Вдруг он почувствовал, что кто-то дергает его за руку, обернулся и узнал своего коллегу Уэльса. Глаза его с пытливым вопросом обратились на Лаутона. Последний недоумевающе пожал плечами и сделал жест, приглашающий Уэльса сообща добиться <объяснения> причины этой неожиданной глухоты и ужасного молчания. Он все же остановился и написал в своей записной книжке:

«Я думаю, что произошла какая-то катастрофа в электрических волнах».

Выражение спокойствия появилось на лице Уэльса и он взял Лаутона за руку.

На углу друзья увидели две отчаянно жестикулирующие фигуры. Нервный господин в шелковой шляпе и черном сюртуке что-то старался объяснить, но полисмен не слышал и не понимал!

Эта картина была так комична, что могла бы вызвать смех, если бы все это не было так грустно.

Лаутон остановился и показал ему свою записную книжку. Выражение спокойствия появилось и на их лицах, как прежде на лице Уэльса.

Друзья повернули и вышли на широкую, всегда шумную улицу. Странное зрелище представляла она собой. Все толкались, раскрывали рты и беззвучно закрывали их. Пара лошадей вдруг испугалась и понеслась. Напрасно кричал и предостерегал извозчик — его не слышали. Вот лошади наскочили на какую то женщину и смяли ее.

«Довольно. Мы достаточно видели и можем возвратиться домой», — написал Лаутон Уэльсу. Последний утвердительно качнул головой.

Все утренние газеты были посвящены ужасному событию. Телеграф принес известие, что глухота поразила только Лондон и окрестности на протяжении тридцати миль в окружности. Громадная местность погрузилась в мертвую тишину. Вне ее все шло по-старому.

Это непонятное событие произошло вечером в девять с половиной часов. Невозможно передать ту панику, которая охватила город. В особенности увеселительные места. Артисты еще пытались что-то сказать, докончить начатую фразу, спеть арию, но — безуспешно. Одна знаменитая певица сошла с ума. Другие заливались горячими слезами. Но мертвая тишина стояла в театре.

Сейчас же начались ученые заседания для исследования причины явления. Пришли к выводу, что глухота — отнюдь не метеорологического происхождения, а является следствием каких-то неведомых электрических волн, заглушающих все звуки. Скорее всего, можно предположить, что эти волны — дело рук человеческих.

Вокзалы осаждались огромной толпой: все спешили выбраться из ужасного Города Молчания. Поезда уходили в двойном и тройном составе. Никто не знал, когда и чем кончится эта ужасная глухота.

Лаутону и Уэльсу было поручено электрическим обществом исследовать и установить причину явления.

После упорных экспериментов и изысканий они установили, что глухота вызвана какими-то электрическими волнами. Удалось даже установить, что центр этих волн находится около Гемпшира.

Друзья недоумевающе взглянули друг на друга.

«А дальше что?»

«Знаете, — вдруг написал Лаутон, — я, кажется, догадался. Как раз около Гемпшира живет какой-то странный субъект, инженер и большой нелюдим — Майер. За последнее время, как мне передавали, он обращался к различным фирмам с какими-то заказами. Может быть, причина кроется именно в нем?»

Уэльс согласился с этим мнением и написал:

«Пойдем к нему вместе. Вы — как представитель электрического общества, а я — как частный инженер. Авось, что- нибудь удастся разузнать».

Не теряя времени, друзья немедленно отправились к Майеру. Он жил в мрачном и угрюмом доме с башней на крыше. Дом производил впечатление средневекового замка.

Лаутон внимательно оглядел этот дом и подошел к парадной двери. Он нажал электрическую кнопку звонка; через несколько минут тяжелые двери открылись и на пороге появился угрюмого вида слуга, пригласивший их войти. Друзья обменялись удивленными взглядами. Звонок был услышан: значит, этот дом изъят из глухой полосы.

Какими-то темными коридорами и лестницами слуга их провел в полутемную комнату, где они увидели высокого худого человека. Лицо его походило на лицо мертвеца, так изжелта-бледно было оно. Костюм висел на нем, как на палке. Кости выдавались. Только глаза его горели — и в них видна была огромная душевная и умственная сила.

