Чиппи назвала его Магнум Плеко.
Наверное, потому что пацан всё время молчит и пахнет сашими.
На шее - синий фермуар от поводка, который, должно быть, не снимали годами. Хрустальный остов - уродливая карта парафильной любви, а магистрали на ней - лазурная сетка истончившихся вен под настом высохшей кожи.
- Плеко, - говорю, наматывая спагетти на вилку, - вот так.
Но Плеко всю неделю даже не смотрит в мою сторону. Плеко - размытая тень на стене. Перламутровый блик мальчика, смытого в писсуар.
Долбаный Пайпер и его тедди-бой-мнема. Если бы не он, ничего не случилось бы.</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
<2</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Чуть живой консьерж вяло машет пятнистой культёй, откашливая: "Всего доброго, мистер Фаулер!" - и улыбается, обнажая сгнивший пародонт.
Я вам не мистер, блядь, Фаулер.
Когда его вообще приняли?
Парадный вход автоматически раздвигает стеклянные двери, выплёвывая меня в трущобы открытого космоса.</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Мы договорились встретиться в "Квантовой Хорни". Пацана нужно спасать.
Пайпер опаздывает.
Хорни номер семнадцать заметила, что я прозябаю здесь уже больше получаса. Она садится напротив и пишет на лице-экране:
- Привет, ковбой.
Я спрашиваю, где мой конь, на что она отвечает:
- Мне очень жаль, Билл, но твоя гнедая сломала ногу.
Спасибо, говорю, а теперь проваливай. Я не исповедоваться пришёл.
- Будь умницей, Малкольм.
Интересно, что между ног у бионических монашек?
Пайпер сказал бы: "Куст проводов".
Если перестать думать, можно услышать, как десятки бюргеров жалуются своим Хорни на кофе, подписчиков, "Наблюдателя". Словно всё дерьмо этого мира разом обрушилось на них с неправдоподобной щедростью, и теперь они тонут. Шансов выплыть - два на миллион - прийти сюда или сдать мнему. Говорят, почти весь Уэйко сдаёт мнему. Кроме скинни.
Одна из них сидит за барной стойкой.
Ora et labora - молись и работай.
Скинни забиты с ног до самой шеи, носят грубые коричневые шемизы "Баленсиага" и деревянные кресты из "Урбан Аутфиттерс" на груди, подражая ангельским сестричкам святого Павла.
Скинни не может весить больше пятидесяти килограмм, ведь в противном случае её закроют в келье с кувшином воды, пока она не начнёт срать кровью или переваривать саму себя под корейскую музыку.
Ora et labora.
Тощие суки знают Канта наизусть, Ноам Хомский для них - просто букварь, "Доктрина фашизма" - второсортный памфлет. Я всегда побаивался умных девиц - рядом с ними моя мелкобуржуазная серьёзность походит на мещанскую фанаберию.
Я подзываю Хорни и спрашиваю:
- Как её зовут?
- Все люди, - отвечает она, - делятся на два сорта: те, у кого есть друзья, и бедный одинокий Туко.
Тебя вестернами в детстве кормили?
- Рита. И да...
- Будь умницей, Малкольм. Спасибо.
Я набираю полные лёгкие пасторальной решимости, проверяю, нет ли сообщения от Пайпера, и подсаживаюсь к Рите как сраная юкка.</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Чуть живой консьерж вяло машет пятнистой культёй, откашливая: "Доброго вечера вам и вашей обворожительной спутнице, мистер Фаулер!" - и улыбается, обнажая сгнивший пародонт.
Рита останавливается посреди лобби и как-то мадригально шепчет:
- Уф, надо же... тот самый мистер Фаулер.
- А я-то думал, в монастырях моё лицо на туалетной бумаге печатают.
Рита лишь молча вызывает лифт, сжимая крепче мою руку.</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
2</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Мы не разуваемся.
Я толкаю её на кровать и расстёгиваю ремень.
Она говорит:
- Подожди.
Снимает распятие, отщёлкивает надпись INRI и высыпает на прикроватную тумбу белые кристаллы, растирая их в пыль основанием креста.
Я спрашиваю:
- Что это?
- Пудра. Помогает с диетой, - она подмигнула.
Ora et labora.
Мы одни. Умираем здесь, на влажных простынях, отправляя сигналы и новости мира каждой звезде. Захлёбываемся в дофамине, но никто не придёт нас спасать. Нас не нужно спасать. Мы избавляемся от всего, что нам так знакомо. Шум поглощает нас, и мы оказываемся в расщелине посреди скал. Наши мысли утекают по объездным дорогам. Рефлекты встречных огней и дальнего света мелькают на стенах, маяк на той стороне залива истекает красным - мы в левой от безопасного сектора области.
И мы правы. Мы одни и мы правы.</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Рита тушит сигарету, затягивается пудрой и хрипит, потирая ноздри:
- К слову о генеалогии, мистер Фаулер...
Ничего нового.
Зачем "Наблюдателю" мнема, Малкольм? Ты ведь тоже сдаёшь, Малкольм?
Но Малкольм - сурдокамера, в которой без эха звучит приглушённый ответ:
