— Ошибаешься. Ты ничего не ждёшь.

Он развернулся, махнул рукой на прощание и потопал в сторону коридора, оставляя после себя шлейф аромата немытых волос и порошка. Корни у него ещё больше отрасли.

— Привет, пошла в задницу бабуина.

— И тебе привет, Жюли. А где парень, рисующий половые органы?

— Он плохо себя чувствует, ушлепок с облезлой задницей.

— И он тоже?

— Зима будет очень холодная, ты дрянь с немытыми сиськами. Смотри не болей и иди на хрен.

И я пошла. Только не на хрен, а в свою палату.

====== О Ночи, Когда Все Двери Открыты, гадании и уходе ======

Сначала она становилась прозрачной, похожей на дымку. Как призрак. Как видение. Как отражениях в лужах на асфальте. Сотканной из того же материала, что и сны. А потом я начала забывать некоторые факты о ней. То не могла вспомнить, из-за какого расстройства она здесь (пограничное? биполярное?), то не могла вспомнить её голос, то забывала, что она ужасная болтушка. Я обычно хорошо запоминаю лица, но в моих воспоминаниях оно было размытым, как на плохо сделанной фотографии. Она ускользает. Вместе с Вороном. Она выбрала его. Она выбрала петляющие тропинки и бесконечные лесенки. Она выбрала путь бумажного фонарика.

Без неё в палате станет одиноко, тихо и холодно. Но главное одиноко. Конечно, будет ещё Элис, но с ней мне одиноко ещё больше, чем без неё.

— Мне хочется с вами, — сказала я Элли утром, прямо перед Ночью, Когда Все Двери Открыты.

— Эта тропинка слишком узкая, трое не поместятся, — сказала она, — И к тому же, она для живых. Мертвые на неё не могут встать хотя бы потому, что не найдут.

— А я хочу быть живой, — воскликнула я тоном капризного ребенка.

Элли посмотрела на меня так, словно я предложила ей сношаться с ослами.

— Не шути так, то, что ты мертвая, не дает тебе вседозволенности.

Днём нам нельзя было разговаривать. Для завершения превращения с ней никто не должен заговаривать. А если кто-то скажет ей хоть слово, то Ворон уйдёт без неё. И она всё потеряет. Я видела, с каким трудом ей это даётся. Она сидела на холодном потрескавшемся подоконнике и смотрела, как за окном падают снежинки, тая на полпути к спящей земле. Этот пейзаж мне живо напомнил мой сон. Только здесь ещё теплится жизнь. А там её нет и быть не может.

Вечер я ждала с содроганием. До того, как солнце опустилось за горизонт, до того, как ветер начал завывать с ещё большей силой, до того, как загорелись первые тусклые фонари, всё затихло. И вокруг меня, и внутри меня. На крыльце сидели криво вырезанные рисунки, мигали пыльные гирлянды, сквозь трещины дул холодный сквозняк и добавились новые старые рисунки на кирпичной стене. В глубине кустов слышались шорохи, а на тропинках были оставлены следы, но сколько бы я не смотрела, я не видела, чтобы кто-то по ним ходил.

А когда ночь вступила в свои права, звуки города исчезли. Дом накрыло колпаком, блокирующим любые проявления внешнего мира. Ни звуков колядования и смеха детишек, ни верениц людей в праздничных костюмах, ни конфет, музыки и танцев. Тишина. Мертвая, древняя. И как будто так было всегда.

По коридорам уже зашуршали. И тогда Элли встрепенулась, открыла окно и шагнула вниз. Комнату заполнил сквозняк, шторы вздымались, бельё отбросило к стене. Я поёжилась, а Элис из сортира начала ругаться. Я побежала за Элли. Знакомые следы вели к Клетке. Я подбежала и заглянула через холодные металлические прутья. Внутри было темно и пусто, не было даже постельного белья. пахло затхлостью и сыростью. Пахло старостью. Пахло временем.

— Девочка, ты чего тут забыла?

Я обернулась. Позади меня стояла санитарка. Снежинки таяли, не долетая до её черных волос. Её лицо было словно размытым, но я поежилась от её взгляда. Взгляда хищника. Что-то она мне не нравится.

— А разве тут не должен быть мальчик?

— Какой мальчик? Эта палата уже месяц пустует. Иди к себе, пока других санитаров не позвала.

