— Так мой отец тоже…
— Двоедушник? Нет, но он потомок, носитель волчьей крови, — ответил Серёжа. — Но ты явно пошла в материнскую линию. Её кровь оказалась сильнее.
Круговорот новой шокирующей информации закружил меня. Но как же во всё это вписывалась моя прошлая жизнь в том же обличии и той же ипостаси двоедушницы? Одно противоречило другому! И как мне было спросить Серёжу об этом, не углубляясь при этом в историю с Витольдом? Вопрос на миллион!
Матвей присоединился к нам к счастью одетым. Бесцеремонно випив мой кофе, он громко отрыгнул. Деревенское очарование во всей красе!
Глядя на его кольцо, я невольно крутила на пальце своё. Как же всё закрутилось! И как закрутиться ещё больше, если я задам свой следующий вопрос! Но точку невозврата я давно прошла, и, не смотря на то, что последние трагические события меня обнолили, назад пути не было. Однако мне почему-то казалось, что сейчас гораздо важнее был другой вопрос.
— Тебе лучше? — спросила я у Матвея. Он кивнул. — Надеюсь, ты зла не держишь? — Матвей слегка улыбнулся и отрицательно покачал головой. В его глазах отчётливо светился намёк на то, что при другом раскладе на его месте была бы я. Спорно, впрочем! — А зачем ты разбил окно? — сощюрившись, спросила я. Матвей бросил вопросительный взгляд на Серёжу. — Нет, Матвей, ты на меня смотри! — я наклонилась к нему, заподозрив неладное. — Зачем ты разбил окно? — Матвей нахмурился и явно занервничал.
— Он не скажет тебе, — вмешался Серёжа. — Он немой.
Вот так поворот! Так значит передо мной был один из представителей идеальных мужчин, точнее один из типов идеальных мужчин. Немые и глухие — как не печально, но всё же имели свои плюсы.
— Сочувствую, — выдавила я. Матвей только пожал плечами. Привык уже, наверное. — Но вы можете мне ответить, — я перевела взгляд на Серёжу, показывая, что сбить меня с толку ему не удалось.
— Тебе не понравится ответ, — предупредил Серёжа.
Неприятная догадка о возможном ответе украдкой забралась мне в голову. Господи, только не это! Но, как я уже сказала, точку невозврата я уже прошла. Они всё-таки семья, и я должна была знать, что происходит, даже если мне совсем не хотелось об этом слышать.
— Мне и так уже всё это не нравиться, — ответила я. Серёжа посмотрел на Матвея, который только хмуро кивнул и отвёл взгляд в сторону.
— Где-то с полгода назад до нас стали доходить слухи о повышенной активности Ордена, — на этом слове меня передёрнуло. — Мы и раньше знали, что он проявляет особый интерес к двоедушникам, но когда слухи перестали быть слухами, все только и говорили о том, что надвигалась буря. Мы, волки живём в стае, даже в человеческой форме, но в стае произошёл раскол, — понизив голос практически до шёпота, продолжал Серёжа. — Мнения разделились по поводу того, что следует делать дальше. Многие из нас считали, что не должны стоять в стороне и встретить бурю на передовой, но были и те, кто предпочитал не вмешиваться.
Что ж, это мы уже проходили! Желание сохранить свою шкуру целой было вполне нормальным желанием, своя-то рубашка всегда ближе к телу. Но это всё не объясняло агрессивное поведение Матвея и разбитого окна. Ещё раз прокрутив в голове кадр за кадром, мне удалось найти в памяти недостающий кусочек истории.
— Во дворе был ещё кто-то, — догадалась я. — И этот кто-то пришёл сюда… — я пыталась отгадать конец фразы по выражению лиц моих собеседников. — Они же не ко мне приходили? — с сомнением спросила я.
— К тебе, — подтвердил Серёжа немного разочарованный тем, что я догадалась. — Хотели украдкой подсмотреть, но не вышло, — сухо сказал он.
— А зачем было на них кидаться? — удивилась я.
— Тю! Так Матвей не признал их с просоня, вот и…
— Короче, всё с вами понятно ребята, — зевая, сказала.
— Куда ты? — удивлённо спросил Серёжа, когда я встала из-за стола.
