Перепутав Фамилию Куинджи с фамилией тоже на букву «К» Караваджо, я страстно повествовал о пейзажах средней полосы. Мишу потрясло сначала то, что Караваджо выставляется в Третьяковке. Потом, когда я назвал картину «Украинская ночь» и принялся описывать её колорит и настроение, Миша разинул рот, потрясенный такой несовместимой с итальянским художником, реформатором европейской живописи XVII века, основателем реализма в живописи, одним из крупнейших мастеров барокко, который впервые применил манеру письма «кьяроскуро» – резкое противопоставление света и тени. Он никак не мог закрыть рот, а я продолжал повествовать о выходе из общества передвижников этого замечательного художника и его жизни в Санкт-Петербурге.

Когда Миша Сигал принялся хохотать проливая кофе на джинсы, я не сразу понял откуда ноги растут. И, только спустя пять минут, мы уже смеялись вместе.

Нельзя сказать, чтобы я был небрежен в терминах и будучи доктором наук, всегда придерживался точности формулировок в научных статьях и докладах, но как же весело мы хохотали, когда поняли какие мысли метались в голове бедного Сигала, когда он пытался соединить Питер, Украинскую ночь, Архипа Ивановича Куинджи и Микеланджело Меризи из городка Караваджо.

Кстати, возвратившись в Москву, я мужественно встал в очередь на выставку в Третьяковскую галерею, чтобы воочию познакомиться с творчеством Куинджи. Отстояв почти час на легком морозце, всего минус 2-3 градуса, и уже приближаясь к вожделенному входу, притопывая замерзшими ногами, я услышал диалог двух не очень молодых дам.

– Кого мы идем смотреть то? – подпрыгивая от холода пролепетала синими губами дама в короткой белой шубе.

– Кого кого? Этого самого, как его, Караваджо, что-ли!? – произнесла вторая с красным носом.

Я был в восторге!!!

Кстати, из всех знаменитостей, что рождены под знаком Скорпиона, мне больше всех нравятся: Эразм Роттердамский, Иван Тургенев, Федор Достоевский и Вупи Голдберг.

Можно ли в это поверить? – мальчик, юноша, молодой и красивый, успешно защитивший диссертацию в свои двадцать три года, накануне своего бракосочетания с любимой, юной, чудесной и родной девушкой, возвратившись в общежитие в одиночестве – лег спать и умер. Его сердце остановилось в четыре часа утра. И никого не было рядом.

И никто не виноват… Можно только молиться, что и спасло от невыносимой печали его мать.

Мягкий, бесснежный, не зимний декабрь празднично перевалил в январь, почти такой же вялый и влажный. Все заговорили, что зимы, в обычном её понимании, в этом году не будет: зима тёплая, а лето будет холодным и дождливым.

Информационный поток, бесконечно-агрессивный, хлещет из всех приёмных устройств и ввинчивается в уши нас несчастных, чтобы смутить или заставить поразмыслить, выработать собственное суждение или побудить защититься, заранее подстелив соломки, или подсуетиться вовремя, выудив из массива слов, мыслей и мнений что-то важное именно для тебя.

Всегда найдется тот, кто прокомментирует природу или её проявления, поступки политиков или их высказывания, множество персонажей нашей арены под названием «Жизнь»; сделает свои или проплаченные умозаключения и огласит на всю Ивановскую этот фейерверк информации, независимо от необходимости или вредоносности этих колебаний воздуха. Мало того, всегда найдутся те, кто против этих комментариев и имеет собственное противоположное суждение, и все это варится, льётся, выплёскивается и на самом деле не имеет никакого значения.

Все погодные прогнозы оказались бессмысленными, так как наступил февраль, который завалил снегом, затанцевал метелями и обложил морозами всё вокруг, да так масштабно, что городские улицы превратились в заснеженные сказочные крепости, а деревья в парках и скверах, одетые в снежно-ледяные шубы, превратились в причудливые волшебные декорации.