Я пошла. Снег под ногами скрипел. Я чувствовала её колючий взгляд. Это чувство преследовало меня, пока я не дошла до окна, ведущего в свою палату. Но какая-то сила заставила меня повернуть. Я свернула в сторону другой части сада, в которую мало кто заходил.

Маленькое крылечко из служебного помещения. И накрытый стол. Дымились чашки с золотисто-коричневым чаем. За стулом сидела девушка в белом платье и шляпке с вуалью.

— Да кто станет накрывать стол на улице посреди зимы? — фыркнула я.

— Хочешь, чтобы я тебе погадала? — пропустив мой вопрос с издевкой мимо ушей, спросила она.

— А ты угостишь меня чаем?

Она не ответила. Стол был накрыт на двоих, так что я села за соседний стул и поднесла чашку к лицу. В нос мне ударил пар и аромат чая. Я пригубила. Мои вкусовые рецепторы словно взорвались. Со мной такое впервые за последние несколько недель.

— Давай, гадай мне.

— Нравится чай? Он из другого мира.

— Да уж понятно, что из другого, раз заставил мертвеца почувствовать его вкус.

— Это не твоя мертвая аура. Это его.

— А?

— Дай руку.

Я протянула ей руку. Она проколола её, а я даже не заметила как и чем. Кровь капнула в блюдце с водой и расплылась красным облачком.

— Он цепляется к тебе и затягивает в омут. Если ты не избавишься от него, то ты пропадёшь вместе с ним.

— Тогда что мне делать?

— Ты слышишь его?

— Нет. Он уже давно замолчал.

— Это ещё хуже. Лучше бы ты его слышала. Так бы вы могли поговорить.

Она сжала мой палец. Еще одна капелька крови капнула в мутную воду.

— Вас разделяет стена. Вы пытаетесь докричаться друг до друга, но вы не слышите.

— Мы в разных мирах…

— И сотканы из разных материй. Поэтому он пытается затащить тебя к себе.

— Ворон говорил, что нас связывает невыполненное обещание.

— Вот только ты его забыла. А он помнит. И только он может сказать тебе его. Но чтобы стена рухнула, нужно тебе вспомнить это самое обещание.

— Замкнутый круг какой-то получается.

Она ничего ответила, только отпила немного чая.

— Но сегодня Ночь, Когда Все Двери Открыты.

— Именно. Сегодня стена рухнет. Если вы оба этого захотите.

— И в чем загвоздка?

— Ты не хочешь.

— Если бы я этого не хотела, я бы не терзала себя.

— Ты вампир, ты забираешь всё, оставляя после себя рваную рану. Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься. Ты сдираешь с других лица, чтобы сделать из них маски для себя. А он пиявка, что присосалась к тебе. Он слуга, что вечно предан своей госпоже. Он пес, лижущий руку, что бьёт его. Ему нравится страдать по тебе. Тебе нравится, когда он страдает по тебе. Поэтому стена не рухнет.

— И мы оба погибнем. Молодые дураки.

Она допила свой чай.

— А если я не хочу этого? Если я хочу разорвать эти цепи?

— Тогда разбери по кирпичикам эту стену. У тебя всего одна ночь.

— Что мне делать?

Она встала и подошла к краю крыльца, швырнув на землю какие-то травы. И тут же вспыхнула пламя.

— Прыгай, — просто сказала она.

— Чего я должна делать?..

— Прыгать.

— Это… безопасно?

— Нет.

— Я умру?

— Может, да. А может, и нет. Всё зависит от тебя.

— Хорошенькое начало, — скрестила я руки на груди.

— Можешь не прыгать. Тогда дальше будет только хуже.

Я вздохнула, встала рядом с девушкой. Немного поразмыслив, я шагнула вниз навстречу бушующей стихии.

====== Об отпущении, нерушимых цепях и воссоединении ======

Мы сидим в большом зале, через окно на всю стену видно, как в лиловых сумерках опадают хлопья снега. На календаре февраль, 14. День всех влюбленных. Из старого радиоприемника доносится музыка. Ноги кутает плед, а рядом дымится кружка с горячим какао с кленовым сиропом. Мы снова молоды и наивны, не подозреваем о том, что произойдёт дальше. А происходило ли оно вообще? Или я просто задремала, убаюканная уютом?

Он сидит рядом. Лицо обрамляют светло-каштановые локоны. В его зеленых глазах отражается окно.