Куда ты убежишь с подводной лодки? Город не выпустит тебя. Он никого не выпускает. МЫ не позволим.

Подбежавший санитар вколол мне транквилизатор.

— У меня три минуты.

Растаман. С дредами, цветастой майкой, джинсовыми бриджами и волосатыми ногами.

Тело всё болело. Разум отказывался подчиняться. Минуту назад я не могла вспомнить, что я здесь делаю.

— В день, когда ты приехала, умер парень. Это случилось ночью. Он жил в соседней палате.

— Это он играл?

— Да. Он почувствовал сквозь толщу стен и недопонимания такую же, как он. Грубо говоря, он увидел в тебе себя, только два года назад. Когда он ещё верил, что вместе они возьмутся за руки и убегут отсюда в Цветущую Долину.

— Тео — не тульпа.

— Гусар же показал тебе запись, да? Поэтому тебя опять укололи? С ним было тоже самое. Он целовал губы, которых не было. Он шёл под руку со своей погибелью.

— Что с ним случилось?

— Покончил с собой.

Я выпучила глаза.

— Это выяснилось не сразу.

Он злобно зыркнул на меня из-под кустистых бровей.

— Так странно. Я с ним поговорил, попрощался. И минут десять спустя он сиганул из окна. В минуту просветления перед самой смертью он решил сыграть тебе. Через песню он пытался сказать, что знает, что ты чувствовала. По-настоящему знает.

— Да ладно? Что он знать-то может? У него умирал любимый отец? У него мать превратилась в овощ? Братья и сёстры забили на него после всего этого, эксплуатируя как золушку?

— Отчасти. Мать выбросилась из окна, отец ушёл в кому и через год его отключили от аппарата жизнеобеспечения. Его девушка, узнав об этом, бросила, потому что не хотела разбираться с его депрессией и ПТСР. В школе ему сочувствовали, но ограничивались общими фразочками. Дружить с ним никто не решался. Тем более из-за начавшихся проблем.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Я учился с ним в одной школе. Я переживал всё это с ним. И за ним сюда пошёл. Но не решался разрушить барьер, которым он себя окружил. А когда решился, было слишком поздно.

— Жаль.

— Ещё бы.

Повисло неловкое молчания. Мы больше не знали, что сказать друг другу. Наконец он заговорил первым:

— Ну, ты это… Борись с этим, что ли. Ты же не хочешь закончить так же, как Джереми? Заведи себе реальных друзей, что ли. Только не здесь. У нас своих болячек хватает. Две болячки вместе — это такая себе идея.

Он ободряюще кивнул мне и ушёл. А я осталась лежать. Злая.

====== Чья это кровь на тебе? ======

— Они считают, что ты убиваешь меня.

— Они врут. Разве я могу обидеть тебя?

Тео кротко смотрел на меня своими глазищами, хлопал белёсыми ресницами. Сзади в окне бушевал снег.

Нет. Не может.

Его самого кто угодно обидит. Крысиный Король слишком уязвим для воронов и щук.

— Они не отпустят меня просто так.

— Но ты не сдашься, верно?

— Меня здесь ничто не держит.

Мы взялись за руки и побежали навстречу огням Города, Где Всё Хорошо. Нас сопровождали белокрылые чайки, гонимые красноглазыми воронами. А сзади приближалась метель, сметая всё на своём пути. Её шаги были неслышными, её дыхание было тихим, её бесплотные многочисленные руки разрушали всё, до чего могли дотянуться, а её утробное завывание было мёртвым. Она сама была торжеством смерти и несла на своём загривке глубокий тёмный сон, беспробудный, безнадёжный. Зефир ничем не мог помочь, и чайки могли только лететь вперёд, не оглядываясь. В нашем распоряжении были только наши ноги.

— Нужно бежать изо всех сил, чтобы остаться на месте! — вспомнил Тео.

— А чтобы переместиться, нужно бежать ещё быстрее, — подхватила я.

Алисе и не снилась такая Страна Чудес и такой Белый Кролик.

Огни оставались на месте. Как мираж в пустыне. Не отдалялись, не приближались. Словно мы бежали по колесу и фактически не двигались с места. А метель всё настигала. И мы с Тео поёжились под хохотом её наездников.

— Любимые мои изгои, дражайшие прокажённые и драгоценные крысёныши, — раскинул руки Тео, — я питал вас своим светом, я ласкал вас своей музыкой и вскармливал своей кровью! Так восстаньте же, дети мои, покажите мне силу, что я вам даровал! Покажите крысиную благодарность!

