«Значит, конец. Значит, все», – подумал Горбач.

– Ничего страшного, – сказал он спокойно. – Солдаты меня спасут. Мы ведь скоро отвоюем Красноармейск обратно, правда?

– Неправда, – сказала девочка. – Ничего мы не отвоюем! Тут все ушли.

– Отвоюем. Я взрослый, я лучше знаю, – сказал Горбач.

– Если вы такой взрослый, почему вас в яму посадили? – сказала девочка.

«Даже ответить нечего», – подумал Горбач.

– Я тебе потом расскажу, когда все нормально будет, – сказал он. – Не спорь. Дай мне, пожалуйста, эти ключи на всякий случай. Вдруг за мной придут, я им ключи дам, вдруг получится. Потом найду тебя. Беги скорее, пока город весь не ушел.

– Я лучше еще попробую, – сказала девочка, подумав.

Она снова зашуршала ключом в замке. «Упрямая мелкая бестолочь», – подумал Горбач.

– Слушай, я не очень с детьми умею разговаривать, – сказал он. – Я не знаю, стоит ли материться при детях, хотя очень хочется, и как вот этих самых детей надо в чем-то убеждать. У меня своих пока нет.

– Какие ваши годы, – заметила девочка.

Она продолжила шуршать ключом. От напряжения вспотела и раскраснелась.

Горбач вздохнул. Кажется, придется призвать на помощь все свое небогатое красноречие. Как заставить девчонку бежать отсюда? Если придут эмиссары, то конец обоим.

– Дело не в этом. Просто беги, пожалуйста, к обозам. Здесь очень опасно. Ты смогла прогнать одну тварь, но если их сейчас придет десять? Они нас обоих убьют. Ты очень хорошая девочка, ты мне очень помогла, отогнала эмиссара. Считай, мы в расчете за тех собак.

– Вы дурак какой-то, – сказала девочка.

«И правда дурак», – подумал он.

– Представляешь, каково мне будет, если из-за меня тебя убьют? – спросил Горбач.

Девочка услышала его и на секунду замерла. В тот же момент ключ с хрустом вошел в скважину, и она едва не упала.

– Вошел! – завопила она.

– Ура! – заорал Горбач.

На эмоциях он попытался потрясти кулаками в победном жесте, но охнул и опустил травмированную руку.

– Крутится! – сказала девочка с восторгом.

– Ты молодец!

– А вы говорили – беги, беги, – сказала девочка.

– Я все равно был прав, – сказал Горбач.

– Нет.

– Да что же ты все время споришь? – спросил Горбач.

В ответ девочка только глубоко вздохнула.

Погнутая дверь не сразу раскрылась. Еще несколько минут Горбач с девочкой общими усилиями пытались выбить ее из коробки – хоть и открытую, но плотно застрявшую. Девочка тянула дверь на себя, а Горбач, как атлант, толкал ее снизу. От нервов и усилий девочка выглядела изнуренной и дышала тяжело, словно долго бежала.

– Сейчас бы обратно тварь эту, – сказала девочка и хихикнула. – Чтобы с дверью помог.

– Он бы ее быстро выбил, – согласился Горбач из-за решетки. – Стой, стой! Поддается! Отойди от двери, я толкну.

Железная крышка распахнулась. Горбач наконец-то выпрямился в полный рост – спину заломило. Он вздохнул, втянув в себя запах гари и огня.

Плац выглядел грустно. Офицерский корпус уцелел, но хлипкие бараки выгорели почти полностью. Хозблок горел до сих пор – в воздухе отчетливо пахло химикатами. Горбач насчитал восемнадцать трупов. Кто-то задушен, на их шеях красные следы. У некоторых не было глаз, словно кто-то выдавил их пальцами. Тот парень, чья рука упала на крышку зиндана, с татуировкой, лежал и смотрел в небо. В остекленевших глазах застыл ужас. Рот был разорван, будто кто-то ухватил его за подбородок и лоб и потянул в разные стороны. Глаза отсутствовали. Нижняя челюсть неловко лежала на ключице. Горбач узнал Васнецова, смешливого усатого бойца из пятого сквада. Васнецов недавно женился, вспомнил Горбач.

Он еще раз оглядел поле боя, и его затошнило. Голова закружилась, он зашатался. Упал бы, но девочка подхватила его сбоку. Горбач обнял ее за плечо здоровой рукой.

