— А я говорю, это правда. От этого молодняка чего угодно можно ожидать. Пропащее это место, — отрезала бабушка, — Вот скажи, — обратилась она ко мне, — Кто такие Тени?
— Одна из них у вас за спиной, — невозмутимо сказала я, поднимаясь и отряхиваясь.
— Где? — старушка испуганно оглянулась, — Вот чертова девка! Вот я вам покажу, я всех раскушу! Дрянные дети!
Старушка ушла куда-то, что-то ворча себе под нос. Санитары и медсестры тоже стали разбредаться. Миловидная тетенька-медсестра пригласила меня в ординаторскую и напоила чаем с печеньем. Я пила горячий напиток с лимоном и смотрела по сторонам. Розовые обои, фотографии котят и щенков, старый стол с белой скатертью с жирными пятнами, на котором стояли чайник и 4 чашек на блюдцах. В центре была тарелка с печеньями. На кожанном диванчике сидели медсестры и врачи, болтая о шитье, наркотиках и самоубийцах.
Едва допив чай, я пулей выскочила из ординаторской и побежала в свою палату. На подоконнике сидела Клэр и опять курила. Со своей неизменной шляпой. Интересно, она снимает её хоть когда-нибудь?
====== О родителях и детях, выходе из клетки и спонтанной поездке. КОНЕЦ ======
Если посмотреть назад, то можно увидеть пустыню из белого снега, засыпавшего всё вокруг. И если посмотреть по сторонам, то можно увидеть тоже самое. Снег сверкал, как на солнце, хотя небо было черным и каким-то ненастоящим, стеклянным. Мои ноги утопали в снегу. Белые. Белые, как этот снег. Я сжалась, ожидая, что сейчас начну дрожать от озноба и на утро у меня подскочит температура. Но снег был не холодным. Совсем не холодным. Теплый, мягкий снег. И почему дыхание превращается в пар?
— Защищай границу!
В меня полетел снежок. Ко мне бежала девочка с длинными седыми волосами, в старомодной шляпе и в длинной такой же старомодной сорочке. Я ответила ей тем же. Она спряталась за снежную крепость.
— Так нечестно! — воскликнула я.
— А ты построй свою, — предложила она.
— Это долго, — проворчала я.
— И правда, – согласилась она.
Девочка вышла из-под крепости, отряхивая подол юбки. Я наконец её узнала. Как же было не узнать эти седые локоны, диковинные перья на шляпе и детское, и в то же время невероятно старое лицо?
— Это ты, гадалка? — обрадовалась я.
Она покорно склонила голову. Шляпа упала в снег и исчезла среди ослепительной белизны. В волосах гадалки запутались перья.
— Поздравляю. Встретить Королеву — большая честь.
— Да ты скромница, — усмехнулась я.
— Нет, я действительно Королева. Коронованная ночным деревом и феями. Мне огонь открыл незримые пути и старые тайны. Я серый кардинал этого места, я знаю все здешние уголки. Проси у меня все, что хочешь — я дам тебе все, что можно дать, и некоторое из того, что нельзя.
— А мертвого друга можешь вернуть?
— Вы ещё встретитесь. Не сейчас, так через тысячу лет. А когда встретитесь, и вечность разлуки покажется незначительным мигом.
— А что это за место?
Я оглянулась. Мы стояли перед кораблем, уходящим в бесконечный океан, и из его многочисленных окон шел желтый свет. На самом нижнем окне я увидела обшарпанную комнату, громадный циферблат, черную кошку, сидящую на подоконнике, дымящуюся кружку рядом с ней и двоих, глядящих друг на друга. Каждый предмет я видела отчетливо, а вот облики влюбленных были расплывчаты и неясны, как… тени? А всё потому, что для них весь мир был таким размытым и ненастоящим. А вот они двое — ещё как. Как знакомо. Как больно. Я отвернулась.
— А ты еще не догадалась? Наш карманный мир. А точнее, только прихожая.
— Ничего не понимаю.
— Грань не может решить, Иная ты или нет.
— Так пусть решит.
— Нет. Это можешь сделать только ты.
Я вновь посмотрела на корабль. Кажется, он готов к отплытию. Гудок. Громкий, но терпимо. Я не вижу пассажиров и не слышу их голосов, но знаю, что если я взойду на борт, то пойму, что корабль полон людей.
— Решай. Прямо сейчас ты можешь отплыть навсегда. Я буду стоять на берегу и махать платочком. Белым. Непременно белым. Прямом как жена моряка.
