Хотя о чём это он – весь Ти’арг теперь во власти Альсунга. Абсолютно весь, включая Кинбралан и Академию – единственные места, которыми Альен здесь хоть как-то дорожил. Оставаться тут дальше нет никакого смысла – так велика ли разница, куда плыть?..

Альен закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. «Волшебник должен быть выше любых присяг и границ», – учили Отражения – не словами, но всем образом жизни. Проклятые дни в Кинбралане: разбудили в нём голос крови, неразумный и неуместный. А ещё, как выяснилось, довольно разрушительный. Полное затмение – будто чёрный диск, заслоняющий солнце… Альен слишком расслабился и отвлёкся в последние годы, думая, что в нём давно умер лорд Тоури – если вообще когда-нибудь жил. Как бы не так…

Он не привязан к Ти’аргу. Действительно не привязан. И уже ничем не способен помочь ему.

Ничем – кроме того, чем может и должен помочь всему Обетованному. Закрыв разрыв и изгнав Хаос. Это положит конец войне, а ещё – очевидно, расстроит планы Хелт и «господ за морем», от которых отступился Фиенни.

Ты свободен, – шепнул печальный голос где-то на задворках сознания. Глаза цвета стали, устремлённые в невидимую пропасть… – Ты свободен в своём выборе, ученик.

Конечно, свободен. «Я и делаю его, этот выбор, – с последним наплывом горечи Альен вспомнил Алисию, Дарета, отца – и представил, как легко выдирает их из своего сердца. Когда-нибудь так придётся поступить с каждым, кто рядом, с каждым, кто небезразличен ему. Любовь Повелителя Хаоса несёт худшее зло, чем ненависть. – Делаю каждый день».

Но всё-таки – в чём конец правды, учитель? Где пределы её, почему одна разгаданная загадка рождает дюжину новых?..

Фиенни погиб от руки Хелт в облике Альена – об этом говорит его последняя память, заключённая в кусочке стекла. Но кто научил северянку такой магии? Сам Альен не владел ею, и даже Отражения обращались к ней только в исключительных случаях. Сложнейший комплекс заклятий, почти неподвластный смертным существам.

Это – раз. Первый шаг в тумане, первый аккорд в вихре масок.

Само стекло – часть «черновика» последней работы Фиенни, того зеркала, что они отливали вместе. Часть уменьшенной копии того, что должно было получиться в итоге. Хелт забрала из Долины осколок и камень, пробуждающий чары, но кто сделал для неё такую диадему? Авторское клеймо мастера Фаэнто – искусная подделка – стоит прямо на серебре, а не только на спрятанном зеркальце. Но изготовить украшение могли, разумеется, только после смерти Фиенни.

Выходит, Хелт доверяла кому-то настолько, чтобы признаться в своём прошлом и в магическом даровании. И рассказать о Фиенни. И даже (вот это даже представить сложно) дать доступ к предельно личным его воспоминаниям.

Это – два. Нужно найти этого человека – если он, конечно, человек…

«Невозможно, – с обречённой злостью признал Альен. Рыжий хозяин, пробегая мимо с какой-то тряпкой, жизнерадостно улыбнулся ему – но он не повернул головы. – Это может быть кто угодно. Отражение-предатель из Долины. Маг-человек. Какой-нибудь продажный ювелир из агхов…»

Ювелир из агхов?.. Это уже интересно. Возможно, есть смысл в том, чтобы диадему получше рассмотрел Бадвагур… Хотя даже видеть её в чужих руках теперь казалось Альену святотатством.

И его измотанные мысли, описав круг, вернулись к мальчишке-дорелийцу. Маловероятно, но ведь и он может знать что-нибудь о прошлом украшения – особенно если и впрямь был вхож к королеве… Такие вещи не воруют лишь потому, что они приглянулись.

Ты думаешь не о том, ученик. Ты думаешь о своей, не об общей проблеме.

Научи же, как нащупать между ними грань… Если она вообще есть.

Раскалывалась голова. Альен опустил её на руки, прижав ко лбу костяшки пальцев. Лёгкая боль успокаивала. Он не спал две последних ночи – держался только на тех снадобьях, что так взволновали рыжего хозяина. Может, Бадвагур всё-таки прав и немного вздремнуть не так уж бессмысленно?.. С их отъезда из замка агх, позабыв о собственной скорби, окружил его назойливой заботой – такой, что его незабвенная матушка позавидовала бы. Считал каждую ложку, отправленную в рот Альеном, и занудно твердил, что тот мало спит.

