– Куда иду. Тебе неважно. Вещи не смотреть. Заплачу консервами.

– Сайра? – спросил постовой. – Это банок шесть надо.

– Горбуша, три банки. Армейская тушенка.

– Это дело! – оживился рыжий.

– Все. Давай городской номер.

– За городской добавить надо, – почтительно сказал рыжий.

Наличие армейской тушенки вызвало у постового неподдельное уважение.

– Галеты. Четыре штуки.

– Маловато, отец.

– Торговаться не надо.

На простоватом круглом лице старшего отразилась мучительная борьба. Синклер не сводил с него взгляда. С одной стороны, путник продолжал дерзить. С другой стороны, дерзить в ответ почему-то не хотелось. С третьей стороны, двое других постовых уже начали смотреть с недоумением – что это ты, мол, с ним церемонишься.

«У Горбача и Сереги нет такого чутья – на тех, кого злить не стоит», – подумал рыжий постовой. Что-то подсказывало ему – будь на месте старшего Горбач или Серега, все трое уже потихоньку сплавлялись бы по Скалбе со свинцом в различных частях тела.

– Нравишься ты мне, отец! Вот другого кого не пустил бы, а ты прям на душу лег! – воодушевленно сказал старший поста. – И говоришь по делу! Сказал – отрубил. Давай, мужик, ступай куда надо, мы возраст уважаем!

«Решил свести все на анекдотики и уважение к старшим, чтобы авторитет среди команды не потерять. И деликатно сделал вид, что забыл про шмон. Молодец. Может, и не догадается. Может, и выживет», – подумал Синклер.

Расплатившись, Синклер затянул свой вещмешок, выразительно посмотрел на троих постовых. Рыжий улыбнулся, двое других смотрели как бараны. Коротко кивнув, он развернулся и пошел дальше по мосту. Висельник болтался по-прежнему безучастно.

Дождь полил сильнее. Синклер плотнее укутался и ускорил шаг.

– Но просто жаль. Об эту шваль. Разбить хрусталь. Хрусталь, – проговорил он.

Коренастая фигура медленно теряла очертания в облаке водяной взвеси и хмуром подмосковном тумане.

Рыжий любовно смотрел на большую банку настоящей армейской тушенки. Капельки весело и звонко стучали по блестящей поверхности. Двое других тянули руки – хотели потрогать. Рыжий дал одному подзатыльник, другого пнул в голень. Первый с удивлением отшатнулся, второй запрыгал на одной ноге, подвывая и матерясь.

– Руки прочь от дамы, сучата, – сказал он. – Чего глазами сверкаете, олухи сраные? У вас сколько нашивок?

– Одна, – пробормотал один.

– Одна, – сказал другой.

– У меня две нашивки и лычка. Я – старший поста. И я решил, что вам грязными копытами нельзя трогать мою девочку.

Рыжий вздохнул с удовлетворением. Авторитет был восстановлен. Горбач и Серега приуныли и опустили плечи.

Постовые спустились обратно под мост. Жили они там, как сказочные тролли – в грязи и унынии. Сколоченная из грубых досок сторожка, прикрытая брезентом, вот и весь уют. Между стеной и сторожкой стояли велосипеды.

Развели костер, надумали греть консервы.

Серега задумчиво поковырял пальцем крышу сторожки.

– Помнишь капюшон этого хмыря страшного? – сказал он.

– А что с ним?

– Сам из мешка, а обшит брезентом. И вообще он весь закутанный, как бабка на привозе в морозный день. А посмотрит из-под капюшона – жуть берет.

– И говорит строго, по-военному, – добавил Горбач. – Полковник, наверное.

– Строго. Обрывисто. И укутан, – сказал рыжий, и мелкие капельки холодного пота выступили на его спине. Мелкие детали, что насторожили его во время допроса, сложились в картину.

Рыжий все-таки не зря был назначен старшим поста. Хлеборобовский мастер обороны отмечал рыжего, ценил, видел в нем какое-то чутье, интуитивный талант. Рыжий не растерялся, не сделал вид, будто ничего не было.

– Жопы на штырь, погнали быстро! Оружие под руку! Догоняем хмурого!

– Да что случилось-то, батюшки, – перепугался Горбач, роняя консервный нож.

– Это, сука, эмиссар! Как увидите – стреляйте!

– Уверен? – внимательно спросил Серега. – Мало ли где он пролез, да откуда?

