Должна заметить, что это отлично сработало, и даже слишком отлично. Настолько отлично, что Игорю пришлось силой оттаскивать меня от несчастной ёлки, которая уже просто не могла вместить на себе ещё хотя бы один шарик или гирлянду.
Тридцатого декабря я съездила к родителям, чтобы помочь с приготовлениями и предупредить их, что в этом году они будут сами встречать Новый год, и мы с Игорем заедим к ним уже первого января. Они, конечно, не обрадовались, да и мне было, честно говоря, не по себе, но всё же такого было моё желание, и им пришлось с ним смириться.
Утром тридцать первого я с удивлением обнаружила себя лежащей в постели с хорошим настроением. Я приняла душ и помыла волосы. Игорь, вопреки моему желанию, купил мне белое вязаное платье с отворотом, которое превосходно смотрелось с моими новыми замшевыми серыми ботфортами, подаренными родителями.
Я была бы и рада рассердиться на него, но не смогла. Я знала, что он сделал это из любви и таким образом проявлял заботу, потому что по-другому просто не мог, и мне вовсе не хотелось его обидеть. Проявление заботы и любви было таким же важным и приятным, как и принятие их.
Надев платье, я в который раз убедилась в том, какой у Игоря хороший вкус. Оно сидело просто идеально, и, что самое главное, даже не кусалось. Я уложила чёлку и заплела французскую косу, даже немного накрасила ресницы, хотя и была уверена, что пожалею об этом, когда придётся отдирать тушь от ресниц перед сном, что было очень утомительным занятием.
— О, привет! А я и не слышала, как ты вошёл. — Игорь молча наблюдал, как я вдеваю серёжки перед зеркалом.
Сегодня он был красив как никогда. Однотонный голубой гольф ему очень шёл, не смотря на то, что делал его внешность ещё холоднее.
— Вижу, ты уже готова. — Он обнял меня и поцеловал в шею. — Жаль! Я надеялся застать процесс одевания.
— Обещаю, процесс раздевания ты сто процентов застанешь, — расмеялась я.
Всю мою живность мы забрали к нему домой на праздники. Я даже хотела приманить серых полупрозрачных волков, чтобы они тоже поехали с нами, но они походу меня игнорировали.
Север нанёс в салон машины много снега, но Игорь отнёся к этому снисходительно. Бедолашное животное ведь не было виновато в том, что началась метель.
Пессимист во мне во всю кричал, что это не к добру, но оптимист, опьянённый праздничной лихорадкой утверждал, что более сказочной новогодней ночи было не придумать.
Игорь с Сашей перенесли стол, поставив его между дугообразными диванами в гостиной, а близняшки, Оля и Юля, украсили его живыми цветами. Рыжик тоже внёс свою лепту, соорудив плетёных снеговиков, оленей, зайцев и, конечно же, же символами уходящего и наступающего года — обезьяны и петуха.
Они бегали вокруг нас мигая гирляндами совершенно не стесняясь хватать нас за ноги, но по крайней мере молча, а не ругаясь нецензурно, как изначально хотел Рыжик.
Без четверти двенадцать мы проводили старый год, оставляя каждый свой список невзгод и ошибок в уходящем времени. Нам не хватало Кости и Толика, но под бой курантов мы желали им всего самого лучшего, хоть и вдали от нас.
Вспоминая так же и о тех, кого с нами уже не было, мы представляли, что они были рядом, кружили метелью вокруг, оставляя напоминания о том, что они всегда в наших сердцах и душах. И, не смотря на то, что многие из нас витирали слёзы от этих мыслей, эта ночь была нашей самой лучшей.
Метель хозяйничала до рассвета. Набив животы до отказа, мы уснули, где сидели. Мне, можно сказать, повезло, так как Игорь обнимал меня, каждый раз щёлкая искрами, если к нам приближался кто-нибудь плетёный. А вот Оля с Юлей не переставали отбиваться от них даже во сне. Что-то мне подсказывало, что Рыжуку это ещё аукнится.
К часу дня народ потихоньку начал шевелится. Игорь заварил на всех кофе, и мы неспеша запивали им остатки праздничных угощений. Север как ненормальный рвался на улицу, и Рыжик, давно заинтересованно поглядывающий на полутораметровые сугробы снега, вышел с ним на залитую зимним солнцем площадку заднего двора.