Миновало триста шестьдесят пять дней и ночей. Этот невыносимый год мать вынесла, как каторжный труд – невольник. Она прожила эти секунды, минуты, часы и дни как в тумане. Младший сын обнимал её тонкую одеревеневшую шею и иссохшие плечи, гладил светлые волнистые волосы и целовал закрытые влажные глаза. Муж прижимал к себе крепкими руками, и тело её вздрагивало от рыданий, и не было никакой возможности остановиться. Ответственная работа слабо, но верно размывала чёрный туман безысходности, домашние заботы потихоньку возвращали к жизни. Одни родственники говорили, что для души умершего подавать милостыню и раздать его одежду нужно обязательно еще до сорокового дня, так как в это время он нуждается в особой помощи, другие – что это совсем не обязательно. Существует мнение, согласно которому – наоборот – на протяжении сорока дней после смерти нельзя ничего отдавать, а нужно хранить одежду дома, так как эти дни душа его еще находится рядом.

Мама перебирала рубашки сына, гладила руками его шапку и прижимала к лицу шарф, пахнущий её родненьким мальчиком и тем парфюмом, что нравился его невесте.

В таком горе нельзя утешиться сравнением, но всё же… Течение времени, как река забвения: пьём по крохотному глоточку, и острый кровавый нож, что вчера рассекал твое сердце, притупляется, ты начинаешь видеть и слышать мир вокруг. Мама увидела страдания детей с онкологическими заболеваниями, куда их фирма поставляла лекарства, раздала вещи сына и стала перечислять деньги в благотворительный фонд.

Слезы закончились. Сухие глаза пылали воспалённой краснотой. Оледеневшая душа застыла как безмолвный заколдованный лес.

Февраль миновал. К сугробам выше полутора метров март добавил щедрыми небесами еще метр снежного покрова и продолжил морозить москвичей и гостей столицы температурой, доходящей до минус семнадцати градусов. Что за погода? Средства массовой информации завопили по ста каналам, что весны не будет и лето пропадет…. И все же восьмого марта выглянуло солнышко, с южной стороны зазвенела капель, несмотря на мороз с северной стороны, а пушистые синицы затренькали весеннюю песнь.

Приглашение на литературно-музыкальный вечер и личный пригласительный билет бросили в почтовый ящик электронной почты. Эти приглашения получили все, кто совершал пожертвования в благотворительный фонд. Знаменитая актриса будет читать стихи еще более знаменитых поэтов, под аккомпанемент менее знаменитой пианистки. Всё действо состоится в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С.

Пушкина.

Когда-то, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, когда маме исполнилось четырнадцать лет, её тётушка Маргарита Евграфовна Смелянская, в девичестве Нежнова, взяла её с собой на международный музыкальный фестиваль «Декабрьские вечера Святослава Рихтера». В том году состоялись пятые «Декабрьские вечера», Рихтер исполнял Шумана. Мама обожала этот музей. Быть может, фортепианный квинтет ми-бемоль-мажор Шумана не был ей так дорог и любим, но атмосфера храма искусства, скульптуры-канделябры, столетние стены знаменитого творения Р.И. Клейна и П.С. Бойцова оставили неизгладимое впечатление в душе, какую-то теплоту и торжественность.

Множество выставок с участием величайших произведений искусства мама посетила, восходя на высокий подиум и минуя ионическую колоннаду в этом роскошном здании. Поднимая голову и всматриваясь в прозрачный потолок, который был уничтожен во время войны бомбардировками, когда музей стоял с обнаженным нутром, она помнила, как об этом рассказывала учительница на уроках истории. Сейчас она чувствовала течение времени, изменение жизни, ощущала, как относительно и «призрачно всё в этом мире бушующем». Она двигалась, отвечала на вопросы, выполняла все необходимые действия, которые присущи живым людям, но из неё ушла любовь.