Китти скребет пером по странице, время от времени сосредоточенно хмурится и вздыхает. Эсме бьет каблуком по ножке стула. Китти не обращает внимания. Эсме бьет снова, сильнее, и Китти поднимает голову. Ее губы раздвигаются в улыбке, и между ними на мгновение показывается язык – как раз чтобы заметила Эсме, но не заметила гувернантка, мисс Эванс. Эсме широко улыбается.

Она сводит глаза к переносице и втягивает щеки. Китти прикусывает губу и отводит глаза.

Однако, стоя спиной к письменному столу и глядя в сад, мисс Эванс певуче произносит:

– Надеюсь, упражнения по арифметике почти закончены.

Эсме смотрит на цепочки цифр, знаки плюс и минус. Рядом с двумя полосками, которые означают знак равенства, ничего нет – темная пустота. Внезапно на нее нисходит вдохновение. Отодвинув грифельную доску, она соскальзывает со стула.

– Можно мне выйти? Пожалуйста, мисс Эванс, можно мне выйти?

– По какой причине?

– Мне… кхм…

Эсме пытается вспомнить, что же она собиралась сказать.

– По естественной надобности, – не отрываясь от глаголов, произносит Китти.

– Кэтлин, разве я к вам обращаюсь?

– Нет, мисс Эванс.

– Тогда будьте добры, придержите язык.

Эсме делает глубокий вдох через нос и, очень медленно выдыхая ртом, произносит:

– По естественной надобности, мисс Эванс.

По-прежнему стоя к ним спиной, мисс Эванс кивает.

– Можете выйти. Только на пять минут.

Эсме скачет по саду, касаясь пальцами распустившихся цветов, которые растут в горшках у стены. Лепестки водопадом осыпаются ей вслед. Жара близится к высшей точке. Скоро придет время дневного сна, мисс Эванс исчезнет до завтра, а им с Китти позволят растянуться в дымке москитных сеток и смотреть на медленно кружащиеся под потолком лопасти вентилятора.

У двери столовой она останавливается. Куда теперь? Из темной кухни веет густым ароматом чая. С веранды едва слышно доносится голос матери:

– …он выбрал дорогу вдоль озера, хотя я недвусмысленно объяснила, что мы едем сразу в клуб. Ты же знаешь…

Эсме отворачивается и бредет через сад к детской, толкает сухую и горячую дверь и входит в дом. Джамила что-то помешивает, склонившись над низкой плитой, Хьюго стоит, вцепившись в ножку стула и прижимая ко рту деревянный кубик. При виде Эсме он вскрикивает, падает на пол и ползет к ней, ритмично перебирая руками и ногами.

– Привет, малыш, привет, Хьюго, – воркует Эсме.

Она любит Хьюго. Обожает его крепкие жемчужно-белые ручки с ямочками, его молочный запах. Она опускается перед ним на колени, и Хьюго хватает ее за пальцы и тянется к заплетенным в косы волосам.

– Можно мне подержать его, Джамила? – просит Эсме. – Ну, пожалуйста!

– Не надо бы. Он очень тяжелый. Тебе его не поднять.

Эсме прижимается носом к носу Хьюго, и он в восторге хохочет, запуская пальцы в ее волосы. Сари Джамилы шуршит и шепчет что-то в такт шагам, когда няня идет к детям. На плечо Эсме ложится мягкая прохладная ладонь.

– Что ты здесь делаешь? – тихо спрашивает Джамила, потирая лоб. – Сейчас время уроков.

Эсме пожимает плечами:

– Просто зашла проведать брата.

– Твой брат здоров. – Джамила берет Хьюго на руки. – Конечно, он скучает по тебе. Знаешь, что он сегодня сделал?

– Нет. Что?

– Я отошла к той стене, а он…

Джамила умолкает на полуслове. Ее большие черные глаза впиваются в Эсме. Вдалеке слышится отрывистый голос мисс Эванс и громкий, взволнованный голос Китти, перебивающий гувернантку. Потом слова доносятся отчетливо. Мисс Эванс говорит матери Эсме, что девочка опять сбежала с урока, что она непослушная, лгунья, ее невозможно ничему научить…

И Эсме вдруг понимает, что на самом деле она сидит в столовой, в одной руке вилка, в другой – нож, а перед ней на столе тарелка овощного рагу. В подливе золотятся кружочки жира, и если она пытается их разбить, каждый превращается в несколько маленьких клонов самого себя. Под густым соусом угадываются кусочки тушеной моркови.

