Кира сидела за столиком на террасе, смаковала вино и молчала, ни одним жестом не выдавая

нетерпения, будто всё, что её интересовало, – это ночная влажная темнота с шелестом

недалёкого течения воды. Взяв паузу, нужно её держать: тот, кто первым нарушит молчание, тот больше заинтересован.

Воронцова не выдержала:

- Кира, скажи, откуда ты знаешь про Париж?

Кира лениво и медленно улыбнулась:

- Даша, у меня замечательные информаторы.

Не дождавшись продолжения, Дарья поёрзала и опять спросила:

- Хорошо. Тогда скажи мне, что конкретно ты знаешь?

Шалль мысленно удовлетворённо кивнула: всё строилось так, как она и предполагала. Любой

играющий в грязные игры считает себя лучше, чем есть на самом деле. И сейчас нужно

зацепить за самолюбие и дать возможность предстать в наиболее выгодном свете. Прямо

взглянув на Воронцову, приподняла бровь и ответила:

- Всё, что я знаю, я знаю от других, а мне бы хотелось услышать твою версию происходящего.

Думаю, что то, что мне рассказали, не совсем соответствует твоему характеру. Я не очень

хорошо тебя знаю, конечно, но мне кажется, что у тебя есть причины так поступать, и думаю, что эти причины более важные. Если хочешь, я могу выслушать тебя. Если ты сможешь быть

со мной откровенной, вероятно, я смогу тебе помочь, ведь, в конечном итоге, ты ищешь

помощи?

Вроде бы ничего конкретного Кира не сказала, но, как часто бывало при доверительных

разговорах с людьми, Воронцова «повелась» на задушевность и внимание. И будто плотина

взорвалась:

- Да, ты права, Кира. У меня есть причины. Точнее, у нас… мы хотим, чтобы нас считали

людьми. А то, что придумало наше грёбаное правительство, лишит нас этой возможности. Мы

хотим, чтобы этот проект не был принят. И мы сделаем всё, чтобы этого не произошло. У нас

много влиятельных людей, которых мы убедили нам помогать. Мы следим за каждым, кто

входит в эту группу, и практически на каждого есть своё досье.

Кира едва смогла сдержать дрожь омерзения. Из-за таких воинствующих фанатиков, для

которых важны только они, которым наплевать на общепринятые честь, достоинство, законность, которые сливаются в банды, занимаются шантажом и унижением, невозможен

никакой нормальный диалог. И неважно, из-за чего они сбиваются в шакальи стаи: религия, национальность, ориентация – всё это становится лишь предлогом. Главным здесь становится

насилие, то самое насилие, против которого они выступают. Хотелось просто немедленно

встать и уйти, но пока она не узнает, что грозит Александре, такая свобода была недоступной

роскошью. Пришлось подыграть:

- И поэтому ты решила подставить меня. И прошу тебя, не нужно ссылаться на каких-то

мифических «их». Я уже поняла, что выйти на меня – это твоя идея.

Воронцова дёрнулась:

- Да, моя. Но кто тебе сдал меня?

Кира помолчала.

- Я свои источники не выдаю, ты же знаешь. Но ты прокололась в одном: так важно было, чтобы я тогда поехала куда-то с тобой, ты меня так торопила, но ты уехала – и никто на меня не

вышел. Значит, это твоя идея, твой замысел.

Дарья прикусила губу, взлохматила шевелюру и криво улыбнулась:

- Да уж. Хорошо. Я думаю, что ты – одна из наших. Ты из темы, ведь правда же?

Кира рассмеялась:

- Почему тебе так важно это знать? Не отвечай, мне это неинтересно. Если ты так подумала

хотя бы однажды, ничто из того, что я скажу, тебя не переубедит. Так что оставим этот вопрос

без ответа, пусть он просто повисит. Твоя причина понятна: если я из темы, я просто обязана

вас поддержать. Что ты придумала? Подложить меня под Шереметьеву? А с чего ты взяла, что

она – из темы? Или тебе всё равно? Главное, подсобрать компромат? Судя по всему, на неё у

вас как раз ничего нет, и подобраться вы к ней не смогли. Поэтому решили, раз уж она со мной

общается больше, чем с кем-либо другим из журналистов, нужно использовать меня. Так вот, дорогая моя, этого не будет. И своих волков, которые меня пасут, ты можешь отзывать, всё

равно они ничего не смогут накопать, потому что копать – не-че-го. Вы можете просто

попробовать с ней поговорить, нормально, по-человечески. Почему вы не пробуете диалог?

