Через холмитое поле побежал владелец звезды, такой же светлый и красивый, в шляпе и фраке. Они поравнялись, и оказалось, что он ненамного выше неё.

— Отдай звездочку! — взмолился он, — Я её случайно уронил. Пожалуйста, отдай мою звёздочку!

— Она такая красивая… — невольно восхитилась девочка, — Как ты мог её упустить?

— Я очень рассеянный.

— А ты выполнишь моё желание?

— Конечно! — закивал владелец, — Всё, что хочешь! Могу подарить тебе замок у моря и пони, могу отдать в школу ездоков на пегасах, могу сделать феей. Всё, что хочешь!

— Я хочу себе друга…

— О, понимаю, — улыбнулся он, — Ты одинока. Я подарю тебе такого друга, который тебя не бросит. Вы будете играть в её особняке, гулять в роскошном саду, где будут собраны самые красивые цветы со всех краёв земли. А ещё она подарит тебе своих кукол, и вы будете устраивать для них чаепития. Это будут очень красивые куклы!

Девочка задумалась. Ей не нужен был тот, кто создан для того, чтобы быть её другом. Пустая, бездушная кукла, желания которой вдохнул кто-то другой. Нет, ей нужен был настоящий друг, который сам захочет быть с ней всю жизнь. Пусть у него и не будет шикарного особняка и красивых кукол.

— Я хочу, чтобы ты стал моим другом.

Владелец очень удивился, а потом звонко рассмеялся.

— 999 раз я её ронял, но никто не загадывал мне такое желание.

— Значит, я буду тысячной! — захлопала в ладоши девочка, — Такое красивое число просто создано для чего-то необычного, не находишь?

— Нахожу, — кивнул мальчик, — А знаешь, что? Пускай звезда остаётся у тебя. Я буду приходить к тебе и навещать её.

С тех пор они стали добрыми друзьями. И эта дружба продлилась всю их жизнь, и даже больше.

Я проснулась с рассветом. Меня разбудила собака, нюхающая мои руки.

— Какой красивый сон, — сказала я.

— Чего? — удивилась владелица собаки, оттаскивающая её.

— Ничего, — улыбнулась я, — Извините.

Я уже знала, чего я хочу.

Вприпрыжку я побежала в больницу. Вошла в палату и увидела Альфреда, склонившегося над дремлющим Ксаднемом. Он встрепенулся и посмотрел на меня уже по-другому.

— Мы поговорили с ним. Я переосмыслил некотороые вещи. Ты права, если я люблю его, то должен впустить третьего. Только если ты разобьешь его сердце, я никогда тебе не прощу этого. Тебе лучше не знать, какой я в ярости.

— Ты пришла? — спросил Ксаднем, приоткрыв один глаз, — Меня Эмиль зовут.

— Роза.

— Красивое имя.

Я села рядом с Альфредом и пересказала свой сон.

— Издай книгу, — воскникнул Эмиль, — Очень красивая сказка. Даже лучше моих.

— А я нарисую иллюстрации, — улыбнулся Альфред.

Мы рассмеялись. И отчего-то мне казалось, что всё будет очень хорошо. Я нашла своего мальчика с упавшей звезды.

====== Второй шанс ======

Воспоминания зыбки, как пески в пустыне или карточный домик. А без них мы кто? Кто я без своего имени, без воспоминаний о детской комнате и обедах вместе с внезапно постаревшими родителями? Кто я, внезапно появившаяся, которая так же внезапно исчезнет?

Я спрашивала у соседей по палате, какое у них первое воспоминание. У девочки с сотрясением мозга — собирание яблок в саду бабушки и бег всей гурьбой деревенских детишек на кухню, чтобы сделать из них джем. У девочки с мигренью — качание на качелях вместе со старшим братом. Потом она попыталась спрыгнуть с качели и разбила коленку, а брат на руках отнёс её домой. У девочки с неврозом — истерика в детском саду из-за нежелания есть пюре с комочками.

А мне было ужасно неловко и завидно, потому что моё первое воспоминание — яркие лампы, человек в колпаке и шляпе и запах бинтов и запекшейся крови на голове. Мои родители плакали, целуя меня и обнимая. А я не понимала, кто эти люди и зачем они цепляются ко мне. И почему они обвиняют себя? Они знают меня? Кем я была?

Меня звали Доротея Алариж. Студентка первого курса типографического колледжа. Я была сбита машиной и доставлена в больницу с тяжелыми травмами. Выжила чудом. Нейрохирург сказала, что я уникальный экземпляр. Редко кто выживал при такой серьёзной черепно-мозговой травме. Вот только мне придется многому учиться заново. И, скорее всего, очень долго.