– Мы ему номер городской выдали, мудозвоны! – заорал рыжий. – Это мертвое чмо сейчас до города дойдет, перережет там патрулей еще пару по дороге, пока не запалят. Убьют его, гля – а в вещах номер. Чей пост выдал? Наш. Быстро по велам, надо его догнать и завалить!

Катиться на велосипедах по размокшей и хлюпающей земле – удовольствие ниже среднего. Фонарь хаотично метался, но повсюду были только водяная взвесь, туман и брызги грязи.

– Дождь, сука, следов не видать! – в отчаянии говорил рыжий. – И ни хера вообще не видать! В грязь закопается, как рак-отшельник, ищи потом!

– Далеко не мог уйти! – задыхаясь, пробормотал Горбач.

Он осмотрительно держался позади компаньонов.

Горбач был совсем молодой – лет двадцать. Он никогда раньше не видел живого эмиссара и очень боялся. Это вообще была его первая вахта на границе земель клана.

Метров через триста Серега заприметил впереди сгорбленную фигурку, сидящую около дерева. Примерно в районе головы силуэта тлел красный огонек.

– Курит он, что ли? – удивился рыжий. – Сидит, устал, гнида. Откуда только сигареты взял?

Рыжему мучительно захотелось курить. До фигуры было еще далеко, и сидящий у дерева не заметил всадников. Погрузился в какие-то свои мысли.

– А какая процедура? – спросил Горбач нервно. – Зачитать ему кодекс перебежчика, или это…

– Дебил? – ответил Серега. – Это эмиссар. Валить его сразу.

– А вдруг он это самое… – робко запротестовал Горбач.

– Валить, – сказал рыжий и скинул автомат с плеча.

Промокший холодный воздух прорезала автоматная очередь. Мокрые осенние сумерки разметало вспышками. Сидящая фигура повалилась на бок. Сигарета выпала изо рта и погасла, не успев долететь до земли.

– Дай я ему добавлю, – попросил Серега.

Он вскинул «макаров» и несколько раз прицельно выстрелил.

– Кучно, – похвалил рыжий. – Готовый, кажется. Пойдем зазырим. Горбач, чего встал?

Горбач, так и не достав оружия, ошеломленно смотрел на упавшую фигуру. И все? И весь эмиссар? Сидел, курил, бабах, готов? А если он все-таки не эмиссар? Горбачу было жалко мужика в капюшоне, тревожно и боязливо.

Постовые осторожно приблизились к фигуре. Впереди – Серега и рыжий. Горбач шагал позади. Он до сих пор не мог прийти в себя.

Внезапно мертвый силуэт резко подскочил одним неуловимым движением. Рыжий завизжал и обстрелял его. Серега тоже оторопел, но не визжал – вскинул пистолет и разрядил в грудь фигуре всю обойму. Та плясала в полуметре над землей, словно издеваясь над стрелками. Выстрелы выбивали из нее ошметки мяса и одежды.

Горбач стоял, оторопев. Он раньше напарников заметил сквозь завесу воды и тумана, что от шеи пляшущего в воздухе эмиссара идет веревка и уходит в крону дерева.

– Рыжий! Это кукла! – заорал он.

За визгом и пальбой они его так и не услышали. Будто в замедленной съемке, Горбач рванулся вперед, но не успел. Сначала Серега выронил пистолет из рук и рухнул лицом в мокрую грязь. Потом рыжий всхлипнул и повалился на землю. В тот же момент кукла висельника рухнула бесформенной грудой.

– Тихо, пацан, – сказал Синклер, выходя из-за дерева на другой стороне дороги.

В одной его руке была веревка, которую он ловко, но аккуратно сматывал, пробрасывал вокруг локтя. Горбач невольно залюбовался. В другой руке Синклера был пистолет. Выглядел он покойно и даже миролюбиво.

Синклер отцепил от шеи куклы край веревки и бережно сложил ее в вещмешок. На Горбача даже не обращал внимания. Потом не менее бережно обыскал трупы рыжего и Сереги. Дружески потрепал по плечу развороченную выстрелами куклу.

Горбач понял, что сидит на земле, обхватив колени руками и тихонько подвывая. Сейчас эмиссар доберется до него. Горбачу хотелось скорее запрыгнуть на велосипед, гнать во весь дух до первого встречного патруля, бродячей собаки, чего угодно, чтобы обнять это и зарыдать, лишь бы не быть рядом с мертвым куском ничто, который деловито обыскивает его погибших товарищей. Хотел встать, но ноги оказались ватными.