–Какой наблюдательный… Лучше бы с вещами помог!

–И ведь не соврал твой севильянос про соседа, – проигнорировал просьбу друга Портной, выпуская ароматный дым табака с корри.

–Фух! – выдохнул, наконец, Ганс, опершись руками о колени. – Дай затянуться.

Портной ехидно улыбнулся и молча протянул товарищу папиросу. Он знал, что будет в следующий миг.

Стянув с кучерявой светлой головы шапку, Ганс прищурился и сделал затяжку. Лишь секунду его лицо изображало блаженство, но затем дым с жутким кашлем вырвался наружу.

–Шапку надень, балбес, заболеешь же! – по-дружески прокомментировал Портной. Он был старше Ланге. К 29 годам Портной многое повидал в своей жизни. Причем еще до падения астероида. Сирота, выросший без родителей, прекрасно знал, что значит быть одному в пустом обреченном мире, наполненном чужими и равнодушными людьми. Он ценил друга, и в меру своих возможностей заботился о наивном пареньке, как о младшем брате.

Ганс не стал спорить, понимая, что даже при температуре в -30°С (перед бурей вместе с затишьем приходило резкое потепление) можно запросто схватить простуду или чего похлеще.

–Наверное, ты прав, не стоит делать привал перед возвращением. Вождь, если узнает о моем исчезновении, голову обоим открутит, – согласился он с другом.

Чуть ранее возник спор о том, стоит ли сделать передышку перед возвращением домой. Ланге любил пустошь за ее будоражащий романтизм и свободу, за богатые тайники, сокрытые в подвалах навсегда умолкших городов, и за вызов, который она бросала каждому, кто ступит на ее территорию. Этот вызов дарил Гансу свежую порцию адреналина и вдохновения. Именно находясь в вылазке, ему однажды и пришла идея создания навигационного прибора. Но Портной был другим. В отличие от Ганса, он старался не делать лишних шагов и не рисковать попусту. Он был реалистом. Жизнь заставила его таким стать.

Перекусив вареного риса, вылазчики загрузили связки с найденными вещами в сани, накрыли их плотной тентовой тканью и крепко стянули веревкой. Рыжий всегда взбирался на самую верхушку поклажи, словно кучер, и с несвойственной животному глубокой грустью в глазах наблюдал за мерцающими по сторонам пустотами оставленных городов. Портному казалось, что Рыжий все понимает. «Но собака – не человек! – каждый раз возмущался Ланге. – Пусть хоть весь мир перевернется. Для пса самое главное – чтобы хозяин был рядом. В этом его счастье и слабость». На что Портной отвечал: «Его счастье в том, что он не знает человека так, как знаю его я. И в том, что я знаю человека так, как не знает никто другой. Я никогда не дам его в обиду. И он это знает. Для него этого достаточно».

Вылазка оказалась хоть и рискованной, но весьма продуктивной. Ланге нашел целую кучу полезного электронного хлама, а Портной, в чьи обязанности в Западной Пальмире входили пошив и ремонт спецовки, одежды, тентов и даже обуви, тоже не остался без награды за смелость покинуть дом в такое опасное время суток. Он отыскал в небольшой швейной мастерской замечательный профессиональный комплект портновских ножниц, целый ящик других незаменимых аксессуаров, три рулона чистой парчи, с дюжину рулонов драпа, а также несколько мешков кожи в нарезке и шкурках. Видимо, местные мастера просто не успели выполнить какой-то крупный заказ.

С хорошим настроением они ехали домой. Ничего не предвещало беды. Но беда не ждет хорошей погоды, падения астероида или курса доллара. Она просто есть, и она никому и никогда не позволит забыть о своем существовании. Как только Ганс сменил Портного в управление снегоходом на полпути до Вильямартина, транспортное средство занесло на обледенелом участке поворота, и оно перевернулось, утянув за собой тяжелые груженые сани. Никто из экипажа не пострадал. Инцидент лишь слегка нашпиговал их шивороты снегом за неосторожность.

Рыжий стоял и громко лаял в сторону опрокинутых саней.

–Тихо-тихо, дружок! – успокоил испуганного пса Портной, погладив его по сутулой худощавой спине.

Перевернув снегоход на гусеницы, Ланге первым делом попытался его завести, но старания хрипящего стартера не давали положительного отклика при повороте ключа.

–А-а-а! И какой черт занес нас на эту галеру! – схватился за голову Ганс, добравшись, наконец, до карбюратора.

–Что? Что случилось? – встревожился Портной.

–Карбик переливает! – раздраженно прокомментировал тот.

–А можно на человеческий перевести? – в той же манере ответил Портной.

–Можно! Снегоходу конец! Карбюратор летит в автомобильную Вальхаллу! Аминь! Так понятно? – не успокаивался Ланге.

–Эй! Полегче… – «на поворотах» – хотел сказать Портной, но вовремя остановился. Он не хотел обижать друга. Тот и так был на взводе.

Ганс посмотрел на своего товарища, покачал головой и, виновато потупив глаза, сказал:

–Прости. Прости меня, друг! Не знаю, что на меня нашло. Какой же я осел! – ударил он себя по ноге. Ланге всегда так делал, когда нервничал.

–Ну, перестань! Мы в диких условиях, здесь всякое случается, – присев рядом на сиденье остывающего снегохода, Портной по-дружески похлопал его по плечу. – Ладно, время не на нашей стороне. Нужно выдвигаться, пока «Сумеречная Ярость» не взялась за свое дело, – взглянул он на запад. Буря двигалась медленно. До ее начала было чуть больше недели, но далеко на западе горизонт уже затянуло тяжелое черное облако изрезанное толстыми белыми жилами неутихающих гроз.

Спрятав снегоход под пологом, друзья условились вернуться за ним, когда стихнет буря и потеплеет. Затем они собрали разбросанные по сторонам вещи, взяли каждый по веревке и потянули сани в сторону Вильямартина.

Движение с санями занимало очень много времени и сил. Приходилось часто останавливаться и делать привал, чтобы отдохнуть. А это, как правило, сопровождалось разведением костра, разогревом пищи, просушкой сырой обуви и одежды.

Дрова тихонько потрескивали в небольшом костерке, обложенном обычным бутовым камнем, и языки пламени отсвечивали от темных запотевших стен ржавого автобуса, где они устроили очередной привал.

–Что же я скажу Диего! – по мере приближения к Вильямартину к Гансу все чаще приходило понимание неминуемости предстоящей беседы с хозяином снегохода.

–Я бы больше беспокоился о том, что мы скажем вождю, – высказал свое мнение Портной, делая маленькие глотки из фляжки с пряным янтарным ромом.

–Не беспокойся. Это я втянул тебя в эту передрягу. Мне и разгребать.

–Нет, Ганс. Так не пойдет. Вместе влипли, вместе и расхлебывать будем. Я вот еще о чем подумал: убежище-то в Вильямартине небольшое. Туда едва местные помещаются на период Сумеречной Ярости. Помню, какой-то торговец по дню еще жаловался мне в трактире, говорил, что всех заблудших они отправляют к нам – в Пальмиру. Якобы даже местные с трудом в убежище помещаются. Приютят ли они нас?

–Думаю, да. Мы же не бродяжки какие-то. Мы, можно сказать, жители новой столицы Испании! – высокопарно произнес Ланге, протирая тряпочкой нелепые запотевшие круглые очки для зрения.

Портной возмущенно отвел взгляд в сторону, несогласно цыкнул и сказал:

–Не бродяги? Жители новой столицы? Знаешь, люди всегда искали повод возвысить себя над остальным миром. Сначала мы вознеслись над дикой природой, потом заставили животному и растительному миру служить во благо человека, следом шла наука… она в какой-то мере, тоже покорялась самым пытливым умам. Но затем человеку и этого стало мало, и он решил возвыситься над самим собой, а следом и над всей вселенной, пытаясь расшифровать ее великий замысел.

–Хм! – хмыкнул Ганс. – Ты знаешь, слушая тебя, я в очередной раз убеждаюсь… – выдержал он паузу.

–В чем? – не вытерпел Портной.

–Убеждаюсь в том, что мой друг истинный гуманитарий, – добавил он и громко расхохотался.

–Да ну тебя! – улыбнулся Портной и кинул в товарища полупустую фляжку с алкоголем.

–Наконец-то поделился! – Ланге поднял ту с пола и сделал глоток.