Он крепко обнял меня и прижал к себе. И мы прыгнули, словно наша обувь превратилась в сапоги-скороходы. Прыгнули навстречу вечности, подальше от метели и её приспешников. Прочь из Серого Города.

А крысёныши хихикали, сверкая глазками и обступая своего благодетеля. Потрясали кулачками, топали ногами, сворачивали в кольца хвосты, подрагивали усами.

— Смерть воронам и щукам! Гори в огне, Серый город и всё, что находится в нём! И пусть обломками от стен твоих будет устлана дорога в Крысиный Город!

— Бойтесь гнева загнанного в угол! Бойтесь мести втоптанного в дерьмо!

— Крушите дома, беспризорники! Топчите всех и насмехайтесь, оплёванные! Несите чуму и лепру, прокажённые!

— Сверкайте, наши когти! Гноитесь, наши раны! Точитесь, наши зубы! Мы идём по души приспешников Зимы!

И мы ликовали вместе с ними, оставляя метель позади.

И я ликовала, сжимаемая в руках санитаров. Окно было распахнуто настежь, коляска отброшена в сторону. Всё тело дико болело, как будто я опять попала под машину. Снежинки царапали моё тело.

— Я не хотел давать тебе слишком сильные антипсихотики, но, видимо, придётся, — сказал Телепузик, мой психиатр.

Мне опять вкололи какую-то дрянь.

— Если это единственный способ покинуть Серый Город, то я это сделаю, — прошипела я ему в лицо.

— Скоро наступит весна, — сказал Телепузик. — А за ней лето. Вам станет легче, когда увидите, что этот город вовсе не серый.

— Он серый, — упрямо повторяла я. — В нём нет ни снов, ни цветов, ни радости. Только тоска. Вы — адепты упадка.

— Вам нужно почаще общаться с людьми, — уже громче сказал Телепузик.

У него всегда такой тихий, вкрадчивый голос. Осторожничает. Будто я сейчас с цепи сорвусь и начну кидаться в него экскрементами.

Я снова засыпаю. Снов не вижу.

После этой встречи Тео исчез. Я звала его, плакала, закатывала истерики. Но его не было. Всё из-за таблеток. Я стала замечать, насколько сильно я исхудала. По мне можно было изучать форму и расположение костей. Кожа приобрела сероватый оттенок и на ней образовались пролёжины.

Неужели это он сделал?

— Он был с вами, когда вас сбила машина. Он вёл вас на погибель, ведь за этим он был и создан, — твердил Телепузик.

Нет, это была чистая случайность. Мы не заметили. Или я. Уж не знаю, что за хрень там творится на видео. Вряд ли его смонтировали. Может, он и впрямь тульпа. Но тульпа эта понимает меня гораздо лучше всех вас. Ведь это я — отщепенка, прокажённая и беспризорница. Ведь это я была всеми оплёвана, и я же им обласкана. Когда от меня отреклась семья, он один меня понял. Так что нечего меня от него лечить!

— Разве ты не видишь, что он убивает тебя? — твердил Растаман. — Он медленный яд, и пока твоя плоть растворяется в его соках, ты видишь прекрасные сны. Просветление наступить перед шагом в окно. Я это видел уже.

Он показывает мне фотографию, сделанную на полароид. Асфальт, забрызганный кровью. Искорёженное тело и глаза, влюблённо глядящие в пустоту. Я ужаснулась тому, насколько он был похож на меня.

Нет, Тео меня не обидит. То была случайность.

— А как же прыжок из окна? А как же голодовки? — не унимался Гусар. — Теодор — гибрид Эроса и Танатоса. Любовь, ведущая на погибель.

Ты что, Фрейда начитался, мудак?! Что ты вообще о нём знаешь? Лучше он, чем все вы.

Но в глубине души я чувствовала страх. Я старалась его отогнать, но он уже зародился и всё набирал силы. Я втайне выбрасывала антипсихотики и всё ждала своего Крысиного Короля.

Так прошёл месяц. Кости понемногу срастались. Я уже могла ползать. Но ходить я смогу нескоро. Представляю недовольное лицо Тессы, смотрящую на счета, и радуюсь. А вот специально ей назло выздоровею и выйдя из больницы посвежевшая, сияющая и в окружении многочисленных друзей. Смеясь, пройду мимо неё и больше никогда не увижу ни её, ни Стэна. Уеду в Город, Где Всё Хорошо. Иногда буду навещать Эшли. Может, проведаю Чарльза и Дракона. И всё будет за-ме-ча-тель-но.