Судя по некоторым документам периода архаики, слово «архагет» можно понять как «основатель», будь то основатель нового государства или нового культа. В таком более широком смысле слово «архагет» встречается в ранней дорийской надписи по поводу отправки колонии в Кирену, именуемой «Клятвой основателей» (текст восходит к VII в. – ML. № 5). Здесь архагетами именуются бог Аполлон и царь Батт, в обоих случаях в смысле «основатель», «устроитель». Но в таком значении слово «архагет» употреблялось не только дорийцами. Колонисты из Халкиды, основавшие Наксос около 735 г., воздвигли алтарь Аполлону Архагету (Thuc. VI. 3). Ксенофонт называет архагетом Спарты Геракла (VI. 3. 6). Эфор употребляет этот термин по отношению к спартанским царям. Так, говоря о первых царях Еврисфене и Прокле, которых считали основателями Спарты, Эфор замечает, что они не удостоились даже титула «архагет», «который давался всем основателям городов» (Ephor. ap. Strab. VIII. 5. 5. p. 366). По-видимому, термин «архагет» как основатель в самом широком смысле слова (новых культов, колоний, политических институтов) был характерен именно для архаической эпохи.

С другой стороны, то, что в Большой ретре архагеты упоминаются в одной связке с членами совета старейшин, или геронтами, позволяет предположить, что спартанские цари были названы архагетами как члены и председатели герусии. Этот титул определял их положение в герусии при Ликурге – первые среди равных, и не более того. Возможно, в этой фразе – «учредить герусию из 30 членов с архагетами совокупно» (Plut. Lyc. 6. 2) – было закреплено новое качество спартанских царей, которые, став при Ликурге членами герусии, были тем самым поставлены под контроль общины.

После этих кратких, но необходимых замечаний рассмотрим различные стороны деятельности спартанских царей – их военные, сакральные и юридические функции. Наши сведения на этот счет, как правило, ограничены периодом классики, так как именно от этой эпохи сохранилось наибольшее количество источников.

Цари в Спарте прежде всего являлись верховными главнокомандующими. Об этой стороне их деятельности сохранилось немало свидетельств у древних историков, особенно у Геродота и Ксенофонта.

В архаический период, до значительного усиления эфората, спартанские цари обладали неограниченной военной властью. Как руководители войска они имели право по собственному усмотрению объявлять набор в армию и отправляться в поход в любую землю и в любом направлении, не советуясь с прочими спартанскими властями. Как свидетельствует Геродот, «ни один спартанец не смеет им противодействовать, в противном же случае подлежит проклятию» (VI. 56). Таким образом, в Спарте авторитет царей как военачальников поддерживался не только законом, но и религией. Их призыву, как призыву гомеровских царей, должны были повиноваться все военнообязанные (Her. VI. 56). Во время похода цари обладали всей полнотой власти и даже имели право карать смертью без какого-либо судебного разбирательства любого воина, проявившего трусость или недисциплинированность (Thuc. V. 66; Xen. Lac. pol. 13. 10; Arist. Pol. III. 9. 2. 1285a). Они имели право заключать с врагом перемирие, вырабатывать предварительные условия мира и уводить армию домой (Thuc. V. 60. 1; 63. 1; Xen. Hell. III. 4. 5; 5. 23; 5. 34).

Вплоть до конца VI в. цари в военное время, как правило, вместе руководили войском (Her. V. 75). Но почти непрерывная и продолжительная вражда обоих царских домов отрицательно сказывалась на эффективности их совместной деятельности и в конечном счете, нарушала интересы всей общины. Ведь успех любой военной кампании был связан с принятием ответственных совместных решений. По крайней мере, один царь не мог отдавать распоряжения, имеющие законную силу, против воли другого царя. Случаи неэффективного и даже «провального» коллективного руководства привели к тому, что в конце VI в. с этой практикой было покончено.

Непосредственный повод для такого рода решения дали сами цари. Именно их поведение привело к принятию нового закона, который можно рассматривать как серьезное ограничение царской власти в военной сфере. Как рассказывает Геродот, конкретным поводом для изменения старого обычая послужила распря двух спартанских царей, Клеомена I и Демарата (Her. VI. 74–76). Их соперничество привело к провалу всей военной кампании 506 г., направленной против Афин. Согласно обычаю, они вместе выступили в поход, но в самый решительный момент перед сражением с афинянами Демарат дезертировал и, бросив Клеомена, удалился домой. Геродот говорит, что именно «из-за этой распри в Спарте был издан закон, запрещающий обоим царям вместе идти в поход» (VI. 75). Поскольку вся полнота военной власти принадлежала обоим царям вместе, то спартанцы, приняв подобный закон, на деле, если не формально, ослабили позиции спартанских царей не только в сугубо военной, но и даже шире – в общеполитической сфере. Почти непрерывная продолжительная вражда обоих царей и так негативно сказывалась на всей их деятельности, а запрет на совместные военные походы должен был еще сильнее отдалить царей друг от друга и углубить пропасть между двумя царскими домами.