Она не станет это есть. Не станет. Она поест хлеба, но без маргарина. Его можно просто соскоблить. И выпьет воды с металлическим привкусом. Запылившийся десерт – апельсиновое желе – подают на бумажной тарелке. Его она тоже не будет.

– Кто за тобой приедет?

Эсме поворачивается. К ней склонилась соседка по столу. Широкий шарф, которым женщина повязала голову, съехал на один глаз, придавая ей пиратский вид. У нее нависшие веки и гнилые зубы.

– Простите, что вы сказали? – уточняет Эсме.

– За мной приедет дочь, – говорит женщина-пират и хватает Эсме за локоть. – На машине. А кто забирает тебя?

Эсме оглядывает стоящий перед ней поднос с едой. Рагу. Кружочки жира. Хлеб. Надо подумать. Быстро.

– Родители, – брякает она наугад.

Повариха, наливающая чай из огромного термоса, заливается смехом – так каркают вороны в кронах деревьев.

– Глупости, – говорит женщина, придвигаясь еще ближе к Эсме. – Твои родители давно умерли.

Эсме на мгновение задумывается.

– Я знаю, – отвечает она.

– Ну да, как же, – бормочет женщина и со стуком опускает чашку на стол.

– Знаю! – возмущенно доказывает Эсме, но женщина уже уходит.

Эсме закрывает глаза. Надо сосредоточиться. Найти дорогу обратно. Она пытается исчезнуть, забыть о столовой. Эсме представляет себя на кровати. Это кровать Китти. Спинка из красного дерева, кружевное покрывало, москитная сетка. Но что-то не так.

Она была вверх ногами. Да, верно. Эсме переворачивает картинку у себя в голове. Она лежала на спине, а не на животе, и свесила голову с кровати – и вся комната повернулась вверх тормашками. Китти то появлялась, то исчезала из виду, она ходила от шкафа к сундуку, выбирая и откладывая одежду. Эсме зажимала пальцем одну ноздрю и делала глубокий вдох, а потом зажимала другую – и выдыхала. Садовник уверял, что такое дыхание – путь к миру и покою.

– Думаешь, тебе понравится? – спросила Эсме.

Китти подняла нижнюю сорочку и поднесла ее к окну.

– Не знаю. Наверное. Жаль, что ты не едешь.

Эсме убрала пальцы от носа и перекатилась на живот.

– Мне тоже жаль. – Она ударила большим пальцем ноги по спинке кровати. – Не понимаю, почему меня не берут.

Ее родители и сестра отправлялись «в поездку», на праздник в загородном доме у знакомых. Хьюго оставался, потому что он совсем малыш, а Эсме не брали, потому что она была наказана – прошлась по дороге, там, где ездят автомобили, босиком. Это случилось два дня назад. Было так жарко, что ее ноги никак не помещались в туфли. Она и не знала, что ходить босиком запрещено, пока мать не постучала в окно гостиной и не поманила ее в дом. Мелкий гравий на подъездной дорожке колол ей ступни – и приятно, и не очень.

Китти на секунду задержала на Эсме взгляд:

– Может, мама сжалится и передумает.

Эсме еще раз крепко стукнула ногой по спинке кровати.

– Вряд ли. – И тут ее осенило: – Оставайся! Скажи, что тебе нехорошо, и…

Китти принялась вытягивать ленточку из ворота рубашки.

– Я не могу.

Ее голос звучит так напряженно, с удивительной напускной покорностью, что Эсме бросает на нее вспыхнувший любопытством взгляд:

– Почему? Зачем тебе к ним?

Китти пожала плечами:

– Я должна выходить на люди.

– Зачем?

– Встречаться с парнями.

Эсме с трудом села на кровати:

– С парнями?

Китти накручивала ленту на пальцы виток за витком.

– Я именно это сказала.

– Зачем?

Китти опустила голову и улыбнулась:

– Нам с тобой придется найти себе мужей.

Эсме ошеломленно смотрела на сестру.

– Правда?

– Конечно. Нельзя провести всю жизнь здесь.

Эсме уставилась на Китти. Иногда они были словно ровесницы, но бывало, что шесть лет разницы между ними вдруг растягивались, и сестры оказывались на разных берегах широченной реки.

– Я не собираюсь выходить замуж, – объявила Эсме, падая на кровать.

Из дальнего угла комнаты донесся смех Китти: