Может, Карнелий не так уж и плох, подумалось в тот миг Дагерти. Наместник уважал тех, кто умел ценить талант и изобретения.

– Хотелось бы, чтобы все это было лишь моим достижением, – неохотно сказал Дагерти, – но ответ частично перед тобой. Вокруг тебя.

Карнелий нахмурил брови и посмотрел в тоннель. Ничего там не было: темно, пусто и холодно.

– Это место подарило мне изобретения, – объяснил Дагерти. – Лучшие умы этого времени работали над чертежами, которые я потом использовал в работе. Думаю, мои корабли заметно уступают механизмам этого времени, но я старался как мог. Настолько, насколько позволяли возможности моего времени.

Карнелий вновь посмотрел по сторонам, после чего вернул непонимающий взгляд на Дагерти:

– Времени?

– Ты не в пространстве переместился, а во времени. Вокруг тебя будущее. Мой зал был тоннелем в него. Круги на полу, зеркала на стенах – все это тончайший магический механизм, который, как я думал, уже никогда не заработает в полную силу. Но это случилось! Судьба подарила нам потрясающий шанс!

Вот теперь взгляд барона стал иным. Да и все вокруг в одно мгновение стало восприниматься им иначе. Даже простой снег в глазах Карнелия превратился в настоящее открытие. Ведь снег этот лежал в будущем!

– Если ты не лжешь, то ты вторгся в законы бога времени! И ты не демон?!

– Нет, я уже говорил, что не демон, – мрачно напомнил наместник.

– Когда ты лечил меня, твои глаза светились аданеем.

– Не демон я, – в который раз сказал Дагерти, и добавил: – Предлагаю заключить перемирие на то время, пока мы в будущем. Что скажешь?

– Мы все равно враги.

– Разумеется. Война продолжится, когда вернемся.

Карнелий крепко пожал руку Дагерти и пообещал:

– Когда вернемся, клянусь, что превращу Непоколебимый в камни.

– Охотно верю, что попытаешься. Только я убью тебя, как только вернемся в Ночной Лик, прямо в зале.

Они сильно‑сильно сжали друг другу руки, до боли.

– Темнеет, – спустя некоторое время отметил Дагерти, разглядывая серое небо через люк.

– И что дальше? Так и будем здесь сидеть? – мрачно поинтересовался Карнелий.

Дагерти внимательно посмотрел на него – вернее, на черные контуры своего временного союзника. Они сидели на каменной возвышенности в тоннеле. То была, пожалуй, самая сухая и непродуваемая часть в том месте.

– Ты сказал, что после аданея врагов не прощают… В общем, выходит, ты был в аданее?

– Тебя это пугает?

– Нет. – Карнелий передернул плечами. – Я вел не к этому. – Пододвинувшись ближе к наместнику, он заглянул в его тускло светящиеся глаза и спросил: – Скажи, что там? За вратами? Аданей? Ты это имел в виду, когда говорил, что был в бездне?

– Тебе интересно, что было за вратами? А не боишься, что мой рассказ заставит тебя взглянуть на вещи по‑другому? Вдруг и миссия твоего покойного друга покажется тебе омерзительной после моего рассказа?

– Уверен, что не покажется, – возразил барон.

– Откуда такая уверенность? – Дагерти вскинул густые брови. – Твой друг тоже не знал, что за вратами и почему держит нас там. Ему просто сказали, что так надо. Элестер сказал. И тебе просто сказали, что врата нельзя открывать. Нужно держать их закрытыми ценой собственной жизни. А почему? Ты знаешь ответ, Карнелий? Стражи не знали.

– Мы верили Аденту, он знал, что нужно делать, – ответил Карнелий.

– И вы до сих пор верите Аденту?

– Конечно.

– Глупо. – Наместник покачал головой и развел руки в стороны. – Все не так светло и чисто в играх небес, все не так черно и грязно в ответе подземного царства. Все относительно. Все вокруг – интрига. Интрига, которая может в любой момент даже самого честного человека взять в тиски и разрушить все, во что он верил, развеять в прах его желания и мечты, погубить его окружение, уничтожить душу и заставить обратиться в другую веру.

Держа спину прямо и слегка вскинув подбородок, Карнелий сказал то, что всегда говорил в подобных ситуациях:

– Уверен, что в этом мире каждый получает только то, что заслуживает.

Дагерти тут же поднял руку и попросил:

– Закрепи свои слова! Раз так уверен, повтори их снова, и я раскрою тебе секрет. Думаю, ты имеешь право знать.

– Ты…

– Ты сказал, что каждый получает то, что заслуживает?