Почему не можете объяснить? Доказать словами? Зачем сразу – грязь, Даша, зачем?

Кира осознала, что, хоть и говорит шёпотом, но почти кричит, и замолчала. Воронцова

задумчиво смотрела на неё:

- Почему ты так бесишься, Кира? Признайся, она нравится тебе?

Шалль поняла, что допустила ошибку, начав говорить так яростно, но и на этом можно было

сыграть:

- Даша, ты можешь думать, как хочешь. Конечно, она мне нравится, как все здравомыслящие, адекватные люди. Она мне нравится, потому что она готова слушать и готова думать. И, в

отличие от тебя, она более благородна и даже не пытается повлиять на мои материалы. И мне

кажется, что ты тоже можешь попробовать с ней поговорить и объяснить. И ты мне тоже

нравилась. До того, как решила, что можешь втянуть меня в свои игры! Не будет этого.

Единственное, что я могу для тебя сделать: если представится случай, я скажу Шереметьевой, что ты хочешь с ней встретиться. Не думаю, что она откажет. Ты же была в Казани, ты всё

видела сама. Почему ты промолчала тогда, когда она просила говорить? Что, страшно стало?

Гораздо легче действовать исподтишка! Кто знает о тебе? О твоей ориентации? Ты говоришь, что борешься, а кто об этом знает? Почему-то мне кажется, что ты не готова признаться в этом

открыто, и тут я тебе помогать не буду. Не в моих правилах разговаривать о чужих тайнах. И

будь уверена, что о тебе я не скажу ничего. Но, чёрт возьми, если от меня будет зависеть, смогу

ли я предотвратить твоё – именно твоё! – преступление, я это сделаю. Именно из-за таких

беспринципных, жестоких и, по большому счёту, глупейших игр вас и считают упырями, ублюдками, уродами. Подумай, чего ты такими способами добьёшься? Мне не хочется, Даша, чтобы эта идиотская идея погубила тебя и тех, кто доверился тебе, не зная других способов

выжить. Если ты передумаешь, звони мне. Но только в этом случае.

Воронцова взбешённо вскочила:

– Не смей! Не смей никому ничего говорить!

Кира тоже встала, бросила деньги за вино на стол и подошла практически вплотную к Дарье:

– Почему – не смей, интересно?

– Потому что… потому… это предательство!

Кира изумлённо вскинула брови:

– Милая, ты что-то путаешь! Если уж на то пошло, ты сама выбрала, как я должна к тебе

относиться. И не нужно мне угрожать, это бесполезно. Как бы ты ни старалась, нет ничего в

моей жизни, чем ты можешь меня прижать. Конечно, ты можешь дать команду своим волкам

закончить то, что они так весело начали в марте. Я только до сих пор теряюсь в догадках, как

вам удалось всё так идеально подстроить. Но это уже совершенно неважно. У тебя ещё есть

шанс всё исправить – брось ты эту затею с компроматом, ищи другой путь, начните говорить, в

конце концов, найдите неопровержимые доказательства, аргументы и идите с ними к тем, кто

принимает решения. Твои «влиятельные» люди что, не смогут этого сделать? Не думаю я, что

они поддерживают равенство традиций и ЛГБТ, я уверена, что у них – свои цели, а ты – ты

просто инструмент, который в любой момент можно будет слить. Даша, тебе всего двадцать

шесть лет! Тебя грохнут после всей этой истории, твои же волки и грохнут.

Воронцова рухнула на стул, как подкошенная, и закрыла лицо руками. Кира постояла над ней, переводя дыхание, и продолжила звенящим шёпотом:

– На той вечеринке за городом, куда ты хотела вытащить меня, я полагаю, должно было что-то

случиться, верно? Между тобой и мной? Между мной и ещё кем-то? Господи, ты такая наивная!

Ты же совершенно не знаешь меня! С чего ты вообще взяла, что меня можно соблазнить? Да, ты красивая, но это не значит, что я пойду с тобой в постель.