Не снова.

- Там Аня, пустите меня! Там моя дочь! Пустите!

Женщина вырывалась из рук полицейских, но те удерживали её силой. Она тянулась к своей малютке, любимой Анне, но её не пускали в огонь. Её супруг бился в хватке защитников правопорядка, рвался на защиту своего ребенка… Эрик смотрел на себя молодого, озлобленного на людей, и сжал кулаки; тогда он считал, что делает все правильно.

Но он совершил ошибку.

- Аня! Моя Аня! – как и тогда, его сковали наручниками. – Там ребёнок! Вы не понимаете?! Там моя дочь!

От удара дубинкой по затылку в голове затрещало.

- Заткнись, мужик!

Всё повторялось; Эрик наблюдал, ему было холодно, но отнюдь не из-за мороза. Он просто смотрел на весь этот спектакль, на свое прошлое, кажущееся безвкусной, бездарной постановкой. Даже проломившаяся крыша и огонь, взметнувшийся высоко к небу, были похожи на уродливые декорации; настоящей была только его дочь, его малютка, запертая в горящем доме. Перед ней стоял выбор: сгинуть в огне или прыгнуть. Эрик помнил, как он поймал Анну в воздухе, как отдал её Магде… Это тяжело, но он просто не мог допустить будущего, которое будет, которое… было.

«Прости меня, Анна, пожалуйста, прости».

Он видел себя со стороны, готового спасти маленькую девочку от смерти, и Эрик сжал кулаки до побелевших костяшек; это тяжелый выбор, но если он этого не сделает, другой Леншерр-Эйзенхардт будет сожалеть до конца своей жизни. Мутант подошёл ближе к своей копии и, дождавшись, когда маленькая Анна прыгнет с балкона, толкнул его так, что тот упал на землю, лицом в снег. Полицейские, стоящие рядом, залились хохотом и быстро скрутили преступника. Наивные, они думали, что теперь мутант беспомощен. Эрик отступил, давая соло своему «Я» из прошлого: Макс Эйзенхардт резко отпихнул от себя чужаков и взмыл в воздух, вокруг его ладоней заплясали белые молнии, и металл стал покорным его воле: на людей, невинных и не слишком, градом летели болты, гайки, гвозди, балки… На белый снег лился алый кровавый дождь. Люди пытались убежать, но падали один за другим, а распластавшаяся на снегу женщина безутешно рыдала. Эрик подошел к ней и опустил руку ей на плечо, мягко сжимая, глядя на себя со стороны: Магда не чувствовала его прикосновения, а вот он цеплялся за неё всеми силами, смотря на свою молодость, на ошибки, на грехи. Макс Эйзенхардт вершил своё правосудие, убивая одного за другим; когда смертельная волна закончились, а последний крик стих, он опустился на землю, упал коленями в снег, чувствуя облегчение. Но только сейчас мастер магнетизма вспомнил о кое-чем важном, о том, кто ему дорог… И он сорвался с места, подбежал к горящему дому и, увидев обугленное маленькое тельце, упал рядом с ней. Не чувствуя абсолютно ничего.

А Эрик Леншерр еле сдерживался, чтобы не завыть прямо на месте.

Он понял в тот момент, что чувствовала маленькая Анна, видя весь этот ужас.

Магда Эйзенхардт, увидев изуродованный труп дочери, отчаянно завизжала:

- Ты убил её! Ты её убил! Наша девочка! Аня! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Она бредила.

Как же Эрику хотелось сказать, что это он виноват, а не Макс, что так он, возможно, спас им жизни, дал возможность их детям выжить. Мутант смотрел, как Магда кричала, обвиняла своего мужа, оскорбляла его, выплескивая на него свою ненависть, свою боль, а он впитывал все это, словно губка; просто сидел и молчал, склонившись над телом своей дочери. И он даже не понял, как женщина в порыве гнева сорвала с пальца обручальное кольцо и швырнула его Максу, а потом кинулась бежать: прочь от него, от тела Анны. Она бежала по снегу в ночь, а Эйзенхардт даже не шевельнулся. Эрик жалел его. Он потерял сегодня всех, кого любил.

Дважды.

