Вечером Этери идет с Дишей на шоппинг, а я сижу дома и переписываюсь со всеми, в том числе и Алиной. Мы обсуждаем программы и отдых, обмениваемся фотографиями, а я потихоньку собираю чемодан. Ночью впервые за все время Этери не приходит.
Я засыпаю один.
Через сутки я улетаю, а все это время мы с Этери просто занимаемся работой и ни о чем не говорим. Почти перед самолетом, она приходит ко мне в номер и опирается на дверной косяк.
—Дань, я хочу, чтобы ты уехал в Москву и сам для себя решил, что ты хочешь. И от меня, и от наших отношений. Работать с тобой мы все равно будем, потому что личная жизнь никогда не должна мешать работе. Но теперь тебе самому надо понять, куда мы идем и зачем. И взять за это ответственность перед нашими близкими людьми, чтобы не врать им больше.
Я киваю. Этери права, хотя я даже не знаю, что еще тут сказать. Мне хочется ее обнять, но между нами стена. Этери обнимает сама себя, скрепив руки, она кажется мне как никогда далекой.
— В любом случае, любой твой выбор я приму,—заканчивает Этери, а потом добавляет.—Удачной дороги.
Она выходит, а я сижу на кровати и понимаю, что этот выбор по идее должен быть простым, но у меня сейчас нет сил ничего решать. Я еду в аэропорт, слушая по дороге Билли Айлиш, и думая о программе Алины. В любом случае, я подумаю обо всем позже.
***
В Москве первым делом прихожу домой и бегу на каток. По дороге покупаю букет и подарок Алине на День Рождения. Этери не пишет мне сама, не спрашивает, как я долетел, не интересуется ничем. Словно она вычеркнула меня из своей близкой жизни. Хотя в Америке у нее много друзей. Как она сказала Познеру, настоящих. Ей там явно не до меня. так я успокаиваю сам себя.
На катке я встречаю Алину и поздравляю ее, дарю цветы и улыбаюсь, когда Алина вешает на меня бантик от подарка и делает сторис. Мы репетируем, я показываю ей клип и рассказываю концепцию, а еще немного меняю Кармен для шоу. Мы совсем не говорим о Майами или Этери. Мы работаем, а вечером всей Алининой семьей собираемся в ресторан. Я соглашаюсь, а потом вывешиваю пост о новой постановке и называю там Алину своей музой.
Этери никак не реагирует на наши фото, но зато радуются фанаты. Мне кажется, что градус их внимания ко мне и Этери падает. Особенно после того, как фанаты Жени начинают закидывать меня сообщениями о сворованной песне. С одной стороны это меня злит, но с другой радует—все уже забыли о Майами и дают мне передышку.
Все это время я жду хоть каких-то новостей от Этери, но она будто пропала из моей жизни. С Дудаковым она решает рабочие вопросы, а со мной—нет. Похоже, она действительно, дает мне время подумать и все решить. Но решение вызывает во мне лишь страх и нежелание снова что-то кому-то доказывать.
Даже маме. Дома она выводит меня на разговор и в итоге спрашивает, что у нас с Этери:
—Ничего. У нас ничего.—говорю я и понимаю, что не вру.
Как еще назвать эти несколько дней молчания и тишины?
Это и есть Ничего.
—А сейчас я иду с Алининой семьей в ресторан,— добавляю я.
И мама улыбается.
—Передавай и от меня поздравления.
Я молча киваю.
В ресторане делаю семейное фото, общаюсь с Ильназом о хоккее, рассказываю последние новости. Алина сияет. Она действительно очень красива сегодня. Но я так устал, что выхожу из-за стола, чтобы ехать домой. Алина вызывается проводить меня и договорить о программе. Мы оказываемся в тесном холле и она вдруг целует меня, оставляя на губах свой клубничный блеск.
Целует быстро, резко, неуклюже.
—Спасибо за подарок и за программы,—шепчет она.—Я буду думать о вас, катая их…и скучать.
Алина смотрит мне в глаза, а я сейчас больше всего на свете хочу оказаться отсюда как можно дальше. Потому что в Алине говорят гормоны и Кармен, а во мне—страх. Потому что этих проблем на данный момент мне меньше всего хочется сверху к тем, что у меня уже есть в Америке. Я должен был разобраться со всем, но только наоборот все запутал.