— Три часа ночи, дядь Серёж! Я спать, продолжим утром, — закрывшись в своей комнате, я села на кровать обхватила голову руками. Конечно, я соврала: спать мне хотелось. Я просто больше не могла сдерживать слёзы и отчаяние. Слушая то, что они мне говорили, я понимала, что Орден и всё то, от чего я убегала, настигло меня даже в этой глубинке.
Вся боль, всё отчаяние, которое мне удавалось плотно зажать внутри себя в течение дней, гейзером прорвалось наружу, накрывая меня дополнительным слоем горечи.
Что здесь, что дома так часто употребляли слово "война", упорно забывая, что её синонимом являлась "смерть", груз которой я несла на себе во множественном размере.
Мне было ясно, что Серёжа умолчал о том, с какой целью приходила стая. Да я и не спросила об этом. Какая разница, если смотреть было не на что.
Серёжа правильно сказал, я была загнанным зверем: ведьма-неудачница, прогнувшаяся под сложной ситуацией в сторону отнюдь не её решения, приехавшая сюда, чтобы скрыть это, а не выставлять на всеобщее рассмотрение.
В моём семейном дереве я дала осечку как ружьё, попавшее в воду, поэтому я собиралась сделать то, что уже делала — сесть на байк и уехать куда глаза глядели. Мне никак было не остановить грядущего и не повлиять на него, так пусть каждый сам для себя решал, что ему было делать. Я в этом плане была крайне неудачным примером.
Как только рассвело, я собрала свои вещи. Совершенно себя не уважая, я вылезла через окно на улицу и направилась в сарай. Хорошо, что деньги были, а то мне пришлось бы катить мотоцикл по трассе как велосипед.
Сняв чехол и сложив его вместе с остальными пожитками в кофр, я подавила приступ отвращения к самой себе и достала ключи.
— Твой отец будет недоволен твоим отъездом, — Серёжа заслонил собой выход из сарая.
— Мой отец ничего не знает обо мне, — ответила я. — А если бы знал, то был бы в ужасе.
— Что ты знаешь об ужасе? — сказал он тоном человека, поучающего бунтующего подростка.
— А что вы об этом знаете? — сорвалась я. — Вы знаете, какого видеть и слышать последние вздохи своих друзей? Какого провожать в последний путь того, кому сами этот путь и проложили? Какого знать, что история повторяется, и что смерть идёт по пятам? Какого осознавать своё бессилие перед участью близких и хотя бы на секунду допускать, что именно ваша рука к этому приложится? — последние слова я прохрипела, борясь с подступившими слезами.
Вот так вот легко и просто всё то, что меня грызло и мучало, поместились в нескольких предложениях. Наверное, я впервые признала это вслух, от чего у меня перехватило дыхание, а сердце на очень долгую секунду перестало биться. Я устало опустилась на землю, закрывая лицо руками.
— Останься, — Серёжа присел на корточки и положил мне руку на плечо, — и мы тебе поможем.
— Поможете в чём? — опустошённым голосом спросила я.
— Увидеть свет в темноте.
Глава 4. Парадокс.
И я осталась, поверила, даже не знаю, почему. Может, мне хотелось поверить, а может, просто мне больше было некуда идти.
Дождливыми осенними вечерами мы вели разговоры, больше напоминающие мотивационное нечто, целью которого было типа при весе в сто килограммов говорить себе "Ты супер, детка!". Я относилась к этому, мягко говоря, скептически, но приняв решение остаться здесь, я как бы потеряла право голоса.
Серёжа говорил, что я сделала первый шаг, признав вслух свои проблемы, и теперь, достигнув нолевого уровня, я должна была сделать второй шаг — разрешить помочь себе.
Кто-то сказал, что побеждает тот, кто смог преодолеть неуверенность в себе и свои страхи. Мне же предстояло не просто преодолеть страхи и неуверенность, а и победить себя саму, заставив себя рассказать обо всём.
И я рассказывала, ломая каждую косточку в своём теле, разрывая каждую мышцу, связку, сухожилие, разбирая себя на мелкие кусочки, разливаясь подобно киселю, и каким-то образом формируясь заново.
Папаллельно я анализировала свои действия. Решив, что точкой отсчёта была школьная трагедия с Данилом, я строила вектор, всё время спрашивая себя, почему я поступила так, а не иначе.
