— И? — спрашивает Ремус, чувствуя неожиданный прилив воинственности. Словно они и правда могут об этом говорить. Как взрослые. — Вижу, тебя тоже там не было.

Но наживка слишком заметна, Блэк не клюет.

— Я не чувствую охоты выходить. Кто-то должен следить за домом.

— Мне говорили, что у эльфов отлично получается открывать двери. Кстати, я не удивлен, что у тебя есть эльф.

Блэк ощетинивается, и Ремус задается вопросом: что он делает, зачем ввязывается в драку? Наверное, пытается заставить Блэка выставить его прочь, чтобы не сидеть здесь, пока Дамблдор не будет готов вызвать его к себе, отправить дальше или отпустить.

— Она перешла ко мне вместе с домом, что мне было делать, отправить восвояси?

— И остаться не расчесанным? Ни за что. — Ремус скрещивает руки на груди.

— Достаточно сказать слово «рубашка», и она… — Тибби с писком колотится головой о дверь и аппарирует, а Сириус глядит на это с отвращением. — Видишь, так всегда. Говори уже, из-за чего ты злишься, и покончим с этим…

— Не из-за тебя, разве что из-за твоих издевательств над слугами, — парирует Ремус. — Я просто говорю правду. Ты тоже мог оказаться там. На одной стороне или на другой.

Голос Блэка падает почти до шепота, становится до опасного тихим.

— У меня нет желания умереть.

Нет, думает Ремус, но милосердно не произносит этого вслух. Только вести людей на смерть.

— Ладно, тогда давай не будем делать мои визиты темой утренних бесед, раз уж ты в любом случае не узнаешь ничего больше.

— Ты мне не доверяешь? — спрашивает Блэк. Ремус слышит голос пятнадцатилетнего мальчика, который спрашивает то же самое, только другим тоном, и понимает, что гнев достиг того предела, когда дальнейший разговор теряет всякий смысл.

Ремус не делает того, чего хочет — не бьет Сириуса Блэка по зубам. Вместо этого он крепко сжимает губы, мешая словам вырваться наружу, и уходит прочь.

><((((o>

На третьем курсе Ремус узнает, что же такое дружба. В какой-то степени его другом с первого курса был Питер Петтигрю — годился и для совместной учебы, и для игры в плюй-камни. И для хитроумных заклятий, в которых Питер, несмотря на то, что во всех остальных предметах не слишком преуспевал, оказался неожиданно искусен. Джеймс Поттер, который спал на соседней кровати с другой стороны, который проказничал и шалил так, словно имел на это законное право, не обращал на них внимания почти год, пока на втором курсе не понял, насколько отлично Ремус избегает неприятностей. Они дружили, но не сближались по-настоящему, пока на третьем курсе Джеймс не стал охотником гриффиндорской квиддичной команды и не начал нуждаться в постоянной помощи Ремуса — чтобы не оставаться в наказание после уроков и не чистить старые котлы, а тренироваться с командой.

Именно в Хэллоуин происходит событие, сделавшее их дружбу действительно крепкой. Именно в ту ночь после пира Джеймс отводит Ремуса в сторону.

В тот момент Ремуса так объелся пирогами с патокой, и пеплотянучками, и каким-то яичным десертом, что может только выйти из Большого зала, а там Джеймс затаскивает его за доспехи и что-то шепчет.

— Чего? — Ремус трет лоб и наклоняется ближе, а Джеймс снова что-то бормочет, так что Ремусу приходится переспрашивать: — Прости, ты не можешь говорить громче?

— Я знаю, что ты… знаю о твоей маленькой пушистой проблеме, дружище, — произносит тот громче, и Ремус чувствует, будто ему плеснули воды за шиворот. — И хочу, чтобы ты знал, что я в курсе, и мне плевать, но вообще-то мне нужен твой совет, как лучше всего доставить в хаффлпафскую гостиную огромных пчел без жал, которых мы трансфигурировали из перепелиных яиц.

Эта фраза так сбивает с толку, что Ремусу кажется, будто Джеймс пьян.

— Поттер, — осторожно произносит он, — ты правда говоришь мне, что тебе наплевать, что я оборотень?

— Да, и еще о гигантских пчелах без жал, — отвечает Джеймс, поправляя на носу очки. — Это до умопомрачения важно, Ремус, так что будет лучше всего, если ты сосредоточишься на вещах, которые имеют значение.

— Ты имеешь в виду, на том, что хаффлы живут по соседству с кухней? — спрашивает Ремус, чувствуя, как тают в животе ледяные пустоши. Это же хэллоуинское чудо, если такие вообще бывают.