—Береги себя, Алина,—говорю я и ухожу.
Она стоит и смотрит мне вслед. Я не могу ни ответить на ее поцелуй, ни сказать что-то резкое, я вообще больше ничего не могу и не хочу, кроме того, как сбежать и ни о чем не думать.
Поэтому я иду домой и проваливаюсь в сон почти сразу.
Но вот однажды императору прислали из Японии ящичек, завернутый в шелковую материю. На ящичке было написано: “Соловей”.
- Это, наверно, новая книга о нашей знаменитой птице, - сказал император.
Ящик открыли, но в нем была не книга, а разукрашенная коробочка. А в коробочке лежал искусственный соловей. Он был очень похож на живого, но весь осыпан брильянтами, рубинами и сапфирами. Стоило завести игрушечную птицу - и она начинала петь одну из тех песен, которые пел настоящий соловей, и вертеть позолоченным хвостиком. На шейке у птицы была ленточка с надписью: “Соловей императора японского ничто в сравнении с соловьем императора китайского
- Какая прелесть! - сказали все. А того, кто привез драгоценную птицу, сейчас же возвели в чин придворного поставщика соловьев.»
На утро просыпаюсь и нахожу в телефоне десятки сообщений от друзей. Одно от Алины с: «Извините за вчерашнее» и ни одного от Этери.
Я пишу Алине короткое: «Все нормально, не волнуйся», а потом понимаю, что в Москве мне уже слишком тесно. Поэтому и принимаю спонтанный вариант поездки в Барселону. Я не задаю вопросов, а просто соглашаюсь. Об этом не рассказываю никому кроме мамы. Даже Этери. Ведь мы до сих пор не разговариваем друг с другом.
Уже в аэропорту понимаю, что мы едем вчетвером. И мне даже не хочется сопротивляться. Солнце и архитектура, море и пляжи. Мы тусуемся в городе и ни о чем не думаем. А потом делаем фото, которое снова оказывается в интернете без моего желания.
И его видят все. Мы на нем улыбаемся и кажемся безмерно счастливыми. Но даже после этого Этери ничего мне не пишет, зато объявляется Дудаков.
«Глейхенгауз, что ты делаешь?».
Я не отвечаю на него, а просто продолжаю отдыхать, катаясь на яхте и танцуя бачату ночью на пляже.
Почти в конце отдыха мне приходит очередное сообщение от Дудакова, которое я не могу игнорировать:
«Ты будешь встречать Этери в аэропорту?».
Я помню номер ее рейса и дату прилета, потому что сам должен был возвращаться с ней, но билеты из Барселону у меня позже и поэтому я пишу:
«Я еще буду в Барселоне. Это Этери хочет знать?».
Я спрашиваю у него и понимаю, что если это интересно ей, то я готов поменять все билеты и прилететь, но Сергей только пишет:
«Она ничего не хочет».
И я понимаю, что это предел. С одной стороны мне становится проще от того, что я могу больше не думать о решении никаких проблем, а с другой —я все еще не могу поверить, что это конец.
Наверное, Барселона притупляет любые эмоции, поэтому мне даже небольно и нестрашно. Сейчас все прошлое не имеет значения и я чувствую себя свободным.
Поэтому когда Оля вечером уходит в свой номер, я иду за ней.
Мы стоим какое-то время слишком близко, а потом целуемся, как безумные и срываем друг с друга одежду.
Я стараюсь ни о чем не думать,когда вхожу в нее под тихий стон, а только закрываю глаза.
У Оли теплые пальцы, прямые волосы и невыпирающие лопатки.
Она не сворачивается калачиком в моих руках и не целует ладонь своими губами.
Она не Этери.
И это должно по идее меня спасти, но почему-то топит.
========== Глава восемнадцатая, в которой очень много мыслей ==========
POV Этери
Я закрываю дверь даниной комнаты и молча иду в свой номер. Про себя отсчитываю секунды, потому что на самом деле очень хочу верить, что он меня догонит. Но шаги гулко отбиваются в голове, смешиваясь с тишиной.
Даня улетает завтра и я наконец озвучиваю ему необходимость все для себя решить. Мы шли к этому и так слишком долго, находясь в подвешенном состоянии. Но Даня ничего не решает, а сбегает в Москву.
