– Он пережил Чёрную Немочь, один из немногих, – сглотнув слюну, сказал двуногий. – Духи и Богиня-Мать спасли его, но в обмен забрали правую руку … Он говорит, что Шайальдэ неоткуда больше ждать помощи. Что вечное проклятие ждёт Вас и Ваших людей, если Вы подведёте их.
– Это честная сделка, – мелодично произнесла хозяйка и шевельнулась. Ао почувствовал, как её рука скользнула к шее – к флакончику на тонкой цепочке, который она очень давно прятала. Послышался тихий звяк; раскосые глаза чужака расширились, и от него запахло алчностью. – Одно в обмен на другое. Вот оно, лекарство от Немочи. Единственное противоядие, рецепт которого мне сообщили господа из-за моря, лучшие волшебники в нашем мире. Всё, как я и обещала. Я расскажу, как изготовить его, если и Шайальдэ выполнит свою часть договора. Первый Всадник согласен на мои условия?
На этот раз чужак долго молчал. Запахи вокруг него клубились удушливым облаком – Ао давно не встречал такую смесь страха, злобы, надежды, отчаяния и громадного, многодневного горя… Он испуганно прижал уши.
Скрипнув зубами от бессильной ярости, чужак внезапно ударил пятками лошадь; та громко заржала и вскинулась на дыбы, перебирая копытами. Сладкоголосый двуногий, видимо, подумал о том же, о чём Ао, и ринулся чужаку наперерез, прикрывая хозяйку собой. Но в этом не было необходимости: тяжело дыша, двуногий с обритой головой всего лишь проехал пару шагов в сторону и вцепился здоровой рукой в красноватый сосновый ствол. Ао чувствовал, что перед глазами чужака стоит пелена от стыда и жажды крови.
– Да, – как бы не веря своим ушам, вскоре выдохнул двуногий-переводчик. – Да!.. Всё как Вы просили… Степное войско ударит по Кезорре, если кезоррианские Правители поддержат короля Абиальда. Ударит по Вашему приказу. Первый Всадник согласен, моя госпожа!..
ГЛАВА VIII
Долина Отражений
Сотни золотистых огоньков – маленьких и круглых, издали похожих на светлячков – парили в воздухе, и их отражения множились в зеркалах. «Свечки» – так многие зовут их в Долине. «Свечки» часто зажигают, когда творят целительную магию.
Беззеркальные простолюдины иногда встречают их – в лесах, на болотах. И верят, что они отгоняют злых духов.
Нитлот, разумеется, не верил в злых духов. Зато знал кое-что о духах Порядка и демонах Хаоса. И предпочёл бы, честно говоря, остаться на другом уровне осведомлённости.
Интересно, Соуш тоже верит в «свечки»?.. Хорошо ему, если да.
Нитлот шёл по зеркальным коридорам Меи-Зеешни, и только врождённое чутьё Отражения подсказывало ему, куда шагнуть в следующий момент. Зеркала злорадно ловили его облик – бледный, сутулый, с синяками под глазами и бесцветными редкими прядями. Но даже собственное уродство сейчас мало трогало Нитлота – пожалуй, ещё меньше, чем всегда. Очень уж тяжёлые пришли времена, и их тяжесть давила ему на плечи.
Из глубины Меи-Зеешни доносились вибрации волшебства и еле уловимый травяной запах. Нитлот шёл в особое место – небольшую комнату, построенную над древним очагом Силы. Любая магия работала в ней намного мощнее и чётче; это помогало, но и требовало большой ответственности, так что пускали туда не всех. Беззеркальных учеников – никогда.
Комната вообще использовалась крайне редко. Обычно – когда требовалась помощь Старшим. И ещё когда Старшие готовились к переходу в Мир-за-стеклом.
Честно говоря, Нитлот до сих пор не понял, к какой из этих категорий относится их случай.
Он скорчил гримасу, пытаясь прогнать крамольную мысль. Невозможно, чтобы Старший сам решил уйти и бросить Долину в такое время. Зная, что Хаос теперь на пороге Обетованного. Нитлот никогда не был особенно близок со Старшим (ладно, ладно, тот просто не подпускал его ближе…), но всегда верил в него. Воля Старшего была твёрже алмазов для резки стекла. Он не поступил бы так с ними.
