По данным на начало 1908 г., на одного офицера приходилось в среднем 24 нижних чина. В пехоте соотношение достигало одного офицера на 50 нижних чинов. По родам оружия на 1908 г. среди строевых было 23 414 пехотных офицеров, 5431 кавалерийский, 6193 артиллериста, 2039 офицеров инженерных и железнодорожных войск. В высших штабах служили 7478 человек. На девять строевых обер-офицеров приходился один нестроевой, среди штаб-офицеров соотношение составляло уже 1,5 к 1, а среди генералов даже 0,7 к 1. Чем выше были чины, тем больше офицеров в этих чинах занимали нестроевые должности[55]. В общей сложности на 1908 г. нестроевые офицеры составляли около 19 тысяч человек против 25,5 тысячи строевых. Иными словами, почти половина офицерского корпуса несла небоевую работу. Кроме того, многие строевые офицеры также были заняты решением хозяйственных вопросов.
Производство в офицеры осуществлялось при выпуске из училищ или за отличия. Кадровое офицерство не было однородным. Преобладали выпускники военных училищ. Поступление в них, в отличие от юнкерских, предполагало окончание кадетского корпуса. Тем не менее в результате увеличения требований к юнкерским училищам и их перевода на трехгодичный курс в 1910 г. разница в образовании почти нивелировалась. Однако осталась существенной разница в воспитании, поскольку семь лет кадетского корпуса основательно формировали характер будущего офицера и его мировоззрение. Традиционно училищное образование отличалось оторванностью от практики, схоластичностью, вниманием к излишним деталям при малом количестве полевых занятий. Подготовка офицера тем не менее стоила государству очень дорого – свыше 5000 руб. в ценах 1908 г.
Для ускорения карьеры необходимо было окончить военную академию. Быстрее армейских офицеров по службе продвигались офицеры гвардии. Так, чина полковника офицер гвардейской кавалерии достигал, по данным на 1908 г., уже через 19,7 года службы, тогда как офицер армейской кавалерии – лишь через 26,6. Наибольший разрыв существовал в артиллерии, где гвардеец становился полковником в среднем через 19,8 года службы, а его армейский товарищ по профессии – через 29 лет. То есть разрыв превышал десятилетие.
Важную роль играл вопрос омоложения командных кадров. На 1914 г. среди командиров корпусов около 10 % составляли лица старше 60 лет. Среди командиров полков было 27,7 % офицеров старше 50 лет. По данным на 1912 г., 37,1 % офицеров находились в возрасте до 30 лет, 32,2 % – от 30 до 40 лет, 21,4 % – от 40 до 50 лет, 8,7 % – от 50 до 60 лет и 0,5 % – старше 60 лет. Среди генералитета лиц до 30 лет не было, в возрасте от 30 до 40 лет находились 0,7 % генералов, от 40 до 50 лет – 18,4 % генералов, от 50 до 60 лет – 66,9 % генералов и 13,9 % были старше 60 лет. Большинство штаб-офицеров (51,3 %) пребывали в возрасте 40–50 лет, между 50 и 60 годами находились 37,2 % штаб-офицеров.
По образовательному уровню накануне Первой мировой войны академии окончили 6,7 % офицеров, военные училища – 48,2 %, юнкерские училища – 43 % и гражданские учебные заведения – 2,1 %. Определенный антагонизм существовал между офицерами гвардии и армии.
Интересным был вопрос постоянства службы офицеров в своих частях. Так, в 1907 г. перевелись в другие части 3793 офицера, или двенадцатая часть офицерского корпуса[56]. Кроме того, последовало около 2000 назначений. Всего же, таким образом, перемещались порядка 6000 человек, или седьмая часть офицерского корпуса.