Вот он, стоит, родимый, манит своими огнями. Блестит. Качается на волнах. Уютный. Теплый. Все, что мне нужно — сделать шаг. И ещё. И ещё. Совсем чуть-чуть… И я увижу, как заснеженный берег отдаляется от меня. Я уплыву в прошлую весну. На корабле, полном огней, тепла и бешеных плясок. Звезды будут моими проводниками, дельфины — спутниками, волны — колыбелью. А вдали серый кардинал самолично будет размахивать белым платком. Пока не исчезнет в холодном тумане.
— Иногда Грань нас забирает. Это случается в начале самой холодной зимы, в самую длинную ночь.
— Я…
Вот, прямо сейчас, этой длинной зимней ночью, я ступлю на борт и уплыву. Прямо сейчас я уйду навсегда. Без возврата. Мосты сгорят дотла, тропинки зарастут, перевал обрушится. Лишь пепел и пыль будут лететь из-под моих мелькающих ног. Прямо сейчас — стоит лишь сказать «да». Нет возврата. Навсегда.
Хочу ли я?
Могу ли я?
Должна ли я?
Черные глаза Королевы лукаво сощурились. Внезапно я нашла их неуместными на фоне ослепительной седины и бледности.
— На твоем месте я бы взяла билет.
Я услышала, как кто-то кличет меня по имени. Нет, не Сандра. Кошка. Я оглядываюсь. Из окна свесилась незнакомая мне кудрявая девочка. На ней лавровый венок. Она машет мне рукой.
— Эй, Кошка! Ты идешь? Встретимся на границе моря и суши. Я расскажу тебе, куда улетают фонари. Я узнала! Ах, как чудесно! Только не касайся меня. Тени нельзя касаться.
Теперь я всё вспомнила. и Поступь, и Ворона. И ржавую клетку, и клочок неба, и храпящую Белку. Я всё вспомнила. Ночные разговоры и музу вечной весны.
— Поступь никогда не отличалась рассудительностью, — усмехнулась Королева, — Сначала делает, потом думает. Ох уж эти музы! Даже став Тенью, ума не набралась. Неудивительно, что Ворон к ней прилип, — она подмигнула мне, — Скорее, спеши, скоро корабль отправляется. Там все твои друзья.
Я недоверчиво на неё посмотрела.
— Ладно, ты меня поймала, не все. Но многие уже заняли свои каюты, — она улыбнулась, как Джоконда, — Неприлично заставлять кого-то ждать. Тем более Грань.
Я стояла на перепутье. По левую руку — огни, едва слышные голоса, Грань, приветствующая меня, до смерти влюбленные Тени, Несуществующий, нашедший свою Февраль и возрождение, Вечность, вырвавшийся из когтей болезни, живой, как никогда, мальчик с зелеными волосами и наконец прокрашенными корнями. По правую — холодная пустыня и резвящиеся колючие ветры. И всё же…
— Ну нет, так нет. Прощай! Больше мы не увидимся.
Холодное зимнее солнце светило мне прямо в лицо. Довольная Сари играла на укулеле и горланила дурным голосом какие-то странные частушки. Клэр трясла бубенцами и старательно выплясывала. Шляпа опять с неё не спадала. Приклеила она её, что ли?
— Странный сон мне снился, — пробормотала я, стараясь собрать все его осколки. Не получилось. Они таяли прямо у меня в руках.
— Все сны странные, — многозначительно заметила Сара, — А твои особенно. То тебе улетающие фонари снятся, то массовое самоубийство бедуинов.
— Чегооооо? — округлила глаза Клэр и сложила губы в букву «о».
— Ну, бедуины топятся. Прут в океан и в ус не дуют, — хмыкнула Сара.
— А они у них есть? — восхищенно спросила Клэр.
— Что есть?
— Усы.
— Я откуда знаю? — передернула я плечами, — По-моему, они вообще были безликими.
— Я бы объяснила тебе, что значит этот сон, но сейчас светло, светит солнышко, и из столовой пахнет паштетом, — Клэр облизнулась, — Обожаю мясо!
— Сара, тебя выписали? — спросила я.
— Ну да, — кивнула Сара, — Только что. Отстрелялась, так сказать. Остальные мучаются.
Поступь? Ворон? Что за странные имена… В той палате было лишь двое. Мальчик, рисующий половые органы, по ночам превращающийся в мудреца? Не знаю такого. Приснились они мне, что ли? Да, в последнее время мне снились странные сны. Сны, сплавленные с реальностью. Мастерски вплетающиеся в неё. Словно узоры ковра. Смешно? Я и смеюсь. Только грустно. Грустный и безудержный смех.