Я должна была почувствовать ярость, горечь, боль, страх. Хотя бы беспокойство, чтобы засосало под ложечкой. Но я не чувствовала ничего. Для меня Доротея была кем-то призрачным, не касающимся меня. Прошлым, двери в которой закрыты. А значит, и болеть тут нечему. Пока что я не Доротея. А не знаю, кто.

Поначалу я просто лежала в кровати под капельницей без возможности хотя бы пошевелиться. В глазах всё расплывалось. Я либо спала, либо слушала игру на губной гармошке в исполнении тёмнокожей девочке, той, что с неврозом. Как оказалось, её зовут Корнелия. Буйная была, скрашивала скучные первые дни.

Потом мне позволили передвигаться. Я с трудом ходила, переставляя дрожащие ноги и опираясь на медсестру. Казалось, они были ватными. Или пол был ватным. Я чувствовала себя годовалым ребёнком и ненавидела ходить. И физиотерапию я тоже ненавидела.

Потом я научилась ходить нормально. Я без цели слонялась по коридорам и заходила на балкон в общем зале и смотрела в стекло. Передо мной простирался вид на город с кривыми крышами, цветами и сияющими, похожими на зеркала здания. Вдали виднелись кусочки моря — бескрайняя рябащая синева. Город был зеленый, но сейчас была осень, так что скоро он окрасится в оттенки красного и золотого. Хотелось бы когда-нибудь пройтись по его улицам, без бинтов, больничной пижамы и медсестёр.

Постепенно я узнавала о Доротее, которой я когда-то была. Типичная девочка-сорванец, гоняла с парнями постарше на кабриолете, включала музыку в динамиках на крыше и хамила всем, кто высказывал мне претензии. Запирала комнату на щеколду, не распространялась о своей жизни и даже не вела личный дневник. Неприятной личностью была эта Доротея. Родители сокрушались, что недоглядели, а я не понимала, где была их вина. Они обещали, что мы начнем всё заново. Что ж, буду держать за них кулачки.

В больнице из всех дел были только подъем в семь часов, процедуры, четырехразовое питание, прогулки перед обедом где-то час с сопровождением медперсонала, тихий час и навещание родственников и друзей. И отбой в девять вечера. Меня на прогулки не выпускали, но меня это не останавливало. Во время тихого часа мы с девочками сбегали из палаты, неслись по коридорам, сбивая с ног персонал с тележками, выходили на улицу и носились по двору, шлепая по лужам, срывая цветы с кустов и сплетая венки, черча мелками на асфальте. А потом бегали среди нескольких елей, причем это недоразумение называлось сквером, сидели на скамейках и гладили забегающих уличных кошек и собак, бросали крошки птицам. В конце концов нас ловили медсестры в возвращали в постели. Меня ругали больше всех и говорили, что мне нужен покой.

Всё изменилось одним октябрьским днём. Я листала один из журналов, принесенных родителями. В палату постучались. Не дожидаясь ответа, ко мне вошел молодой парень с халатом, накинутым на плечи, мимозами с пакетом с мандаринами. Он был безумно красив и так же безумно жуток.

— Привет, милая, — улыбнулся он.

На щеках появились ямочки. «Этой улыбкой и убить можно», — почему-то пронеслось у меня в голове.

— Вы кто? — испуганно спросила я, укрываясь одеялом чуть ли не до носа.

— Ты, верно, не помнишь меня. Я Эдвард, твой парень, — сказал он.

— Ч-чего?!

Он достал телефон и показал мне фото. На нём мы в кафе, я томно улыбаюсь, полузакрыв глаза, он с трубочкой во рту.

— Выходит… — пробормотала я.

— Мы познакомились перед твоим поступлением, — сказал он, очищая мандаринку и разделяя её на доли, — В июне. Тогда был дождь, ты гуляла в парке без зонта. Я дал тебе зонтик, чтобы ты не промокла, а потом быстро убежал, потому что спешил на экзамен. Не думал, что ты найдёшь меня. Но ты нашла.

— Мне это ни о чём не говорит… Наверное, твои слова должны были найти отклик в моём сердце, но я не чувствую ничего. Потому что для меня тот летний дождь — что-то отдаленное, просто красивая сказка. Как и Доротея — кто-то чужая, непонятная и недостижимая, но никак не я. Это не про меня… Это не моя жизнь…