На мгновение Джеймс кажется взбешенным.

— Разве это справедливо, я спрашиваю? Есть хоть какая-то справедливость в том, что мы, гриффиндорцы, бросаем вызов стихиям и всем чудовищным опасностям мира, а пробираться туда нам дальше, чем всем остальным факультетам, — он поднимает палец, словно чувствует, что Ремус вот-вот готов его перебить, — даже дальше, чем от башни Рейвенкло, если уж мерить точно, и до вкусняшек не добраться иначе, чем на метле?

— Ты же понимаешь, что они в этом не виноваты?

— Существуют принципы, Ремус, а мы — люди, которые должны их отстаивать. Гигантские пчелы без жал. Ты лучше сумеешь их трансфигурировать, чем я, — замогильным голосом говорит Джеймс, и Ремусу приходится на миг сдержаться, чтобы не обнять его, а просто неловко улыбнуться, потому что, пусть эта вендетта против хаффлпаффцев и попытка настроить их против цветов факультета и довольно дурацкая, Ремус уверен, совершенно уверен, что именно такое и имел в виду его отец, когда говорил: подружишься с кем-то в Хогвартсе — найдешь друга на всю жизнь.

Предвидеть гигантских пчел он, конечно, не мог, но, если честно, кому бы удалось предугадать сумасшествие в лице Джеймса Поттера?

Именно поэтому, когда десять минут спустя они бредут обратно, возглавляемые Питером, и планируют Грандиозную пчелиную шалость-1973, дальнейшее кажется чем-то нелепо предательским. В Ремуса попадает сглаз, из него начинает, словно из улитки, сочиться слизь, и, повернувшись, он видит радостно улыбающегося Сириуса Блэка с палочкой, судя по всему, семейной реликвией. За его спиной стоит Регулус Блэк, который больше скучает, чем веселится, а за братьями прячется Северус Снейп, который хохочет, и хохочет, и хохочет, когда Ремус пытается вытащить палочку и роняет, потому что она вся в соплях. Джеймс тоже весь покрыт слизью.

— Приятных соплей, парни, — говорит Сириус с поклоном и ухмылкой, а хохот Снейпа становится громче, но, услышав, что из-за угла приближаются девочки, они убегают. Лили Эванс и Доркас Мэдоус находят Джеймса и Ремуса, которые барахтаются в лужах слизи, и Питера, который пытается их поднять.

Заметив Эванс, Джеймс ревет:

— Я не виноват! — и это, если честно, правда, но Ремусу едва хватает терпения не говорить, что люди кричат такое обычно, именно когда они в чем-то виноваты. — Меня отслизнили! Сириус Блэк! И этот сальный тип, Снейп!

К счастью, Доркас не боится слизняков и поднимает Ремуса на ноги, пока Лили огрызается:

— Хватит обвинять Северуса в том, что сделал Блэк, серьезно, Поттер!

— Может, хватит его выгораживать? Лучше помоги нам, Эва… нет, не уходи, Эванс! — кричит Джеймс ей вслед. — Ты что, совсем не предана факультету?

— Я иду за старостой, а ты бы лучше заткнулся, Поттер! — резко отвечает она и держит данное слово.

Обоих притаскивают в гриффиндорскую гостиную, где они истекают слизью перед камином, Фабиан Прюэтт все смеется и смеется, пока Гидеон, пытаясь обесслизнить их, пробует все заклинания из своего репертуара.

— Не могу поверить, что мы эту слизь вырабатываем, — скорбно произносит Ремус, а Фабиан валится вместе со стулом на пол и хохочет, пока его брат-близнец, фыркнув, не швыряет в него палочкой. — Мы мальчикослизни. Слизняки в форме мальчиков.

А вечер так хорошо начинался.

— Поверить не могу, что Сириус Блэк знает подобные заклинания, — говорит Лили, уткнувшись носом в книгу с контрзаклятьями. — Думаю, он трансфигурировал ваши потовые железы.

В ответ Гидеон презрительно фыркает.

— Не стоит недооценивать Сириуса Блэка. У всех Блэков есть омерзительная черта. Мальчики, — говорит Гидеон, подразумевая и Сириуса, и Регулуса, — просто лучше контролируют свой нрав, чем остальные из их семейства. Тем более с их деньжищами. Понимаешь, у них полно старых книг с ужасными заклятьями для легкого домашнего чтения. — Он бросает взгляд на книжку в руках Лили и поднимается за палочкой, лежащей возле Фабиана.