Они пошли в сторону восточного сектора. Двигались украдкой, по стенке, постоянно смотрели по сторонам. Несколько раз в отдалении ломаным шагом проходили эмиссары. Они не всегда замечали живых людей – в городе еще слишком много беспокойного, чтобы пристально вычленять отдельное. Но Горбач был уверен, что скоро город дотлеет. Тогда Стазис окончательно накроет его, превратит в свою территорию.

Один эмиссар заметил Горбача с девочкой и запел, готовясь к атаке. Но на полпути сменил ноту и развернулся – сначала торсом, потом тазом. Он побрел обратно, неровно подволакивая ногу и при каждом шаге вскидывая в воздух серые руки. Неизвестно, что его напугало. Ребенок или маленькая тележка с горящими головнями, которую ребенок упрямо тащил с собой.

Из расположения Горбач захватил офицерскую клановую дубинку и пистолет с двумя обоймами. Можно было взять автомат, но однорукому бойцу стрелять из автомата неудобно. Для девочки они взяли в арсенале маленький арбалет с пистолетной рукояткой и коробку болтов. Девочка увлеченно вертела в руках ладный маленький арбалет, и ее взгляд становился мечтательным.

Сначала шли медленно, потому что несколько раз Горбач останавливался поблевать. Девочка смотрела с жалостью, а Горбач на нее – с удивлением. Железные нервы у ребенка. Пару раз при виде истерзанных тел Горбач едва не терял сознание. Когда начинало качать, девочка сильно тыкала его в бок, чтобы пришел в себя. Чем дальше они шли на восток, тем менее печальной становилась картина разрушений. Горбач заметил даже несколько живых людей. Если повезет, они не сильно отстанут от эвакуационных обозов.

– Слушай, – сказал Горбач, когда до границы восточного сектора оставалось всего ничего. – Ты говорила, что приходила ко мне.

– Да, – смущенно сказала девочка.

– С пирогом, – уточнил Горбач.

– Ну да. Сама пекла, – сказала девочка.

– Он у тебя не с собой? – спросил Горбач.

– Вы разве есть хотите? – удивилась девочка. – Я думала, у вас аппетита нет.

– Я сутки ничего не ел, – признался Горбач. – А он с чем у тебя?

– С крысой, – сказала девочка гордо.

– Хотя знаешь, подождем до обозов.

– Да с печенью он, – сказала девочка и захихикала.

– С тобой не соскучишься, – заметил Горбач недовольно.

Из-за пазухи куртки она достала небольшой сверток и протянула его Горбачу. Он аккуратно развернул его, стараясь не потревожить перебитое предплечье. Пирог невероятно вкусно пах. Сверху на тесте девочка изобразила розочку. Горбач аккуратно отломил половину, оставшуюся половину снова завернул и протянул девочке.

После всех волнений обычный пирог показался Горбачу самым вкусным, что он ел на свете. Умял кусок за полминуты, стараясь не уронить ни крошки.

– Очень вкусно. Ты прямо мастерица. И форты строишь, и пироги печешь. Спасибо, – сказал он.

– Я еще стреляю хорошо, – сказала девочка и погладила рукоять арбалета.

– А с чьей печенью испекла, кстати? – спросил Горбач.

– Крысы, – сказала девочка.

Горбач остановился и сглотнул. Девочка, внимательно следившая за его лицом, снова засмеялась.

– Почему вы такой доверчивый? – спросила девочка.

– Я совсем не доверчивый, – сказал Горбач. – Нет, погоди. Честно, печень крысы?

– Ох, – вздохнула девочка. – Вы когда-нибудь крысу видели? Сколько той крысы? Знаете, какая у нее печень маленькая? Это что же, надо сто крыс для пирога поймать?

– И то правда, – успокоился Горбач.

– Хотя бывают очень большие крысы, – девочка развела руками, – вот такие, прямо огромные. Хвост – метр. Сама – метр. Зубы, как у волка.

– Не приходилось встречать, – сказал Горбач. – Не случалось такого везения.

– Мне тоже. Но мне рассказывали. Линка видела такую. Она кота зажевала и убежала. Не Линка, а крыса.

– Так с чем был пирог?

– С крысой.

– Господи, дай мне сил, – попросил Горбач.

Девочка засмеялась. Но вскоре замолчала.

Около восточных ворот обозов не оказалось. Но сами ворота смяты и растоптаны, на дороге виднелись отчетливые следы шин и колес от телег. Следы совсем свежие. В ночном воздухе еще плясала пыль. Если повезет, то нагоним, решил Горбач.