Я тихо вхожу в спальню и смотрю, как она спит, обнимая подушку, а мне хочется плотнее укрыть ее одеялом и спрятать от всего мира. Сейчас в тишине комнаты передо мной стоит выбор: уйти в зал, прихватив с собой плед, или остаться с ней. Я считаю до пяти и аккуратно подхожу к кровати, а потом как можно тише укладываюсь рядом с Этери. Когда я обнимаю ее за талию, то чувствую, как она сворачивается калачиком, прижимаясь спиной. Я держу Этери в коконе своих рук и понимаю, какая она сейчас хрупкая и невесомая. Слова застревают в горле комом, и я как можно нежнее утыкаюсь ей носом в шею, вдыхая такой знакомый запах.

Этери расслабляется, крепко сжимает мою ладонь и касается пальцев губами. Она такая тонкая и беззащитная, что я почти не могу дышать от нежности к ней.

Этери спит беспокойно, ворочается , размахивает руками, а я только успеваю успокаивать ее и гладить по спине, чувствуя каждый позвонок под кончиками пальцев. Я прикасаюсь к коже ладонью, понимая, настолько же острые у нее лопатки…словно еще чуть-чуть и я порежусь о них.

За последний год я часто представлял, что будет, если мы окажемся с Этери в одной постели. После того, как я поцеловал ее в Новогорске почти год назад, мне казалось, что любое прикосновение к ней просто сведет меня с ума. Я не мог не хотеть Этери в своих фантазиях, особенно после того, как слышал их с Аксеновым ночью. Мне всегда представлялось, что, когда она позволит мне дотронуться до своей кожи, я завоюю ее целиком и не остановлюсь, пока не получу то, о чем мечтаю.

И вот сейчас Этери лежит в моих руках, а я не чувствую к ней ни страсти, ни желания. Я не хочу ее тело. Теперь в сердце я ощущаю что-то, что не могу назвать правильным словом. Оно гораздо больше, чем просто секс или необходимость обладать. Мне больше не нужно, чтобы Этери была моей. Я хочу, чтобы она была счастливой. Чтобы она никогда не плакала.

Чтобы она…была.

И от этого осознания и нежности, которое оно принесло с собой, я глажу Этери по волосам и целую в скулу, чувствуя соль на губах и дрожь в сердце.

Утром, невыспавшийся, но довольный, я аккуратно поднимаюсь с кровати и иду в кухню готовить завтрак. Варю кофе с корицей, жарю омлет с овощами, а потом прихожу в спальню и пару минут стою, смотря, как Этери спит. А потом бужу ее поцелуем в лоб, как в сказке… И она просыпается.

***

Впервые за долгое время мне не хочется ехать в отпуск, потому что я просто не в силах оставить Этери одну. Она говорит, что все хорошо, но мне не верится. Я уже даже готов отказаться от поездки, но Этери меня не слушает:

—Дань, тебе нужно отдохнуть. И мне тоже. Нам всем необходимо море, солнце и оказаться как можно дальше от Москвы. Я буду с Дишей, а ты тоже сможешь нормально расслабиться. А потом мы начнем работать с новыми силами.

Я слушаю Этерин голос и он успокаивает меня. Она всегда умеет найти нужные слова, но сегодня мне хочется говорить такие фразы ей самой.

—Ты же знаешь, что в любой момент можешь мне написать?—обреченно сдаюсь я.

Этери смотрит на меня с ехидной улыбкой и шутит:

— А ты мне ответишь и даже почитаешь на ночь стихи?

Я выпрямляюсь, прочищаю горло и с пафосом говорю:

— поцеловал дурак лягушку

та превратилась в кабана

но что-то Ване подсказало

она.

Этери распахивает глаза, а потом швыряет в меня ветровкой.

—Ты намекаешь, что я лягушка, которая превратилась в кабана?

Она смеется так заразительно, что я не могу оставаться серьезным.

—Женщина, ты только это увидела? Следуя твоей логике, я —дурак?

Этери кусает губы, стараясь вернуть себе серьезное выражение лица, и молчит.

—Ах, так!—говорю я.—Ты невозможная!

В этот момент в кабинет входит Дудаков и ему прилетает Этериным шарфом в лицо. Он стоит какое-то время в тишине и потом с полным достоинства голосом произносит:

— Похоже, мне здесь не рады.