Леншерр хотел подойти ближе к Максу, но, сделав, шаг, дорога под ногами стала проваливаться, трескаться, меняясь: всё вновь исчезало, рассыпаясь в пыль, превращаясь в зыбкие тени прошлого. Что Макс Эйзенхардт, что Магда, что маленькая Анна, что множество трупов… Всё затерялось в бледном тумане. Эрик зажмурился, чувствуя, как его тело одеревенело, но резко распахнул глаза, когда порыв ледяного ветра прошиб его до костей; перед ним возвышалась величественная гряда заснеженных гор; маленькая табличка, висевшая на единственном фонаре, плохо освещающим дорогу из-за вьюги, гласила, что это место называлось Вундагор. Леншерр слышал о нём, всё мечтал свозить детей посмотреть здешние красоты, но, по сложившимся обстоятельствам, запланированного так и не случилось, но теперь он сам находился здесь, не понимая, почему его отправили сюда. Здесь было безлюдно, да и вообще непонятно, как возможно было здесь жить при таких суровых зимах, но… Чем дальше шёл Леншерр, чем громче хрустел снег под ногами, тем ближе он подходил к небольшому бревенчатому дому, где в крохотном окошке горел свет. Значит, здесь кто-то всё же жил. Мужчина подошёл ближе и заглянул в окна, вытирая запотевшее стекло рукавом; внутри было по-домашнему уютно и просторно: в камине кипел чан с каким-то варевом, рядом на небольшом столе стояли свечи и иконки, на деревянном полу застелены выцветавшие и затертые от времени половики… Так похоже на избушку из детских сказок. Эрик присмотрелся внимательнее и увидел хозяйку этого дома – женщину, мало похожую на мутанта, больше – на гибрида человека и коровы: укутанная в шаль, она шла в одну из комнат, держа в трёхпалых руках глиняную чашу, над которой поднимался пар. Леншерр сделал шаг и… прошёл сквозь стену, идя следом за ней, и хозяйка его привела прямиком в спальную комнату, где лежала… Магда!

Женщина выглядела неважно: бледная, растрёпанная, но она по-прежнему улыбалась, пыталась сопротивляться боли. Призрак Леншерра, силясь игнорировать собственные эмоции, подошёл к её кровати и, присев рядом, на самый край, взял её руки в свои; она не ощущала его прикосновений, а он бы всё отдал, чтобы вновь почувствовать тепло её рук. Миссис Эйзенхардт смотрела на хозяйку дома, ставившую на прикроватную тумбу овощную похлёбку. Эрик мысленно поблагодарил её, все ещё надеясь, что любимая супруга увидит его.

Её взгляд проходил сквозь него.

- Тебе нужно поесть, дорогая, - получеловек-полуживотное по-матерински укрыла её одеялом по грудь, - ты совсем себя замучила. Я принесла суп.

- Я не могу отдыхать, - шёпотом проговорила миссис Эйзенхардт, - я должна… Я должна, - она болезненно скривилась, и Эрик насторожился. – Бова, я должна…

- Нет, милая, отдохни, - мутант взбила ей подушку. – Тебе роды дались тяжело. Как только ты поправишься, ты поедешь к Максу, как и хотела. И вы вновь будете жить счастливой семьёй. Скоро всё случится.

- Я так хочу, чтобы он увидел своих детей, - на глазах у Магды выступили слёзы. – Особенно сына. Он так на него похож.

- Они оба на вас похожи, - улыбнулась Бова. – Отдыхай, дорогая.

Магда улыбнулась через силу, прикрыла глаза; Эрик не хотел оставлять супругу, но желание взглянуть на своих маленьких детей всё пересиливало: захотелось вспомнить свою реальность, окунуться в прошлое, когда он встречал любимую из роддома с букетом цветов, как они забирали малышей и ехали домой, представляя себе лучшую жизнь. От нахлынувших воспоминания на лице расцвела слабая, но улыбка; мужчина встал с кровати и медленно пошел за Бовой, которая, отодвинув старую шторку с крупными заплатками, вошла в детскую; в двух маленьких кроватках сладко спали близнецы. Они были такими крохотными, что Эрик даже не до конца понимал, как такие существа вообще были способны дышать. Пока повитуха пеленала Ванду, Леншерр подошёл к кроватке Пьетро, наблюдая за сыном: когда он забирал его и сестру из роддома, они не были такими… маленькими. Мужчина уже тянулся к младенцу, чтобы взять его на руки, погладить по редким белым волосам, как неожиданно произошел громкий хлопок, и Эрик резко повернул голову в сторону источника звука: дети в колыбельных начали плакать, и Бова, поняв, что-то произошло, ринулась к входной двери. Эрик кинулся вместе с ней, и, выбежав в коридор, оба застали уже засыпавший снегом порожек и заметённые следы. Магда ушла, убежала, оставив детей… Леншерр хотел догнать её, понять, что же случилось, как всё вновь начало разрушаться горящими кусочками; цвета тускнели, домик, повитуха и близнецы – всё тлело и распадалось. Вместо той ослепительной белизны неизвестного появилась чернота; Леншерр был один, вокруг – ничего; даже земли под ногами и того не было, сплошная черная бездна. А потом из пустоты бледными пузырями проступили сотни экранов, окружая его, паря в воздухе, и он смотрел в каждый из них, в которых видел эпизоды той самой жизни, где были повзрослевшие Пьетро и Ванда, но где не было Анны и Магды.