Как только вошли они в эту комнату, как до их слуха донеслись какие-то неопределенные звуки. В эту же минуту они услышали слова:

— Что вам угодно, господа?

От неожиданности и удивления ни один из них не нашелся, что ответить. Это были первые слова, которые они услышали за долгие часы молчания.

Наконец Лаутон пришел в себя и в нескольких словах описал цель своего визита и спокойно спросил — не он ли виновник всего этого переполоха?

— Да!

Голос Майера звучал глухо, но спокойно. Чувствовалась какая-то страшная сила в нем.

— Но я не понимаю, зачем вы ко мне пожаловали?

— Мы желали бы узнать, с какой целью вы оглушили весь город? И долго ли вы намерены шутить?

— А по какому праву задаете вы мне эти вопросы?

— По праву граждан. Вы, вероятно, не имеете представления о том, что вы наделали? На улицах Лондона страшная паника.

— Я не выхожу из своего дома, и общения с людьми почти не имею.

Тогда Лаутон рассказал ему все, что происходило на улицах в течение последних дней.

— Я этого не ожидал! — возразил Майер, медленно проводя рукой по лбу. — Но это скоро окончится: сегодня в 9 часов 34 минуты вечера. Теперь позвольте мне сказать для пояснения несколько слов. Некий миллиардер, — имени его я назвать не могу, — заинтересовался моими опытами и открытиями. Когда я ему на днях сообщил, что мне удалось изобрести такие электрические волны, которые способны поглотить все звуки, он не поверил и предложил произвести опыт. Я согласился. Для пробы он предложил мне погрузить в молчание Лондон и ближайшие окрестности его. В случае удачи он обязан дать мне огромную сумму денег для дальнейших изысканий. Его недоверие подстрекнуло меня, и я, не приняв во внимание всех последствий подобного опыта, в тот же день приступил к нему. Как видите, он удачно прошел. Но сегодня истекает срок моего опыта и к десяти часам Лондон заживет прежней жизнью.

— Не будете ли вы добры познакомить нас с вашими приборами и лабораторией?

Майер отрицательно покачал головой.

— Ни одна человеческая душа не должна видеть мою лабораторию. Вы сами видели, что мое открытие может принести людям только один вред. Так пусть же оно останется неизвестным людям. Сегодня вечером — в тот момент, когда истечет сорокавосьмичасовый срок моего опыта, — я взорву свою лабораторию. И в тот же момент Лондон заживет прежней шумной жизнью.

— А вы при этом не пострадаете? — с невольным интересом к этому странному человеку спросил Лаутон.

— Нет! Взрыв будет произведен с помощью бикфордова шнура. Дом мой не пострадает.

Они простились и вышли. Снова объяло их царство молчания.

«Прежде всего, необходимо оповестить газеты о том, что сегодня вечером Лондон снова заговорит», — написал Лаутон Уэльсу.

«Конечно».

Через два часа весь Лондон узнал радостную весть.

Ровно в 9 ч. 34 м. в Гемпшире раздался оглушительный взрыв. Его услышали все, ибо в это мгновение колдовство разрушилось. Знакомые звуки заполнили улицы. Прежний шум, визг, грохот. И через несколько часов прошедшие ужасный двое суток стали казаться лишь тяжелым сном.

Харальд Бергстедт

ЧЕЛОВЕК С ПОРОШКОМ

Я хорошо его помню.

Миниатюрного человечка аристократической внешности, для которого все и вся были как бы пустым пространством; сухонького и вылощенного; с глазами за стеклами пенсне, с пенсне в облаках сигарного дыма.

Он был курортный гость в самом разгаре сезона, а я — скромный репетитор в местечке.

Сам не знаю, по какому поводу и, кто его знает, с какой целью, но это он завязал знакомство, протянул мне однажды на улице — осторожно — руку. Я, как сейчас, вижу эту гладенькую ручку, такую хрупкую, изящную в моей неуклюжей плебейской лапище.