интерес – исключительно профессиональный. Может быть, ты так интересуешься всеми
журналистами…
- Ты… ты приедешь к Кате?
- Да, и даже не сомневайся. Только… ты прости мне мою паранойю, но мне кажется, что тебе
нужно особое средство связи со мной. Я не хочу подставить тебя.
Александра встревоженно поднялась за стремительно ушедшей в глубину квартиры Кирой. Но
Кира была там недолго и вернулась, неся в руках тонкую трубку и зарядку к ней:
- Вот, возьми. Вполне легально, симка зарегистрирована на моих друзей. Друзья подарили, когда уехали.
- Уехали далеко?
- Да не особенно. В Чехию.
- Насовсем?
- Насовсем…
- Спасибо.
Кира присела перед Александрой, взяла за руки и прижалась губами к душистым тонким
пальцам:
- Я просто забочусь о твоей безопасности. Треклятый проект (хотя именно благодаря ему мы
вместе, ты не находишь?) никто не отменял, а ты всё-таки – федеральный министр, и правила я
знаю…
Александра молча взяла телефон, высвободилась из Кириных рук, прошла в коридор и
положила трубку с проводом в сумочку. Потом обернулась: Кира всё так же сидела на полу, выжидательно склонив голову набок.
- Ты… проводишь меня?
Кира поднялась одним слитным движением, подчеркнувшим её отличную форму:
- Конечно.
Они стояли в коридоре и долго и нежно целовались, пока не стало тяжело дышать и прощание
грозило затянуться, когда Кира оторвалась от Александры и, задыхаясь, произнесла:
- Или ты идёшь за дверь, или ты идёшь в постель!
Шереметьева потрогала припухшие губы Киры, потом свои, кивнула и вышла, прошептав:
- Я буду ждать тебя.
В открытую дверь Кира ответила:
- Я буду, даже не сомневайся.
***
Кира второй час уже выматывала себя на тренажёрах. До выхода из дома ей хотелось победить
бушевавшую в ней бурю, где ощущение полного счастья сталкивалось с таким же острым
ощущением беды. Да, они теперь вместе, но что значит – вместе? Как это будет дальше?
Стараясь не представлять, как Александра приходит домой, что говорит родителям, как
приводит себя в порядок, Шалль сходила в душ и заставила себя сосредоточиться на работе.
Через какое-то время это ей почти удалось: почти, потому что теперь присутствие
Шереметьевой в её жизни, в её мыслях было безусловным и неоспоримым.
Написав необходимые материалы, Кира тщательно собралась, понимая, что сегодня оказаться
на публике вместе с Александрой будет гораздо сложнее. Она осознавала, что именно теперь
начинаются трудности: ни малейшим намёком нельзя выдать, что между ними есть что-то
большее, чем рабочие отношения. Последний раз окинув себя придирчивым взглядом, Кира
вышла и направилась к вокзалу.
***
В старом парке, перед павильоном «Эрмитаж» под ярким летним солнцем оказалось
неожиданно много людей. Открывался ежегодный международный музыкальный фестиваль, и
Кире было интересно наблюдать и за суматохой перед началом, и за гуляющими гостями
площадки, и за коллегами, работающими сегодня не на «бантик», а «по-серьёзному». Шалль
почти не удивилась, когда заметила бегущего через поле со штативом наперевес Димку.
Тимофеев чуть не споткнулся, когда заметил Киру, подлетел, поставил штатив, сдвинул набок
камеру, приобнял, чмокнул – обрадовался:
- Привет, пройдоха! Не ожидал тебя увидеть сегодня. Выгуливаешься?
Кира широко улыбнулась:
- Выгуливаюсь. Хватит дома сидеть, надо иногда и к искусству приобщаться.
Димка хитро подмигнул:
- Как же, как же, вытащишь тебя из дома, да ещё и за город! Признавайся, работала где-то
здесь? Что-то копала?
Кира рассмеялась:
- Вот ничего от тебя не скроешь! Ты просто Шерлок Холмс с камерой! Беги, а то корр твой уже
ногой постукивает, думаю, примеряется к твоей пятой точке!