Закон 506 г. можно считать первым серьезным ударом, который община нанесла своим царям. Раскол между Агиадами и Еврипонтидами был, таким образом, закреплен, и в дальнейшем большинство правительственных кризисов в Спарте так или иначе было связано с враждой двух царских родов. Разногласия между царями культивировали и использовали в своих интересах разные политические силы. Как правило, цари являлись партийными лидерами противоборствующих политических группировок, отстаивающих интересы различных слоев спартанского гражданства[10].

Благодаря принятому в 506 г. закону к началу V в. позиции царей в военной сфере несколько ослабли. Постепенно все большее значение в принятии решений и организации всей военной деятельности Спарты начинает приобретать народное собрание, возглавляемое эфорами. В классическое время процедура посылки царей в поход была следующей: народное собрание объявляло войну, а эфоры проводили военный набор. Для руководства армией спартанская апелла назначала одного из двух царей (Xen. Hell. IV. 2. 9; VI. 4. 18; 5. 10), который получал, таким образом, carte blanche для ведения данной военной кампании.

Дальнейшее ограничение власти царей, в том числе и в военной сфере, стоит в непосредственной связи с усилением эфората. Эфоры к началу V в. приобретают уже такую силу, что постепенно начинают осуществлять надзор за царями в их дотоле неприкосновенной вотчине – в действующей армии. Правовой основой такого рода деятельности эфоров послужил принятый во время Греко-персидских войн новый закон (точная дата его принятия неизвестна), согласно которому царя должны были сопровождать в походе два эфора (Her. IX. 76; Xen. Hell. II. 4. 36; Lac. pol. 13. 5). При царях они исполняли роль цензоров и соглядатаев, собирающих изобличающий царей материал, с тем чтобы по окончании военной кампании донести властям о поведении своих поднадзорных. Но осуществлять прямое вмешательство в распоряжения царей, находящихся в действующей армии, эмиссары из числа эфоров еще не могли. Однако неблагоприятный отзыв эфоров мог служить основанием для судебного преследования царя-военачальника. Таким образом, если в поле царь продолжал оставаться почти абсолютным владыкой, то по возвращении домой он превращался в подотчетного «чиновника», обязанного давать отчет в своих действиях народному собранию и эфорам. Нередко после судебного разбирательства царя осуждали: приговаривали, как правило, к штрафам, иногда огромным, в исключительных же случаях – к смертной казни.

В конце V в. происходит новое изменение в схеме руководства спартанской армией, имеющее ту же направленность, что и два предыдущих. Около 418 г. принимается закон, ставящий царей как военачальников под непосредственный контроль общины (Thuc. V. 63. 4). Ограничение своей военной инициативы спровоцировали, как это часто бывало, сами спартанские цари. В 419/18 г. царь Агис II отправился в поход против старинного врага Спарты в Пелопоннесе Аргоса. Поведение Агиса под стенами Аргоса показалось спартанским властям настолько подозрительным, что они по возвращении царя домой предприняли расследование. Оказалось, что Агис по неизвестной причине, может быть, даже получив крупную взятку, вместо того чтобы дать аргосцам генеральное сражение, внезапно, ни с кем не посоветовавшись, снял свой лагерь и ушел в Спарту. В армии Агиса, вопреки правилам, находился только один эфор[11], который также, возможно, был подкуплен аргосцами. Этот поступок царя вызвал такое возмущение у сограждан, что сразу по возвращении домой он был привлечен к суду. Судьи сначала вынесли решение срыть его дом до основания, а на него самого наложить огромный штраф в сто тысяч драхм. Далее, по словам Фукидида (V. 63), когда страсти немного улеглись, Агис как-то сумел оправдаться и добился помилования. Но для самой царской власти в Спарте этот случай имел самые неприятные последствия. Хотя Агис и не был отстранен от командования, но в дальнейшем он мог принимать только такие решения, которые были предварительно обсуждены и одобрены чрезвычайной коллегией (Thuc. V. 63. 4). Фукидид в связи с этим событием упоминает о введении нового закона, лишившего военачальника права принимать самостоятельные решения (V. 63. 4: «Лакедемоняне отказались от наложения штрафа и разрушения дома царя, но приняли по этому случаю постановление, какого еще никогда не было у них: они приставили к царю десять спартиатов советниками, без согласия которых он не имел права выступать с войском из города»). Судя по отдельным примерам, это новое установление касалось не только царей, но и любых других военачальников, включая руководителей флота (Thuc. II. 85. 1; ср.: III. 69. 1)[12]. Эта чрезвычайная коллегия, в отличие от прежних эмиссаров-эфоров, была ответственной. Без нее царь не мог принимать никаких важных решений. Десять советников представляли собой, таким образом, штаб царя, где все вопросы решались уже только коллегиально.