«Я чувствую его сердце», – раздался у меня в голове шепот Виктора.

Я выглянула из-за шторки; наш дилижанс въехал в пасть Ингольштадта, и его темные каменные дома сомкнулись вокруг нас, словно клыки. Этот город проглотил моего Виктора. Я отправила сюда Анри, чтобы привезти его домой, и потеряла их обоих.

Я должна вернуть Виктора. Я не уеду отсюда, пока не найду его.

Я не лгала, когда говорила Жюстине о причинах, подтолкнувших меня к поездке. Предательство Анри мучило меня, как свежая рана. Но его я могла пережить. Чего я пережить не могла, так это потери Виктора. Виктор был мне нужен. И та маленькая девочка, что годами завоевывала его сердце, готова была на все, чтобы его удержать.

Город скалился, и я оскалилась в ответ: попробуй, мол, меня остановить.

Ночь дается не для сна3

Тьма, которую принесла с собой гроза, заволокла небо и скрыла от нас солнце. Но когда мы добрались до пансиона, хозяйке которого я написала в последний момент перед поездкой, было это наверняка немногим позже заката. Я не знала, разрешено ли Виктору принимать гостей в арендованных комнатах и в каком состоянии будут эти комнаты. Хотя до его отъезда мы жили в одном доме, сейчас я вряд ли смогла бы остановиться у него. Виктор, который уехал два года назад, и Виктор, который теперь жил в Ингольштадте, несомненно, были разными людьми. Да и Жюстина определенно была бы не рада, предложи я ей остаться в комнатах молодого неженатого студента.

Итак, мы стояли на крыльце пансиона для девиц фрау Готтшальк, укрываясь под зонтиками от унылого затяжного дождя. Дилижанс ждал у нас за спиной; лошади нетерпеливо били копытами по брусчатке. Мне хотелось к ним присоединиться. Я наконец оказалась в одном городе с Виктором, но начать поиски я смогу только утром.

Я стучала, пока не заболел кулак. Наконец дверь приоткрылась. На нас обескураживающе свирепо уставилась женщина, которая в желтом свете лампы напоминала скорее восковую фигуру, чем человека.

– Что вам нужно? – спросила она по-немецки. Я нацепила на лицо приятную, чуть заискивающую улыбку.

– Добрый вечер. Меня зовут Элизабет Лавенца. Я писала вам в связи с арендой…

– У нас правила! После захода солнца двери запираются. Все, кто в этот момент не в доме, ночуют снаружи.

Вдали прокатился удар грома, и Жюстина задрожала. Я виновато скривила губы и согласно закивала.

– Да, конечно. Но мы только что прибыли и не знали о ваших правилах. Это очень разумное требование, и я ужасно признательна вам за то, что мы, две юные девушки, можем вверить себя женщине, которая так печется о безопасности и благополучии своих постоялиц! – Я прижала руки к груди и ослепительно улыбнулась. – Признаться, до нашего прибытия я опасалась, что мы поспешили с выбором жилья, но теперь я вижу, что вы ниспосланный нам ангел-хранитель!

Она захлопала глазами и сморщила нос, словно чуяла неискренность, но выражение моего лица защищало меня лучше щита. Она нахмурилась; ее маленькие глазки забегали взад и вперед, изучая нас и ожидающий у нас за спиной дилижанс.

– Раз так, заходите, не стойте под дождем. И учтите: я нарушаю правила в первый и последний раз!

– О, конечно! Мы так вам благодарны! Какие же мы счастливицы, правда, Жюстина?

Жюстина, опустив голову, разглядывала ступени у нас под ногами. Она говорила в основном по-французски, и я не знала, много ли из слов хозяйки она поняла. Но ее интонация и поведение перевода не требовали. Жюстина напоминала щенка, которого отшлепали за непослушание. Я уже ненавидела эту женщину.

Следуя моим указаниям, кучер занес наш дорожный сундук в холл. Это был какой-то нелепый танец. Хозяйка намертво отказалась впускать в дом больше одной его ноги одновременно. Я щедро заплатила ему за труды с расчетом на то, что он согласится потом отвезти нас домой, хотя я и сама пока не знала, когда это случится.

Хозяйка захлопнула за ним дверь и задвинула два засова. После этого она вынула из кармана передника большой железный ключ и повернула его в замке.