«А если он всё-таки испугался?» – тоненько, со смешком шепнуло что-то в воздухе, когда Нитлот подходил к очередному повороту. Магия Меи-Зеешни, в числе прочего, имела свойство обнажать потаённые мысли и страхи…
«Он не испугался, – без слов ответил Нитлот, усиливая блок на своём сознании. – Он действительно болен. Он стар, и силы покидают его. Вот я бы испугался, но нечего мерить других по себе».
Чуть раньше Нитлот ни за что бы не задумался о собственном страхе. Однако он и сейчас не придал этому особого значения. Он изменился, вот и всё.
Да, всё меняется – это, наверное, главная мысль, которой обучают в Долине. Мысль, которую Нитлот совсем недавно принял полностью. После недель в Домике-на-Дубе и увиденного в Зеркале Теней он стал как-то тише и задумчивее. Злобное стремление вечно критиковать окружающих поблёкло, да и копаться в старых обидах теперь просто не было времени. Всё меняется – а ему всегда не хватало этой изменчивости. Готовности принимать немыслимое и заглядывать туда, куда никто не пытался. Того, что делает смертных похожими на моря.
Того, что было в Фиенни, Ниамор… И в Альене. Особенно в Альене.
И всё же то, что Нитлот узнал о смерти Фаэнто и прочем, нисколько не облегчило жизнь – скорее наоборот. Вопросы множились с каждым днём, а ответов не прибавлялось. Нитлот привык знать, что хорошо, а что плохо, и весь этот туман по-прежнему пугал его.
Возможно, Альен разобрался бы лучше; хотя кто его знает, Альена… Нитлот вздохнул. Таких всё-таки нельзя пускать к власти, а Долине сейчас нужен сильный вожак. Без Старшего Долина – точно отара упрямых овец без пастуха. Все блеют о своём, тянут в свою сторону, и никто не способен договориться.
«Всё оттого, что мы эгоисты, – грустно признал Нитлот, нащупывая наконец ручку в круглой стеклянной двери. – Старые, испорченные эгоисты, несмотря на всю нашу магию. Нам всем ещё учиться и учиться у таких, как Соуш».
И тут же ему стало смешно. Немой, полуграмотный крестьянин – пример для зеркального народа… Один вывод безумнее другого.
А теперь, когда Альсунг захватил Ти’арг, им как никогда необходим разум. Это, конечно, не касалось бы Долины, если бы…
– …Если бы Альсунгом не правила ученица Фиенни, которой помыкают тауриллиан, – произнёс мелодичный женский голос, как только Нитлот вошёл в комнату. Он с досадой вздохнул: в Долине не так уж много тех, кто способен без спроса пролезть к нему в голову. Но Верховная жрица, конечно, среди них.
– Здравствуй, Наилил, – сказал он, делая пару шагов. «Свечки» здесь кружили повсюду, но пол был так матово чёрен, что даже не отражал их блеска. – Я пришёл проведать Старшего.
Наилил стояла на коленях возле Старшего, подновляя светящиеся охранные знаки вокруг него. Старший лежал прямо на полу, и его с ног до головы окутывали золотистые нити целительной магии – гудящие, пропитывающие кожу и кости. Сквозь свечение Нитлот едва разглядел знакомый морщинистый профиль с орлиным носом и плотно закрытые глаза. Старший был высоким, очень крепким мужчиной – вопреки впечатляющему возрасту, – поэтому раскинулся почти во всю длину маленькой комнатки. Нитлот с болью смотрел на длиннопалые руки, сложенные поверх линий пентаграммы.
Казалось, он просто спит и скоро проснётся – спокойный и уверенный, как обычно. Парой чеканных фраз развеет все сомнения Нитлота, прихлёбывая свой любимый ромашковый чай.
Нитлот с детства ненавидел ромашковый чай. И когда-то очень боялся Старшего.
– Ему не лучше и не хуже, – сказала Наилил, стряхивая с пальцев золотистые искры. Выглядела она как женщина средних лет, хотя была не намного моложе Старшего. Нитлот знал её молчаливой и степенной – как и подобает жрице, служительнице зеркал. Тёмные с проседью волосы сползали до самых пяток, прикрытых простым балахоном; в них, как положено, покачивались древесные ветви. Мельком Нитлот удивился: и почему они не мешают ей работать?.. – Он покидает нас.
Нитлот не стал спорить. Наилил искусная целительница – ей виднее, и нечего растить в других напрасную надежду… Но всё-таки, всё-таки ему хотелось бы, чтобы сейчас она солгала или ошиблась.
