Возвращаюсь в спортивном костюме и досушивая волосы полотенцем. Даня сидит на стуле у кровати и похож на что-то неживое. Я занимаю кресло у окна и вопросительно смотрю на него.

—Прости меня,—первое что говорит Даня после молчания.

—За что?—мне реально интересно за что он все-таки сейчас извиняется.

—За то, что струсил и все испортил тогда, когда мог исправить.

Я качаю головой. Это правда, но имеет ли она теперь значение?

—А еще за то, что я изменил тебе в Барселоне.

Я закусываю губу, прислушиваясь к своим ощущением. Что происходит внутри? Мне больно? Обидно? Гадко?

Внутри меня пустота.

—Формально между нами уже ничего не было, Дань. Так что можешь спать с кем угодно, не ставя меня в известность.

Даня смотрит мне в глаза и не мигает:

—Я не хочу спать с кем угодно. Это было ошибкой, за которую я сам себя ненавижу.

—Но чего ты ждешь от меня?—я искренне пытаюсь это понять.—Простить тебя? Считай, что я простила, потому что мне все равно с кем ты спишь, Глейхенгауз. Ты это хотел услышать?

Даня сидит нерушимо, но каждое мое слово будто бы бьет его по самому больному. Он сам понимает, что заслужил и не сопротивляется. А потом произносит, медленно, тщательно подбирая слова:

—Я знаю, что испортил все, что мог, и потерял тебя, но теперь просто хочу, чтобы ты знала…я тебя люблю, Этери,— и в комнате становится ещё тише.— Я не говорил этого из-за страха, но теперь больше не боюсь. Я тебя люблю.

Эти три слова, которые я была готова услышать раньше, сейчас кажутся каким-то странными и неловкими. Даня сидит на стуле и смотрит на меня словно ожидая чего-то, но я отворачиваюсь от него. Это слишком поздно.

—Я всегда считал тебя идеальной,—тихо продолжает Даня.—С того момента, как увидел в темноте кабинета в день знакомства. Я соврал тогда в первый раз, что стоял недолго и ничего не видел… Золото твоих волос ослепило меня, а спину я ещё долго видел во сне. Ты была похожа на божество тогда, пока не надела свитер и не ругнулась, наступив на ключи. — Я сама почти забыла этот момент, но Даня продолжает.— А потом я первый раз поцеловал тебя в Новогорске, пока ты спала, и сошел с ума, пытаясь заглушить эти чувства отношениями с Дашей и работой…

—Я не спала,—вдруг сама не понимая зачем, отвечаю я.—Я тогда не спала.

—Мы оба так усиленно кинулись в другие жизни, что я почти забыл тебя,—Даня будто бы игнорирует мои слова, потому что они причиняют ему боль.—Ты была с Эдом, я дарил тебе ирисы, которые ты заслуживаешь, а потом понял, что ты самая чудесная женщина мира, о которой я могу заботиться, но которая никогда не будет со мной.

—И поэтому ты подтолкнул меня в постель к Эдуарду в Канаде ?—мне нужно расставить все точки в наших воспоминаниях, даже, если уже не имеет над нами власти.

—Я был дураком. И тогда, и в тот момент, когда оставил тебя одну в Саранске утром после самой невероятной ночи в моей жизни. Я ведь смотрел, как ты спишь, почти до самого утра, а после сбежал.— Даня кусает губы, но говорит.—А потом я был дураком еще сотни раз, когда боялся сказать всем, кто ты для меня. Я был трусом, Этери. И я признаю это. Пусть поздно, но все-таки признаю. Потому что ты делала меня самым счастливым человеком в мире, когда мы были вместе. И только я все испортил.

—Да,—четко говорю я.—Ты все испортил, Даня, но что ты хочешь сейчас от меня?

— Ничего. Я просто как в сказке, износил железные сапоги и посохи и пришел к самому концу пути. А дальше, тишина,—цитирует он.

Но внутри меня поднимается злость.

—Мы не в сказке, Даня! Потому что они—это вранье. То, что учит нас неправильной истине: сколько бы ты не делал ошибок, в конце тебя ждут и простят. Но это ложь. В жизни так не бывает. Потому что реальность—это не сказки. В реальности, если ты приходишь слишком поздно, не бывает счастливых концов. Когда ты говоришь тому, кого любишь, эти слова в момент полного разрушения, вы не будете жить долго и счастливо. Жизнь не дает вторых шансов, если ты убиваешь любовь к себе.

Даня кусает губы и слушает меня, не стараясь переубедить. Если он сейчас подойдет ко мне или коснется, я ударю его и выгоню прочь. Но Даня не двигается с места. Он понимает, что между нами все кончено. И он больше не имеет на это права.

—Я знаю, Этери,—говорит он одними губами.—И поэтому я не прошу тебя меня принять. Я сделал столько глупостей…

—Ты обещал никогда не уходить, а ушел!— перебиваю я Даню и озвучиваю то, что было самым главным.—Ты ушел, когда был мне нужен.

Даня прячет лицо в ладони на пару секунд, а потом берет себя в руки.

—Я больше не уйду, Этери. Даже, если я не нужен тебе, как близкий человек, я никуда не уйду, как часть твоей команды. Никогда.

И я смотрю Дане в глаза, понимая, что он не врет. Сейчас он дает такое обещание, которое крепче любых других клятв.

И в этом я ему верю.

Откидываюсь на спинку кресла и выдыхаю, словно все напряжение разом выходит, оставляя лишь нечеловеческую усталость.

—Не выгоняй меня сейчас, пожалуйста,—чуть слышно говорит Даня и привычным движением робко усаживается на пол, приткнувшись спиной к моим ногам.— Пожалуйста, позволь мне хотя бы сегодня остаться…

И в его голосе столько отчаянья, что я не могу сдвинуться с места. Мы молчим долго, слушая, как дождь барабанит по карнизу и где-то разговаривают люди, а потом Даня набирает в рот воздух и начинает читать напамять стихи.

Слова разносятся по комнате, словно ударяясь о стены и возвращаясь обратно , и я понимаю, что это то самое стихотворение, которое я рассказывала Дане в Дубаи.

«Так долго вместе прожили, что снег

коль выпадет, то думалось — навеки,

что, дабы не зажмуривать ей век,

я прикрывал ладонью их, и веки,

не веря, что их пробуют спасти,

метались там, как бабочки в горсти.»

Я закрываю глаза, слушая знакомые строчки, и ощущая как они отзываются где-то под сердцем, с каждым новым звуком превращая реальность во что-то непонятное и затягивающее. Я чувствую, как данин голос дрожит, но он продолжает, словно читает какое-то древнее заклятье, из которого не вырваться и не сбежать. И я пробую эти обновленные слова на вкус, ловлю их на кончики пальцев. И молчу.

А Даня продолжает.

« Так долго вместе прожили мы с ней,

что сделали из собственных теней

мы дверь себе — работаешь ли, спишь ли,

но створки не распахивались врозь,

и мы прошли их, видимо, насквозь

и черным ходом в будущее вышли.»

Темнота обволакивает нас своими нежными объятьями, словно хочет растворить в себе окончательно и бесповоротно. Мне кажется, что мое тело вопреки всему сияет и становится невесомым. Здесь и сейчас я чувствую только тепло чужой спины на своих коленях и голос, который разрубает тишину на части.

Я делаю глубокий вдох, скидывая оцепенение, а Даня наощупь находит мою ладонь и бережно прикасается к ней губами.