— Совсем совести нет, — возмутились Екатерина Павловна, поеживаясь. — Хоть бы дверь прикрыл, холодно же!
— Эм… Ребята, идите сюда, — позвал Рыжик. Голос у него был странный, но кроме ожидающих нас снежек, я другого подвоха не почувствовала.
— В чём уже дело там? — раздражённо спросила Екатерина Павловно, тоже почуяв неладное.
Накинув пуховик, я поспешила во двор. Сначала я подумала, что мне просто кажется, что солнце просто так отражается от снега, но, сколько я не трусила головой, пытаясь развеять этот мираж, снег так и не сменил свой кроваво-красный цвет.
— Мне же это мерещится, да? — спросила я, выронив дымящуюся сигарету. Игорь вышел первым, но с первого взгляда на него я поняла, что не мерещится.
— Гарик, что там? — нетерпеливо спросила Екатерина Павловна, но увидев бардово-красный снег тут же побледнела. — Игорь, сфера!
Игорь молнией бросился обратно в дом, а мы с Екатериной Павловной за ним. Голубоватое мерцание сферы в дальнем углу гостиной уже не было голубоватым. Вода в ней бурлила таким же кровавым цветом, как и снег, а на поверхности плавали давным-давно брошенные нами яблочные шкурки.
— Что это значит? — испуганно спросили в один голос близняшки.
— Это значит, что все они мертвы, — загробным голосом ответила всё ещё бледная Екатерина Павловна. — Все ведьми мертвы!
Глава 8. Дороги сходятся.
Когда я была маленькой, то любила зиму, любила снег и холодные красные закаты, предупреждающие нас об усилении мороза и ветре. Но так же в детстве я не любила снегоуборочные машины. Да, что там не любила! Я боялась их до смерти! От одного их звука или вида мне хотелось прятаться!
Забавно, что сейчас среди всех механических звуков только звуки работающих цилиндров и вращающегося винта вертолёта ласкали мне слух.
Мы были растроены столь неожиданным известием. Не плакали, конечно, мы ведь не знали всех этих ведьм лично, они не были нашими друзьями, а были всего лишь чернилами на бумаге. Но они могли стать чем-то большим. Кем-то большим! Они были нужны нам!
"Нет человека, который был бы, как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши… Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе" — писал Эрнест Хемингуэй. И мы прекрасно понимали, что колокол, прозвонивший двадцать один раз, так или иначе, прозвонил и по нам.
Что ж, теперь стало понятно, куда отправились перевёртыши и некроманты. У бедолаг не было шансов. Я всё думала, что вина лежала на нас: мы позвали их, мы повесили над их домами красный флаг, мы… Мы не хотели…
— Давай лучше я, — Игорь успел перехватить у меня горячий чайник прежде, чем я залила кипяток в сахарницу вместо чашки с пакетиком чая. Что-то руки меня сегодня совсем не слушались. Это и неудивительно, мыслями я была в другом месте.
— Объяснишь мне, в чём дело? — Игорь уже с полчаса переминался с ноги на ногу, пытаясь уловить в моём настроении хоть намёк на тревожащии меня мысли.
— Я не могу дозвониться Косте, — ответила я.
— Давно?
— Три дня уже.
— Это ничего не означает. В любом случае он может за себя постоять, — небрежно фыркнув, ответил Игорь. — К тому же он не один!
— Ты сама чуткость! — обиженно сказала я. Честное слово, я ожидала от Игоря большего участия. Антипатия, хоть и абсолютно не обоснованная с моей точки зрения, не должна была влиять на его объективность, но всё же влияла, а сейчас это было совершенно неуместно.
— Прости, — прошептал Игорь, обнимая меня за плечи. — Я просто не вижу повода для беспокойства. Ты же помнишь, что представляет из себя Бабья Выгорода?! Там тоже зима, и может быть метель, а значит, может быть плохая связь, — успокаивал меня он.
— Просто ты не понимаешь, — ответила я задумчиво, — что для меня значит Костя, и как мы связаны.
— Ах, да! Как же я мог об этом забыть! — Игорь убрал руки с моих плеч, обиженно поджав губы. — Ваша прошлая жизнь, его вечная любовь к тебе, и прочая ваша ерунда!