Тимофеев оглянулся, увидел угрожающую ему кулаком компаньонку, чертыхнулся и подхватил
оборудование:
- Ноги отобьёт! У меня там противоударная оборона имеется! Ты звони, ладно? А то я потерял
тебя немного!
Димка помчался дальше, а Кира пошла по кромке поля, осматриваясь и пытаясь понять, приехала Александра уже или нет.
***
Шереметьева, припарковавшись в вип-зоне, вышла из автомобиля и огляделась. К ней
немедленно подбежал молодой парень с бейджем организатора и затараторил приветствия и
любезности. Тут же за ним появилась целая делегация во главе с вице-губернатором, явно
взволнованным руководителем комитета по культуре и немного напуганным директором музея-
заповедника. Всё было как всегда, и в то же время эти ритуальные танцы нервировали и
утомляли. Шереметьева сыронизировала про себя: давно ли, матушка, тебя это раздражает? Ты
же понимаешь, что идолопоклонство и чинопочитание не вытравить ничем, и это нарочитое
заискивание – не что иное как образ жизни российского чиновника во всей красе. А чего ты
хотела?
За этими невесёлыми мыслями Шереметьева взяла предложенный организатором план
праздника: открытие, речи, номера, встречи, пресс-подходы, и прочее, и прочее… Согласно
кивнув, отдала программу суетившимся помощникам и, не заботясь о вставшей полукругом
делегации, ожидающей её одобрения или «вельможного гнева», двинулась по площадке.
Сегодня её интересовал только один человек, и жажда увидеть её была слишком сильной, чтобы суметь отложить это желание на потом.
***
Кира профессиональным взглядом уловила некоторую суматоху, когда энное количество
представительных лиц всполошёнными курицами бросились в одну точку, и сердце ёкнуло: она.
Собрав всю волю в кулак, она не ускорила шага, на её лице не дрогнул ни один мускул, хотя
внутри всё полыхнуло и задрожало. Неторопливо двигаясь, будто плывя в толще воды, Кира
целенаправленно шла к глотку воздуха, до которого было как минимум метров пятьдесят.
Шереметьева обвела взглядом поле и увидела высокую, стройную, элегантную фигуру, которая
с удивительной грацией двигалась сквозь толпу по направлению к ней. Казалось, стало
нестерпимо жарко, сердце перевернулось, а вместе с ним перевернулся земной шар, как в
калейдоскопе: цвет, звук, запах – только те, ставшие единственно родными: сапфировые
электрические глаза, низкий бархатный голос, лимонно-кедровый аромат, и всё это вместе –
сила, уверенность и спокойствие.
Кира поняла, что её заметили, и остановилась, надвинув солнечные очки. Никакой силы воли
не хватит, чтобы контролировать взгляд. Спина холодеет, по позвоночнику будто белки
носятся, орешки таскают: царапнут коготками, замрут, затрещат-зацвиркают, опять стрелой
промчатся… И нет поля, нет людей, нет настраивающихся инструментов и праздничного шума, есть только свет, шум океана, да далёкое соло на скрипке, рвано и безутешно бросающее в небо
такты Пьяцолла…
Александра вздохнула, возвращая себя в реальный мир, пытаясь внимательно слушать реплики
сопровождающих, продолжая двигаться в сторону Киры, стараясь аккуратно ступать на
слабеющих ногах. Ближайший час грозил быть неимоверно долгим.
Пройти мимо? Остановиться? Пройти? Заговорить? Промолчать? Господи, дай мне сил
вынести эту сокровенную тайну на двоих, эту раздвоенность, раздробленность, эту дикую тоску
и это ужасное непонимание, граничащее с безумием: почему? Почему??? Почему мы не можем
ходить вместе, обсуждать музыку и номера, смеяться шуткам и печалиться неудачам, касаться
кончиками пальцев горячей руки рядом – вместе? Неужели теперь так будет всегда – не
подойти, не скомпрометировать, не дать злым языкам ту волю пистолета, которая убьёт обеих?
Шереметьева проходила мимо, но чувствовала взгляд Киры сквозь прятавшие его очки, будто
тёплую, успокаивающую ладонь. Безотчётно она потёрла тщательно спрятанный под рубашкой