Вопрос о профессиональной квалификации и качествах офицерского корпуса представляется достаточно важным. Оценки современников на этот счет критичны даже в отношении кадровых офицеров. Так, генерал В.Е. Флуг в эмиграции отмечал, что офицерский состав русской армии мирного времени «был дисциплинирован, достаточно предан служебному долгу, в бою самоотвержен, умел безропотно умирать, но в массе… не обладал, по крайней мере в главном роде войск – пехоте, качествами, присущими воину по призванию: авторитетом, инициативой, предприимчивостью, неукротимой волей к победе. Его храбрость имела вообще определенно пассивный характер… Даже взаимная выручка не находилась на должной высоте. Активные воинские качества встречались чаще у молодежи – младших офицеров, начальников команд разведчиков и проч[их], между которыми герои были нередки, реже те же качества можно было встретить между ротными к[оманди]рами и в виде исключения в арм[ейских] пех[отных] полках… Состав последних… был, безусловно, неудовлетворителен. Поддерживать строгую дисциплину в условиях военного времени офицеры, в массе, по недостатку авторитета не умели…»[57]. Генерал В.В. Чернавин в эмиграции в связи с высказываниями Флуга даже провел анкетирование по вопросу о качествах офицерского корпуса русской армии. Мнения разделились, причем некоторые сочли себя оскорбленными такой нелестной оценкой.
Материальное положение офицерства было следующим. Годовое жалованье генералов на 1 июня 1907 г. составляло 2100 руб., генерал-лейтенантов – 1800 руб., генерал-майоров – 1500 руб., полковников – 1200 руб., подполковников – 1080 руб., капитанов – 900 руб., штабс-капитанов – 780 руб.[58] Даже годовое жалованье штабс-капитанов примерно вдвое превышало годовой оклад учителей начальных школ. Помимо этого офицерам полагались дополнительные выплаты и пособия, прежде всего столовые и квартирные. Практиковались и иные выплаты. Так, на обзаведение лошадью со всей сбруей в конце XIX – начале XX в. выдавалось 300 руб. Некоторые офицеры получали средства на прислугу в размере 10 руб. в месяц[59]. Питаться месяц, ни в чем себе не отказывая, можно было в пределах 55–60 руб. (завтрак в 1912 г. мог стоить 50 коп.[60]).
Традиционную сложность представлял квартирный вопрос. П.А. Режепо отмечал в 1908 г., что он при сложившемся положении вещей разрешится через 100 лет[61]. Комната в Петербурге обходилась в 30 руб. в месяц. В других местах снять комнату можно было за 25 руб. Пуд пшеничной муки стоил 2,5 руб., мешок картофеля – 1 руб., фунт мяса – 10–12 коп., бутылка водки – 30 коп., бутылка коньяка – 1,5 руб., пара ботинок – 5–8 руб., пара яловых сапог – 7 руб. Месячная зарплата квалифицированного рабочего составляла в среднем 90 руб. (средний заработок – 32 руб.[62]), служащего – 85,5 руб. В войну цены несколько изменились. Дюжина лезвий для бритвы «Жилетт» стоила в 1915 г. около 2 руб. Пара простых сапог в 1916-м – 5 руб., шапка – 1 руб. 40 коп.
Б.М. Шапошников вспоминал, что молодым офицером получал 67 руб. жалованья, 9 руб. квартирных и по 30 коп. в сутки на караулы. Тратил он на обеды и ужины в месяц 12 руб., на квартиру 15 руб., на чай, сахар, табак, стирку – 10 руб., на обмундирование – 10 руб., на вычеты в батальон – 10–15 руб., на жалованье денщику – 3 руб., после чего оставалось 11–16 руб., а с прибавкой летних лагерных денег – до 20 руб.[63] По его воспоминаниям, жизнь была достаточно скромной.
Кадровые офицеры вследствие стабильности власти были традиционно чужды политической жизни, не знали и не понимали значения партийной борьбы и идеологии, воспитывались на идеалах приверженности императору. Корпоративный дух офицерства служил определенной гарантией лояльности командного состава верховной власти. Выходцы из непривилегированных слоев общества, сумевшие посредством военной службы улучшить свое положение в обществе, дорожили офицерским статусом. Среди кадровых офицеров особняком стояли офицеры гвардии, позиционировавшие себя как элиту офицерской корпорации, а также представители новой технократической элиты – генштабисты.