«Ты погубишь себя раньше, чем доберёшься до земель колдовства, волшебник, – ворчал Бадвагур сквозь дым от своей трубки, когда вечерами они сидели у очага. – Никому тогда не будет пользы от твоих метаний».

«От них и так, скорее всего, не будет никому пользы», – тускло подумал Альен, поднимаясь к себе в комнату. Там он разделся, завернулся в тонкое одеяло и почти сразу уснул.

***

Равнина, выжженная солнцем – золотистый песок до самого горизонта и жар, от которого хочется пить. Альен брёл по этому песку, и он жёг босые подошвы, а позади тянулась цепочка следов: он шёл давно. Шёл к белым вратам, за которыми ревело пламя…

«Мы ждём тебя, Повелитель Хаоса».

Дивные голоса, звенящие лучше любой музыки – и лучезарно-прекрасные, высокие создания со звёздами вместо глаз… Ослеплённый белизной их одежд, Альен едва не заплакал. Вот она, опора и спасение, вот надежда для всех. Как он может быть повелителем хоть чего-нибудь, когда извечные Хозяева – Они?..

«Мы ждём тебя, Повелитель Хаоса. Ты откроешь Врата до конца, и тогда мы будем свободны. И тогда Обетованное вновь станет нашим».

Конечно – конечно, всё что угодно… Альен глубоко вдохнул – раскалённый воздух резанул лёгкие – и побежал, еле касаясь ногами земли. Он успеет, он должен успеть…

И вдруг – тишина. Шорох крыльев, повсюду светлые перья – и рыдания, полуптичьи-полулюдские, томительно долгие, хватающие за душу… Ту, что рыдала, Альен не видел – лишь слышал голос:

«Прошу тебя, нет. Ты должен закрыть Врата – закрыть навсегда! Всё погибнет, если откроешь! Всё живое, всё любящее и ненавидящее. Будет лишь магия и холодная власть без сердца, и холодная красота посреди пустот».

– Так кого же мне слушать? Кого? – в отчаянии повторял Альен, крича в небеса – но они молчали. И в них, точно в синей раме, водоворотом крутились маски – одна за другой: отец с матерью, Нитлот и Ниамор, Дарет и Мора – и Фиенни, Фиенни, Фиенни…

– Милорд, проснитесь! Пожалуйста, милорд!..

Альен открыл глаза и откашлялся, хватая ртом воздух. Очертания потолка расплывались. Он чувствовал себя так, будто долго пролежал с тяжёлой каменной плитой на груди, а потом сбросил её.

– Это был сон, милорд, просто сон, – бормотал по-дорелийски жалобный голос где-то справа. – Вы так кричали, вот я и… Может, Вам воды принести?

Альен рывком сел и увидел лохматого смуглого парнишку – того самого вора. Он стоял на коленях у его кровати и мелко дрожал, сжимаясь в комок. Дверь была приоткрыта. Альен поднял руку, и она со щелчком захлопнулась; воришка вздрогнул.

– Как Вы вошли? – спросил Альен, стараясь изгнать из голоса любые признаки волнения. Пора проучить глыбой льда этого наглеца – причём необязательно в переносном смысле…

Он выбрался из кровати, набросил рубашку и первым делом коснулся невидимой крошечной пентаграммы на ящике стола, где хранил диадему. Та светилась ровным зелёным светом – значит, украшение на месте.

– Дверь была открыта, – голос мальчишки дрожал, как и он сам: зрелище было жалкое. – Простите, милорд… Не хотел беспокоить.

На обращение «милорд» Альен недовольно дёрнул плечом – до кого-то долго доходит… Потом, успокоившись, щелчком мизинца зажёг свечу: пока он спал, на улице стемнело. Эти ти’аргские зимы… В Минши их, наверное, будет ему даже не хватать.

Дорелиец наблюдал за ним широко распахнутыми мышиными глазками – совсем как тогда, пару дней назад… Альен поморщился, но кивнул на стул.

– Садитесь, раз уж пришли. Вообще-то у меня нет привычки оставлять дверь открытой.

– Но я не лгу, – заверил парень, бочком перебираясь на стул и исподтишка оглядывая комнату. – Вы ужасно кричали, я думал, Вам плохо…

– Спасибо за заботу, – прервал Альен, – но, думаю, не стоило. Хозяин сказал, что Вы пытались узнать моё имя.