спасло от смерти: осколки пролетели над головами. Конечно, тот, кто видел этот эпизод издали, был убежден, что было прямое попадание.
Вечером 28 декабря 1944 года наш эшелон остановился на станции Цеглув, что под Минском-Мазовецким. Началась разгрузка. Вокруг стояли обширные леса. Было много войск, особенно танкистов. Мне запомнилась их лихая песня-переделка: "Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить! Танковой бригаде не приходится тужить!"
Через несколько дней танковый корпус, которым командовал генерал П. П. Полубояров, рванулся по пробитому в обороне фашистов коридору на Варшаву.
Совершая пеший марш в район населенного пункта Эвелин, мы слышали грозный несмолкаемый гул боя за столицу Польши. Было холодно. Мороз свирепствовал. Причудливо выглядели огромные глыбы замерзшей земли, вывороченные взрывами снарядов. Повсюду висели таблички с предостерегающими надписями "Осторожно, мины!".
К утру 30 декабря наш полк вышел к Висле и занял указанный рубеж. Рота автоматчиков получила участок обороны в 3 километра. Солдаты сразу же начали улучшать "жилищно-бытовые условия": расширять траншеи, делать кое-какие перекрытия, ремонтировать блиндажи. Важно было укрыться от непогоды.
Сильных боев на нашем участке в эти дни не было. Фашисты окопались крепко. Да и мы, понимая, что все решается на главном направлении, их особенно не тревожили, если не считать того, что разведчики через ночь отправлялись в их тылы и, как правило, приводили "языков". Действовали при этом ребята надежно, четко, были настоящими героями.
О надежности разведчиков нам особенно часто приходилось говорить. Дело в том, что кому-кому, а автоматчикам нашей роты нередко доводилось прикрывать группы поиска. И мы хорошо знали: если разведчики опытные, добросовестные, то они бесшумно перейдут линию фронта. А это значит, что и нам будет спокойнее. Но стоит только кому-либо из разведчиков где-нибудь в нейтральной полосе слегка "подшуметь", как весь шквал огня мы принимали на себя, В этом, собственно, наша задача и состояла - отвлечь внимание противника от разведчиков. Особенно обидно было, когда в такой яростной ночной перестрелке гибли товарищи.
Все наши бойцы прекрасно осознавали, на какую опасность идут разведчики. Мы их тяжкий труд уважали. Понимали также, что не всегда им удается пройти через позиции врага незамеченными. Особенно когда с "языком" возвращаются. В таких случаях мы делали все, чтобы облегчить их положение, отвлечь весь огонь врага на себя. Здесь и потери были оправданы. Но совсем другое дело, когда в самом начале поиска по неопытности или небрежности одного человека рушился замысел, оставалась невыполненной задача да еще десятки людей вынуждены были вступать в бой. Именно в такой ситуации каждый из нас со всей остротой сознавал, как много значит надежность каждого человека в боевой обстановке, как мы зависим друг от друга.