Я смеюсь, не сдерживая себя, и вижу, как Этери тоже смеется. По-настоящему, почти до слез, а это делает меня счастливым, потому что да, все будет хорошо. Отпуск закончится, мы снова будем работать рядом и я никому больше не дам ее обидеть.

***

На отдыхе мы действительно переписываемся каждый день, показывая друг другу пляжи и закаты. Иногда я присылаю Этери стишки, а она говорит, что я абсолютно ничего не понимаю в поэзии. Да, я не понимаю, но знаю одно: чтобы эта невероятная женщина смеялась, я готов быть и дураком, и шутом. Кем угодно, лишь бы она больше никогда не плакала.

Но этот год слишком тяжелый для нас всех. Не считая болезни мамы и ухода Жени, Этери бросают Полина и Настя. Но она принимает все удары достойно. Мне же иногда становится страшно от того, что я не знаю, какая последняя капля может сломать ее. Ведь больше всего на свете я не хочу потерять из своей жизни Этери. Когда я наконец признаюсь себе в этом, мне становится проще. Мне нужно, чтобы она была счастлива, поэтому я покупаю ей кофе и мчусь в Новогорск практически с отпуска, сменив одежду в чемодане.

Я иду по центру, прижимая к себе стаканчик и слышу голос Этери издалека. Среди толпы детей она возвышается, как маяк. И солнце зажигает огонь на ее волосах. А я вижу его и уже не могу свернуть.

В первый же вечер мы пьем вино втроем в комнате Этери и разговариваем о планах. Она предельно серьезна и спокойна. Из-за ухода Жени СМИ просто сходят с ума и вываливают на нас всех тонны мусора. Они считают Этери железной и черствой. Никто не знает про то, как она плакала и приходила в себя. Никто не знает про письмо, которое она хотела показать людям, но мы все ее отговорили. Мне было страшно, что Этери сломается. И мы выбрали молчаливую оборону. Как ни странно, именно Этери засыпает первой, почти вырубаясь на полуслове. Мы с Сергеем переглядываемся и укрываем ее пледом, а потом уходим по комнатам.

Я лежу в тишине, прислушиваясь к звукам из соседнего номера, чтобы вернуться, если Этери проснется и не сможет заснуть. Но она спит, а я думаю о ней.

Мне видится сон о том, как великие люди, которые совершали подвиги во имя своей страны, страдали от того, что их не принимали. Гений за гением, открытие за открытием, пока наконец это не становилось невыносимым.

«Вот Колумб ! Над ним глумились когда-то даже уличные мальчишки — он ведь хотел открыть Новый Свет! Он и открыл его! И звон колоколов встречает торжественный въезд его, но колокола зависти скоро заглушают этот звон, и вот того, кто открыл Новый Свет, как бы поднял золотой Американский материк со дна моря и подарил его своему королю, — награждают железными цепями! Он велит положить их с собою в гроб, как знаменательное выражение благодарности света и современников.

Картина сменяет картину; никогда не пустеет тернистый путь славы…»

И где-то там, в самом конце пути, мне видится и такой знакомый портрет с самым ценным золотом на нем.

Я просыпаюсь, прислушиваюсь к птицам за окном и выбегаю из номера. На прошлогодней клумбе ирисов стало еще больше, а их хозяйка все также сидит на лавочке, словно ждет . Женщина узнает меня и разрешает снова набрать букет.

—Я болела за вас на Олимпиаде,—вдруг говорит она.—Расскажите это, когда подарите ей цветы.

Я киваю, прижимая к себе букет и понимая, что денег с меня не возьмут. Но эти ирисы от чистого сердца за наш труд греют меня сильнее всего.

Я бегу в корпус, надеясь застать Этери в номере. Распахиваю дверь и смотрю на ее силуэт на фоне окна. И на секунду мне кажется, что она—не человек.

Этери поворачивается ко мне, делает шаг вперед, а потом вдыхает запах ирисов, которые вымазывают ее щеки пыльцой. Она смешно чихает и улыбается так невероятно, что мне хочется летать.

POV Этери

От меня уходят ученики, а я пытаюсь смириться с некоторыми вещами в своей жизни. Я просто учусь не чувствовать боли и того, что мешает двигаться дальше. После того, как Женя уезжает в Канаду, я учусь заново доверять людям. И это сложно.