Не очень понятно из-за краткости сообщения Геродота, что он имел в виду под юрисдикцией царей в отношении общественных дорог[13]. Может быть, цари отвечали за безопасность общественных дорог, и все случаи нарушения этой безопасности подпадали под их юрисдикцию. А может, цари выступали в роли главных попечителей, отвечающих за строительство и поддержание в рабочем состоянии тех дорог, в которых было заинтересовано военное ведомство. В качестве судей они могли действовать в том случае, если кто-либо наносил вред «казенным» дорогам, например распахивал или перегораживал их[14].

К строительству, ремонту и охране общественных дорог в Лаконии, бесспорно, привлекались периеки. Последние были военнообязанными, и их участие, как личное, так и финансовое, в строительстве и поддержании в надлежащем порядке общественных дорог, проходящих по их территории, было, скорее всего, вариантом альтернативной службы. Возможно, одним из поощрений военных заслуг периеков являлось освобождение их от обязательного участия в строительстве «федеральных» объектов на территории Лаконии, в том числе и дорог[15]. То, что к этому имели отношение цари, не вызывает удивления. Как известно, из всех спартанских магистратов города периеков теснее всего были связаны именно со спартанскими царями. Последние являлись связующим звеном между Спартой и городами периеков: ведь они были царями как для спартанских граждан, так и для всего остального населения Лаконии, включая периеков. Вероятно, все контакты периеков со спартанским полисом осуществлялись через царей. Поскольку дороги, необходимые для прохода армии, находились в основном на территории периеков, все дела, с ними связанные, оставались в руках царей.

Возможно, цари должны были также следить и за состоянием целой сети дорог на территории периеков, которые связывали центр страны с рудными районами, где добывали железную руду и медь. Эти дороги были не менее важны, чем военные трассы, ибо должны были обеспечить бесперебойную доставку сырья в мастерские по изготовлению военного вооружения, в том числе медных щитов (Xen. Lac. pol. 11. 3).

Итак, в классический период весьма ограниченная юрисдикция царей распространялась только на дела, которые так или иначе были связаны с функциями царей или как верховных жрецов общины, или как простатов периеков.

Почему же тенденция к превращению царской власти в полисную магистратуру так никогда полностью и не была реализована в Спарте? Почему цари так и не превратились в обычных государственных чиновников? Зачем они нужны были общине именно в таком своем качестве? Ответ, по-видимому, хотя бы отчасти, нужно искать в сфере духовных ценностей спартанского гражданства. Цари перестали быть верховными судьями своего народа и утратили часть своего военного империя, но это не привело к уничтожению самой царской власти, потому что за царями оставалась в нетронутом виде их функция верховных жрецов общины. Эту мысль ясно высказывает Ксенофонт в «Лакедемонской политии». По его словам, «царская власть – единственная, которая остается именно такой, какой она была установлена с самого начала», главным образом потому, что «Ликург предписал, чтобы царь, ведущий свое происхождение от бога, совершал все общественные жертвоприношения именем государства» (Lac. pol. 15. 1–2. Пер. М.Н. Ботвинника).

Все социальные институты Древней Спарты в той или иной мере носили сакральный характер. Как мы уже отмечали, институт царской власти сочетал в себе три взаимопроникающих функции: верховного военачальника, верховного судьи и верховного жреца. Известно, что царская власть в Спарте с течением времени демонстрировала тенденцию к упадку и ослаблению, что проявлялось в постепенном распылении и отделении от царей ранее присущих им функций. Так, они почти полностью лишились своих административных и судебных полномочий, были существенно ущемлены их права как главнокомандующих, но они продолжали оставаться верховными жрецами. В Спарте не произошло, как это было в большинстве греческих общин периода архаики, падения царской власти. Цари не растворились внутри полисной элиты. Возможно, сохранение царской власти в Спарте во многом объясняется тем, что здесь медленнее, чем в других греческих полисах, шел процесс дифференциации магистратур внутри правящего аристократического сословия. В частности, спартанцы, в отличие, например, от афинян, не посмели отделить «священную силу» царей от самих царей и перенести ее на полисных магистратов. По-видимому, в Спарте сохранялось такое же отношение к своим царям, каким оно было в гомеровской Греции, где царей считали близкими к миру богов[16]. Так, в стихах Тиртея, проникнутых еще гомеровскими мотивами, четко выражена идея о богоданной власти спартанских царей:

Смысл этого отрывка, несмотря на лакуны, вполне ясен. Спартанцы должны подчиняться своим царям, Гераклидам, поскольку их власть санкционирована богами. Сам Зевс, считавшийся защитником царской власти как божественного установления, вручил Спарту в управление Гераклидам.

Обе царские династии вели свое происхождение от Геракла, а через него – от самого Зевса. Геродот в рассказе о герое Фермопил царе Леониде перечисляет поименно всех его предков вплоть до Геракла (VII. 204). Как метко отметил один из современных исследователей, спартанские цари являются единственными историческими греками, которые вошли на страницы Геродота с подобными генеалогическими фанфарами. В 446 г. пифия потребовала от спартанцев вернуть из изгнания царя Плистоанакта, называя его «полубожественным сыном Зевса» (Thuc. V. 16. 2). На протяжении всего существования царской власти в Спарте для спартанских граждан их басилевсы продолжали оставаться священными особами, от магической силы которых зависело благополучие всего государства.

С представлениями о какой-то глубинной связи спартанских царей с миром богов, по-видимому, связан существовавший в Спарте обряд, с помощью которого община на вполне законных основаниях могла избавиться от неугодного ей царя. Как рассказывает Плутарх, с периодичностью в девять лет цари подвергались особого рода религиозным испытаниям. Суть их состояла в том, что в каждый девятый год эфоры наблюдали за небом, и если они видели падучую звезду на определенном участке неба, то это считалось знаком того, что царь в чем-то провинился по отношению к богам. Власть такого царя сразу же отменялась до тех пор, пока на запрос из Спарты не приходил ответ дельфийского оракула (Plut. Agis 11). Как правило, мнение пифии было благоприятно для спартанских царей, и данное религиозное испытание оставалось чистой формальностью. Однако само наличие подобного законного способа отстранения царей от власти давало в руки их оппонентам удобное средство для избавления от неугодного царя. Вполне возможно, что политические враги того или иного царя специально приурочивали выдвижение своих претензий ко времени вышеназванного религиозного испытания. Так случилось, например, в 242 г., т. е. уже в эпоху позднего эллинизма, когда царь Леонид, политический противник знаменитого царя-реформатора Агиса, лишился власти подобным способом.

Сам факт столь позднего применения этого обряда – вторая половина III в. – есть свидетельство того, что для спартанских граждан их цари на протяжении веков продолжали оставаться священными особами. Пока цари были безупречны, граждане могли быть уверены, что их государство находится под покровительством богов.