<p>
1</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Никто не гарантирует, что твои воспоминания пригодятся "Наблюдателю", но попробовать всегда стоит.
Пайпер сдаёт мнему раз в неделю. Платят по-разному - в зависимости от объёма и качества реминисценций - но на ренту, страховку и уикенд хватает. Он спросил, устраиваясь в процедурном кресле:
- С каких пор человеку ставят цели?
- Незнаю. Наверное, так было всегда, - пробормотал я, запуская деприватор.
- Чушь собачья! Смерть - вот подлинная цель. Causa finalis.
- Ницше? Хайдеггер?
- Оба. Нихуя не понял, но мне же нужно на что-то жить, верно?
- Верно, приятель. Сейчас накроет. Расслабься.
- Спасибо, мам. Понюхаю тебя позже. И ты с этими подтяжками на амиша похож...
Все паттерны выводятся на главный экран.
Память Пайпера - это свалка из книг, колёс и тел.
Мутные кубики льда растворяются в хайболах. Капли лайма обжигают слизистые. Тёплые и обдолбанные капуцинки снимают "Викторию Сикрет", примеряя наготу как лучший из коктейльных нарядов. Бородатые друзья Пайпера плюют на сухие пальцы и голодно скалятся. Кожа липнет к коже, стоны глушат прямую бочку, кто-то умирает, кого-то выбрасывают из окна под звуки ламповых перкуссий Лоффлера. Лишь одно неизменно в неглубокой луже его бесполезных мемуаров: неоновый титр "ни грана хороших намерений". Розовая надпись на чёрной стене как вход в Биркенау для любого кошерного замысла. Пайпер сделал её лет восемь назад - повесил напротив кровати, чтобы дрочить и созерцать. "Наблюдателю" это не нужно.
Восемнадцать минут до конца процедуры.
Я спускаюсь вместе с Пайпером в кишку бесконечных сабвэев. Капсулы набиты мясом и следуют из точки А в точку С. Мы садимся напротив старой азиатской чиппи с мальчиком на поводке. Она кормит его шпинатом и гладит засаленные локоны морщинистой ручонкой.
Свинья говорит "ойньк".
Корова говорит "му".
Мальчик стонет как собака, глотая свои ретинол, токоферол и фолацин.
Богатый железом мальчик едва не душит себя поводком. Чиппи улыбается и бьёт пацана по спине. Все вокруг одобрительно кивают, не отрываясь от газет.
Газеты - любовь среднего класса, думает Пайпер.
"Наблюдатель" забирает это себе.
Три минуты до конца процедуры.
Пайпер думает, что ему плохо, но не понимает почему. Как будто не хватает пары юнитов в паззле из миллиона крупиц. Ему ясно, что мозаика - куча дерьма на чистой скатерти, но без двух фрагментов - это ещё не искусство. Пайпер чувствует: он - нестабильный компромисс.
За секунду до его пробуждения "Наблюдатель" стирает всё, что скопировал, и заливает шум в пустоты.
Пайпер как бы оживает, сбрасывая сухие лепестки глубокой депривации, и спрашивает:
- Сколько?</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
>1</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Говорят, чем больше шума, тем проще.
Я закончил пораньше, чтобы зайти в "Бирлис", пропустить пару бокалов и послушать Джейка Даггана. Пайпер, забравшись на стол, уже выступает с коммюнике "За мой счёт, уёбки". Мне отчаянно захотелось сбежать, но:
- Фаулер! - прилетело в спину. - Иди сюда! Мы празднуем.
Импровизация Даггана похожа на изнасилование тетриса. В баре пахнет хлором и дешёвыми сигаретами, а шлюхи со Спринг-Гардэн разбавляют эфир дезодорантом и ароматом гнилых восьмёрок. Ничего не меняется в Уэйко.
Кто-то за столиком Пайпера проповедует:
- Им насрать на твои симулякры, знаки и пещеры. Им нужно знать, что ты не копаешь под систему! Им теперь даже копы не нужны! Ты сам идёшь и сдаёшь себя с потрохами, мол, вот, уважаемый "Наблюдатель", что я сделал вчера, а вот, что я намереваюсь сделать завтра.
- Да-да! - кашляет второй. - Они всё теперь знают.
Грустные деревенщины любят поговорить о том, чего боятся больше всего на свете.
О том, чего не понимают.
Я делаю глоток, ставлю тамблер на стол и говорю Пайперу, что мне нужно идти.
- Ты ведь только пришёл!
- Как посмотреть.</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
Раковины моллюсков хрустят под ногами. Я иду мимо всего.
Пайпер ошибся.
Никто никому не ставит целей. Обезьяна всего лишь не хочет выделяться, ведь ей кажется, что все к чему-то стремятся, видят влажные сны и мечтают о чём-то. Её действия должны следовать какому-то замыслу. Ordnung muss sein. Не случай и нужда, но строгий нацистский порядок борделя Маутхаузен. Цель для обезьяны - это её станция утешения. Восточный отель.
Я иду мимо всего, а навстречу - та самая чиппи со своим мальчиком. Пергидрольный блонд, велюровый костюм "Джуси Кутюр" и окаменевшая от круговой подтяжки физиономия с единственным эмодзи - одухотворённым ужасом веганши на индийской скотобойне.
- Извините, - я кричу, - извините!
Мисс Юго-Восточная Азия оборачивается, дёргая поводок. Она смотрит на меня, как на грязную простыню, но ждёт. Если смысл чего-либо определяется полезностью, то:
- Продайте мне его, - я кивнул в сторону пацана.
Калькулятор помедлил секунду и бросил, словно оторвали чек:
- Сколько?
- Всё, что у меня есть, - я протянул несколько сотен.
Чиппи пересчитала банкноты, что-то фыркнула на фруктовом диалекте и попрощалась:
- Он любит шпинат.</p>
<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">
