узнать причины такой странной неуверенности, которая была, как казалось, совершенно не
свойственна всегда такой целеустремлённой, гордой и независимой журналистке.
- Мартини. И поесть, неважно что. И душ. А потом – спать. Только вместе, да?
Кира благодарно потёрлась носом о длинную шею Александры:
- Отлично. Одеваться будешь? А то я за себя не ручаюсь!
Шереметьева нарочито гордо поднялась и прошествовала по комнате, на пороге обернулась и
не смогла сдержаться от победной улыбки: Кира сидела совершенно ошарашенная и с
выражением неутолимого голода на лице. Александра подхватила длинную рубашку с пола, которую сбросила, казалось, вечность назад:
- Ты там будешь сидеть и позволишь мне самостоятельно совершить набег на холодильник?
Кира встряхнулась, вдруг смутившись собственной наготы и дикого желания, быстро натянула
футболку и догнала Шереметьеву. Приблизившись, поцеловала длиннющие ровные пальцы, дразняще постукивающие по косяку, и сказала:
- Ну уж нет! Пока я не знаю, каковы твои аппетиты, я должна держать тебя от закромов
подальше!
- Ах! Мы, оказывается, скупы!
- Нет, мы предусмотрительны и внимательны!
За этими подначками и шутками они поужинали, и Александра проскользнула в душ. Кира за
ней не пошла, хотя дверь и осталась незапертой. Ей нужно было несколько минут, чтобы
вдохнуть и выдохнуть. То, что произошло сегодня, было больше того, о чем она осмеливалась
мечтать, и всё это скорее похоже на сказку или горячечный бред, чем на реальность. Кира была
честной с Шереметьевой, и, стоя у окна в тёмной кухне, понимала, что обрушившееся счастье
может исчезнуть так же внезапно.
Шум воды затих, Александра подошла, обняла влажными душистыми руками, поцеловала в
затылок:
- Ничего умного не придумаешь, нечего тут стоять. Пойдём, мне хочется чувствовать тебя. Я
катастрофически засыпаю, но спать я хочу только рядом, и никак иначе.
Кира погладила обнимавшие её руки, поцеловала кончики пальцев:
- Ты права. Пойдём спать.
Это было так поразительно и непривычно: говорить любимой, у себя дома, такие простые
слова: «Пойдём спать», подразумевая именно это… Кира пошутила:
- Ещё полночь не наступила. Что, если я проснусь, а от тебя останется только туфелька?
Александра только усмехнулась, подталкивая Киру в сторону комнаты:
- Не надейся, я не приучена ходить босиком по мостовым. Если только в летний дождь и
только с тобой…
Кира счастливо вздохнула и потёрлась щекой о висок Александры:
- Договорились.
Александра поцеловала Киру и свернулась в кольце тёплых рук, прижимаясь спиной к груди:
- Спокойной ночи. Только не отпускай…
Кира выдохнула в линию волос за ухом:
- Ни за что. Главное, ты не сбегай… Спокойной ночи, Великая княгиня…
Такт 16
Кира проснулась под утро от того, что шее стало очень щекотно, а рука, обнимавшая
Александру, затекла и онемела. За окном небо только ещё начинало светлеть, а сна не было ни
в одном глазу. Кира вдохнула тонкий аромат разметавшихся кудрей на своей груди и очень
осторожно выскользнула из расслабляющего тепла. Шереметьева не проснулась, только
притянула себе Кирину подушку и свернулась калачиком. Это была одна из тех картин, на
которую можно было смотреть не отрываясь: её возлюбленная – совершенна, длинные ноги, длинные пальцы, плавные изгибы, ровная линия бёдер, манящая округлость груди, погибельные глаза сейчас прикрыты плотными шторами длиннющих ресниц, отбрасывающих
невесомую тень… Кира поймала себя на мысли, что если ещё несколько минут простоит в этой
зачарованности, то не сможет устоять и потянется обратно, в жаркую нежность, и обязательно
разбудит, а ей хотелось совершить что-то невероятное, чтобы их первое утро не стало обычным.
Кира на цыпочках вышла из комнаты, быстро приняла душ и натянула футболку и джинсы
прямо на голое тело. От любого воспоминания о вчерашнем вечере и даже просто лёгкого
намёка на произошедшее внутри становилось гулко и легко, мышцы живота резко сжимались, казалось, что летишь и закладываешь крутые виражи, а джинсы становились тесными и
врезались в плоть. Кира усмехнулась: обычно так себя ведут подростки (ну, по крайней мере, так считается), и уж никак не женщины далеко за тридцать… хотя в определённом смысле её
вполне можно счесть за подростка: открыть телесные радости в столь далеко не нежном
возрасте – это было бы смешно, когда бы… Нет, сейчас точно не грустно, сейчас хочется, чтобы ничего не кончалось, чтобы всё, что было, продолжилось так же остро и невероятно, как
и началось…
Подхватив ключи, телефон и засунув деньги в карман, Кира сунула ноги в кроссовки и тихо
вышла за дверь. Она бежала по предрассветному Петербургу, всей грудью вдыхая влажный, прохладный воздух, который не мог остудить её распалённое тело. Добежав до круглосуточного
магазина цветов, Кира купила охапку белых и красных роз, на обратном пути – горячих, только что из печи, бубликов и помчалась домой, молясь, чтобы Александра ещё не проснулась.
Войдя в квартиру, Кира прислушалась: было тихо. Сбросив кроссовки и носки, она пошла по
толстому ковру и зашла в спальню. Шереметьева лежала на боку, всё так же обнимая подушку, и вроде бы спала. Кира очень осторожно подошла, опустилась на колени, положила цветы
рядом и замерла, потому что угольно-чёрные ресницы распахнулись, и ясный взгляд
Александры, в котором всё так же светилась нежность и уже разгоралось что-то очень похожее
на страсть, обжёг её. Простыня скользнула к лодыжкам, когда Шереметьева резко села, и Кира
задохнулась от восторга и не смогла произнести ни слова, только вглядывалась в каждый изгиб
так, будто гладила своими руками. Александра, довольная произведённым эффектом, усмехнулась и низким от явного желания голосом проговорила:
- Никогда не бросай меня утром! Хочешь сбежать – сначала разбуди!
Кира очнулась и подхватила цветы, смущённо прошептав:
- С добрым утром, любимая…
Шереметьева взяла розы, вдохнула их аромат и вдруг, неуловимым движением отложив их, дёрнула Киру за джинсы, заставив ту потерять равновесие и упереться руками по бокам.
Александра не стала ждать, пока Кира сообразит, что происходит, и запустила горячие руки под
футболку, проводя пальцами по коже, теряя голову от того, как дрожат напряжённые мышцы, как втягивается живот от резких вдохов и выдохов. Быстро расстегнув пуговицу на джинсах, Шереметьева запустила в них руку и поразилась:
- Ты не носишь бельё?
Кира выдохнула прямо в приоткрытые губы:
- А ты против?
Шереметьева зарычала и повалила Киру на матрас:
- Ты не просто невероятно красивая, ты ещё и очень дерзкая! И мне это нравится. И да, я не
против, если это только для меня!
Кира ещё успела рассмеяться от зазвеневшей ревности:
- Только и исключительно… ох… для… а-аах… для тебя…
Дальше не было места обычным словам, только самым сокровенным, когда изгибались вдвоём
круто согнутым луком, только стиснутый всхлип и пальцев бешеный ритм, и не будет пощады, и ладонями – в скулы, и губ не разбить, и лишь только одно в них трепещет – так надо… и
рванувшийся смерч, все сметая и руша, и ступнями вдоль плеч, и нет воска послушней… и
взметнувшись в последнем порыве, на вскрике… стали мускусом пряным… бесконечным и
тихим…
***
Кира потянулась, погладила бедро под своей щекой и прошептала:
- Там были горячие бублики… Ты будешь завтракать?
Александра в изнеможении ответила:
- Только если ты оденешься и будешь держаться от меня на расстоянии хотя бы одного шага. Я
сошла с ума, кажется. Я не могу оторваться от тебя. И я не собираюсь спрашивать, что ты со
мной сделала.
Кира подтянулась повыше и серьёзно посмотрела в дорогие глаза:
