— Чего ты там плетёшь несусветное! — рассердился Аргылов. — Нечего нести околёсицу, говори по-человечески!
— А мне кажется, я толкую по-якутски, по-человечески!
— Не мучай, говори, что там из Якутска сообщили.
— Из Якутска?
— Да, о сынке… Валерии…
Поняв, о чём беспокоится старик, Сарбалахов перешёл на другой тон.
— Оказывается, Митеряй, ты нас принял за недобрых вестников. Не приведи господь такого. Мы по другому делу. Ну, успокойся, сядь.
— О, грех какой… Не мори уж, скажи прямо, чего надо.
Сарбалахов выбил трубку о край стола и положил в карман.
— Мы с Чемпосовым пришли как сватья…
— Что-о? — Аргылов дёрнулся, как уколотый. — Ты, сын Сарбалаха, решил надо мной посмеяться?
— О, боже! — схватилась за голову и Аанас.
Сарбалахов, осердясь, надул щёки.
— У вас имеется взрослая дочь. Так вот к ней сватается наш офицер, ротмистр Николай Георгиевич Угрюмов.
Услышав своё имя, ротмистр наклонил голову и обнажил под зачёсом лысину.
— Харчагай… — Ааныс отвернулась, с шумом отодвинула свой стул и пошла прочь.
Угрюмов проводил её взглядом.
— Пусть женщина уходит, это лучше, — нашёлся Сарбалахов. — Мужчины скорей поймут друг друга. Николай Георгиевич не какой-нибудь безродный бродяжка. Должно, ты слыхал о людях, приближённых царя — их называют «дворяне». Ротмистр — дворянин. До революции его родители владели большим имением, ну, значит, землями. Ещё они имели в Петербурге и Москве несколько своих домов. Когда восстановится прежняя власть, все свои владения он получит обратно. Имеет военное образование, воевал всю германскую войну при царе, воевал и при Колчаке, прошёл сквозь огонь и воду. Старик Митеряй, распространись мыслью и вдаль и вглубь: дочь твоя становится дворянкой. У тебя самого появляется возможность развернуть торговлю на севере и на юге. К твоим ногам падут даже власти города Якутска, потому что, насколь слыхать, среди якутов нет ещё человека, породнившегося с русскими дворянами. Ты будешь первым. Старик Митеряй, мы ждём твоего слова! Неспроста говорится, что у женщины волос долог, ум короток, с ними можно и не считаться. Главное — твоё слово.
Подперев голову, Аргылов погрузился в думу. Вначале он был ошарашен, но способность соображать вернулась к нему быстро. Сын Сарбалаха и вправду не шутил: они пришли свататься. Потому-то, оказывается, этот русский и угнездился отдельно. Серьёзны ли его намерения или он бесится? Для зятя этот нучча уж больно того… Сидит, сатана, расплывшись, копна копной. Староват, немногим, кажись моложе меня самого. Однако деньги у всех одинаковы — и у русских, и у якутов, и у старых, и у молодых. Правильно говорят, что деньги не пахнут. Если он действительно дворянин, то это заманчиво. Стать сановитым тестем Аргылов не прочь. О-о, тогда бы он кое-кого хорошенько бы проучил! Только не шибко ли скоропалительно это?..
— Давно ли знает девку этот ваш… — не отнимая рук от лица, осведомился Аргылов.
— Увидел вчера, и вот… Полюбил!
— Скажи как быстро!
— Сейчас всё быстро — время такое…
— Жениться, так быстро! Бросать, так быстро, — поддакнул Чемпосов.
Сарбалахов незаметно наступил ему на ногу.
Аргылов украдкой глянул меж пальцев: второй сват не с чудинкой ли?
— Хозяин согласен? — спросил ротмистр.
— Погодите немного, Николай Георгиевич.
— Вы его спрашивайте конкретно: да или нет?.
— Спешит! — буркнул себе под нос Чемпосов. — Приспичило!
— Сиди, не болтай! — обрезал его Сарбалахов.
— Что он говорит? — кивнул на ротмистра Аргылов.
— Э, да ничего особенного! Ну, что скажешь?
— Не наступали б на горло…
— Тебе же рассказано, какой человек зять. Чего ещё раздумывать?
— Ещё бы не раздумывать!
«И жениться легко, и бросить легко…» Правда, это так. Этот русский — вроде перелётной птицы. Может, оказаться, что жён у него по городам да сёлам — не счесть. Может, и в России законная жена? А нет, так не сегодня-завтра зятька-то убьют. Война — она и есть война…
— Тарас, в такие-то времена… Удобно ли? Не осудит ли народ? Подождать бы надо…
— Пустое! Чего там ещё — удобно ли? Обещаю тебе: на свадьбу пригласим самого генерала Пепеляева! Вот… А насчёт людской молвы… Ты на это наплюй!
— К тому же есть обычай калыма и прочего, — стоял на своём Аргылов. — Нельзя же так… Не по-людски!
— И скажет же! Право, язык без костей, рта не дерёт! Какого и сколько калыма ты хочешь сорвать с нас, с солдат? Наш калым — это наши жизни. Мы сражаемся за вас, и жизни наши висят на кончиках наших штыков. Заговорил о калыме! И без нашего калыма у тебя мошна толстая!
Наступила длинная пауза. «Не слишком ли рубанул сплеча?» — мелькнуло у Сарбалахова. Ротмистр, не понимая слов, но понимая тон, поглядывал с тревогой то на старика, то на свата. Один Чемпосов сидел безучастно, глядел в пол.
В прежние времена сватов без калыма Аргылов и близко не подпустил бы к своему двору. А сейчас, если подумать, что за калым может уплатить этот бродяга? Кроме вшей в портках, у него и нет, поди, ничего. Другое дело, если они победят! Если они овладеют хотя бы Якутском, там найдётся добра на калым не одной девке! Да и девка-то сама — отрезанный ломоть… В ней, сатане, ни капельки моей крови. Умру, так она обо мне и слезы не уронит, а то и обрадуется. Будто в целом свете нет у ней более кровного врага, чем я. У-у, стерва! Уж выдать её за этого лысого борова — всё лучше, чем выскочит замуж за какого-нибудь комсомольца-босяка с глазами на темени. Может, хоть этот нучча её укротит!
— Старуха! — распорядился Аргылов. — За стряпню!
— Вот это умное слово! Вот это хозяин! — вскочил Сарбалахов и обрадованно затряс руку Аргылова.
Второй сват глубоко вздохнул.
Ротмистр Угрюмов не понял что к чему: старик кричит на кого-то, а Сарбалахов явно обрадован…
— Что он сказал? Он согласен?
Сарбалахов вместо ответа сделал размашистый жест, показав рукой на принесённую ими сумку.
— Николай Георгиевич, спирт — на стол!
У Кычи в эти дни только и дел было, что спать: за ворота не выйти — офицеры и солдатня проходу не дают, делать что-нибудь по дому — душа не лежит, всё из рук валится. Вот и заспалась она вроде евражки.
Ааныс разбудила Кычу, поправляя на ней сбившуюся шубу.
— Что, мама?
— Тише! Слыхала, о чём они говорят?
— Кто такие?
— Да эти… гости вчерашние. Они пришли сватать.
— Кого это?
— Не меня же!
— Ме-е-ня-я? Да я их бесстыжие лица… — Кыча вскочила.
— Не надо, доченька! Натворишь беды…
Ааныс уложила Кычу обратно, легла рядом, и обе скрылись под шубой.
— Голубушка, подожди. Давай подумаем вместе.
— Ты что, мама, говоришь? О чём тут думать?
— Доченька! Если ты выйдешь к ним и в лицо откажешь, они ни перед чем не остановятся. Чего доброго, начнут стрелять или снасильничают. Были бы люди как люди…
— А он что-нибудь сказал?
— Кто?
— Да отец…
— Я не слышала… Разве станут спрашивать? Схватят, сомнут, и всё…
— Что же это такое! Как же так? Я же не согласна!
Ааныс теснее прижала к себе дочь.
— Мама, кто из них… сватается?
— Нучча…
— Я так и знала. Он вчера пригрозил. Что же мне делать?
— Если согласится отец, сегодня стерпи всё. Перечить сейчас бесполезно. Сделай вид, что не отказываешь, лишь бы отправить их домой. Завтра ли, послезавтра, может, выход найдём. Хороших бы людей отыскать где-нибудь в укромном месте. Пока не уляжется кутерьма, ты могла бы там спрятаться…
— Джахтар! Долго ли звать тебя? — послышалось из-за стола, и вслед за тем, отдёрнув в сторону занавеску, явился сам хозяин. — Я велел тебе приготовить ещё еды. Ты что, оглохла? Навари ещё мяса. Занеси из амбара замороженный хаас! Хотуой, ты тоже вставай! Одевайся, да получше!
Стол накрыли, гости повеселели, предвкушая пир, загремела посуда, зазвенели ножи и вилки.
— Дочь где? — обернулся Аргылов к жене. — Или ждёт, чтобы я зашёл к ней с плёткой?