– Ночью в городе опасно? Я об этом не слышала. Город вращался вокруг университета. Не мог же центр учености быть настолько страшным местом? С каких пор от знаний нужно было отгораживаться таким количеством замков?

Она фыркнула.

– Сомневаюсь, что вы в своих живописных горах много слышали об Ингольштадте. Вы сестры?

Жюстина вздрогнула, как от удара. Я шагнула к ней, загораживая ее собой.

– Нет. Жюстина работает на моих благодетелей. Но я люблю ее, как родную сестру.

Сходства между нами было слишком мало, чтобы предположить в нас родную кровь. Я была белокожей, с синими глазами и золотыми волосами, о которых заботилась так, словно от них зависела моя жизнь. Я перестала расти примерно год назад и осталась невысокой и тонкокостной. Иногда я задумывалась над тем, стала бы я выше и сильнее, если бы в детстве мне давали больше еды? Впрочем, моя наружность была мне на руку. Я выглядела хрупкой, нежной, совершенно безобидной и неспособной на обман.

Жюстина была выше меня почти на ладонь. Плечи у нее были широкие, руки – сильные, привычные к работе. Ее каштановые волосы отливали на солнце золотым огнем. Вся она словно светилась изнутри. Она была рождена для тепла и нежности. Но в ее полных губах и опущенных уголках глаз сквозил намек на печаль и страдание – он-то и привязал меня к ней, постоянно напоминая, что она слабее, чем можно предположить по ее виду.

Если бы я могла выбрать себе сестру, я бы выбрала Жюстину. Я уже выбрала Жюстину. Но у Жюстины когда-то были настоящие сестры. Зачем эта ужасная женщина вместе с нашим багажом впустила в свой безрадостный дом их призраки? Я взялась за ручку сундука и помахала Жюстине, чтобы она взялась за него с другой стороны.

Она не сводила с нашей хозяйки широко распахнутых ошеломленных глаз. Я пригляделась к ней повнимательнее. Хотя эта женщина была не похожа на мать Жюстины, ее резкого язвительного голоса и пренебрежения, с которым она ответила на мой невинный вопрос, хватило, чтобы выбить бедняжку Жюстину из колеи. Мне придется проследить, чтобы Жюстина общалась с ней как можно меньше. Впрочем, я надеялась, что наше пребывание в доме этой восковой гарпии ограничится одной ночью.

– Я так рада, что мы вас нашли! – повторила я напоследок с лучезарной улыбкой, когда она неопределенно буркнула, указывая на узкую лестницу. Я обернулась и подмигнула Жюстине через плечо. Она вымученно улыбнулась, и ее миловидное лицо скривилось в притворной благодарности.

– Можете звать меня фрау Готтшальк. Правила таковы: никаких джентльменов в доме. Завтрак подается ровно в семь – опоздавшие не обслуживаются. В общих комнатах вы обязаны сохранять респектабельный вид.

– У вас много постоялиц? – поинтересовалась я, волоча наш массивный сундук мимо обшарпанного угла.

– Только вы. Если вы позволите, я продолжу. Общие комнаты предназначены для тихих вечерних занятий – например, рукоделия.

– Или чтения? – с надеждой подхватила Жюстина по-немецки, запинаясь от усердия. Она знала, как я люблю читать. Разумеется, она в первую очередь думала обо мне.

– Чтение? Нет. В доме нет библиотеки. – Фрау Готтшальк уставилась на нас так, словно мы были глупейшими созданиями на земле, раз предположили, что в пансионе для девиц могут иметься книги. – Если вам нужны книги, обратитесь в университетскую библиотеку или к книготорговцам. Где их искать, мне не известно. Ванная комната тут. Ночные горшки я опорожняю раз в день, так что постарайтесь их не переполнять. Вот ваша комната.

Она толкнула дверь, украшенную резным цветочным орнаментом, изящество которого могло сравниться только с добротой фрау Готтшальк. Дверь, застонав так, словно протестовала против подобного обращения, приоткрылась.

– За обед вы отвечаете сами. Кухней пользоваться запрещено. А ужин подается ровно в шесть, тогда же, когда дверь запирается на ночь. Не надейтесь, что завтра я буду такой же доброй! Дверь запирается на всю ночь, без исключений. – Она повертела в воздухе свой тяжелый железный ключ. – Вам ее открывать нельзя. Так что никаких ночных хождений по дому. Соблюдайте правила.