– Да.

– Так вот, я не безумец. – В его глазах промелькнула та искра, которую Карнелий уже видел во время сражения, а Дагерти заявил: – Я проклят. Ты говоришь, каждый получает по заслугам, ну тогда скажи мне, заслужил ли Фредрик аданей?

Карнелий на мгновение окаменел, затем медленно поднялся на ноги и тихо спросил:

– Что ты сказал?

Наместник тоже встал, оказавшись прямо перед Карнелием, и, твердо глядя на него, испепеляя его искрой, принялся рассуждать:

– Кто прав, кто виноват? Почему хорошие люди должны расплачиваться за чужие грехи? Почему их потом ненавидят, а настоящих виновников превозносят? Откуда что берется и почему, если Адент так велик, твой друг оказался в аданее и мучился там четыре года? Почему, если всю свою жизнь Фредрик только и делал то, что ему велели? Охранял врата, сам не зная, что за ними. Слепо веря в своего учителя и в ангела. Но если Адент всегда прав, если так было надо, то почему, черт возьми, твой друг горел за это в аданее?!

Карнелий был ошеломлен. Он не знал, что сказать, бешено глядел на Дагерти и почему‑то верил, что тот говорил правду, верил, но очень хотел обличить наместника во лжи.

– Ты намекаешь, что нужно было сдать врата, что мы неправильно поступали и за это Фредрика, как нашего предводителя, отправили в аданей?! – Карнелий и сам не верил, что говорил все это.

К счастью, Дагерти его предположение опроверг:

– Нет. Наверное, Фавластас на моем месте сказал бы, что это так, но я не стану лгать тебе и прежде всего себе. Потому что мы с Фредриком очень похожи и, в отличие от Фавластаса, мне графа даже немного жаль. Хорошо, что он развеялся.

– Объясни. – Карнелий ушам своим не верил.

– После смерти Фредрик томился в аданее четыре года, потому что ангелы просто проиграли его душу. Не удержали. Знаешь, каково это? Со мной сделали то же. И мне все равно, случайность это или нет. Я пытался бороться и в результате стал тем, кого сам презираю. Ты пока ничего не понимаешь и не веришь мне, но я сейчас все объясню. Расскажу ради справедливости, а не для того, чтобы ты жалел меня или Фредрика. Ни ему, ни мне твоя жалость уже не поможет…

– Жалость?! – гневно воскликнул Карнелий: – Жалость к тебе?!

– Жалость к нам. На самом деле меня зовут не Дагерти. Мое настоящее имя носит тот, кто уничтожил меня. Уничтожил Непоколебимый. Все уничтожил. Память, честь, веру, репутацию. – Наместник стал расхаживать из стороны в сторону, глядя то на люк, то в пол. Глаза его лихорадочно сверкали. – Я истинный Фавластас. Я знаю это. Никто не отнимет у меня мою суть, никто из этих жалких личин!

Карнелий не шелохнулся, он не совсем понимал, о чем толковал наместник, но у него возникло желание найти что‑нибудь, чем защищаться в случае чего.

– Не надо, – тихо предупредил наместник. Карнелию казалось, что Дагерти видел его насквозь. – Не спеши с выводами. На моем месте мог стоять Фредрик, и его искра могла быть смертельной для тебя.

– Ты можешь нормально объяснить? – попросил Карнелий. В его голосе был лед, но было и полное непонимание. Он добавил: – Ты все время сравниваешь себя с Фредриком, поэтому я хочу знать.

– Я настоящий Фавластас. Когда‑то я был белым магом, ученым. Я и остался ученым, как видишь. Мой ум во мне сохранился, никто у меня этого не отнимет. Так вот, тысячу лет назад я умер. В этом я никого не виню. То была глупая смерть. Заигрался с изобретениями, не рассчитал свои силы. Но с этого все и началось. После смерти я попал в аданей, так же как и Фредрик. Мы оба попали туда по ошибке. Таких случаев было всего несколько. Я пробыл в аданее недолго, но этого хватило, чтобы испортить мою душу искрой аданея. Наверное, я бы сгнил там, развеялся после длительных мучений, но мой ангел‑хранитель решил мне помочь. Сначала с позволения высших сил. Меня вытащили из аданея, но когда боги увидели мою испорченность, они поняли, что путь на небеса для моей души закрыт. Мой ангел‑хранитель, Трейвел, предложил вернуть мне тело, оживить меня, дать мне шанс своей чистотой и белой магией разрушить искру, прожив еще одну жизнь. Однако богу магии Ралусу это не понравилось, и он запретил это делать.