Он слегка надулся, но сунул мне штатив.

– Давай скорее настраивать это дерьмо, пока чуваки с шестого канала не протрезвели и не украли наш триумф.

Пять минут спустя камера стояла на штативе и мигала огоньком, сигнализируя о готовности. Энди цеплял микрофон себе на одежду. Он уже не казался таким придурком, как в колледже: перестал носить глупые бейсболки, сменил «растрепанные» (или просто необычные) стрижки на слегка вьющиеся пряди, что подчеркивали овал лица. Но хотя Энди был на голову меня выше и почти того же возраста, все равно выглядел лет на пять моложе.

– Эйприл?

– Чего?

– Думаю, лучше, если это сделаешь ты.

Кажется, я что-то непонимающе хрюкнула в ответ.

– В смысле станешь перед камерой.

– Чувак, это твоя мечта, не моя. Я о вашем ютьюбе ни фига не знаю.

– Просто… ну…

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю (так и не удосужилась спросить лично), он и правда верил, будто из нашей затеи получится нечто серьезное. Не настолько крутое, как по итогу вышло, но все же.

– Эй, не надо делать из меня звезду Интернета. Мне этого вообще не хочется.

– Да, но ты не знаешь, как пользоваться камерой. – Энди явно придумывал уважительную причину, только я не могла понять почему.

– Как стоять перед камерой, я тоже не знаю. Это вы с Джейсоном дни напролет болтаете об Интернете, а я едва фейсбук осилила.

– Инстаграм у тебя есть.

– Это другое дело.

– Не другое. Тебе явно не все равно, что ты там выкладываешь. Не дури. Ты цифровая девушка в цифровом мире, Эйприл. Мы все знаем правила игры.

Боже, благослови Энди за прямоту. Конечно, он был прав. Я старалась не очень много сидеть в социальных сетях и действительно предпочитала художественные галереи тусовкам в твиттере. Но была не настолько свободна от виртуального мира, как хотелось бы. Презрение к тщательно продуманным интернет-персонам было частью моей тщательно продуманной интернет-персоны. Тем не менее думаю, мы оба чувствовали, что Энди юлит.

– В чем дело?

– Просто… – Он глубоко вздохнул. – Думаю, лучше, если это будешь ты. Я знаю, что выгляжу как кретин. Люди не воспримут меня всерьез. А вот ты, в этом прикиде, с такими скулами, больше похожа на настоящего художника. Ты выглядишь так, будто знаешь, о чем говоришь, а ты и правда знаешь. Если я открою рот, то сведу все к шутке. Кроме того, именно ты нашла скульптуру, логично, если ты встанешь перед камерой.

В отличие от большинства моих однокурсников, которые выучились на дизайнеров, я много думала об изобразительном искусстве. Если вам интересно, чем оно отличается от прочих, то изобразительное – это искусство, которое существует само по себе и для себя. Дизайн же нечто иное. Он больше похож на визуальную инженерию. Поступала я на направление «Изобразительное искусство», но к концу первого семестра решила, что, возможно, когда-нибудь захочу устроиться на работу. Сначала я переключилась на рекламу, которую просто возненавидела, потом еще несколько раз меняла специальность, пока не сдалась и не занялась дизайном. Но я по-прежнему уделяла предметам изобразительного искусства гораздо больше времени и сил, чем кто-либо из моих сокурсников. Отчасти поэтому мне так хотелось остаться в городе. Возможно, прозвучит глупо, но то, что в двадцать с небольшим я выбралась в Нью-Йорк, заставляло меня ощущать собственную важность. Даже если я сама не занималась настоящим искусством, то по крайней мере продвигала его в этом городе, вдали от родительского молочного бизнеса.

Энди явно не собирался отступать, и я решила: ну правда, что тут такого? Поэтому протянула еще теплый после его тела шнур от микрофона под своей рубашкой… Сиял прожектор, было холодно, дул легкий ветер, а мы стояли на пустынном тротуаре.

– Готова? – спросил Энди.

– Дай мне настоящий микрофон, – указала я на открытую сумку на земле.

– Не надо, петличка чувствительная.

Он словно перешел на иностранный язык, но суть я уловила.

– Нет, просто хотела предложить… может… я вроде как возьму у него интервью?

– А… клево. – Энди протянул мне микрофон.

– Хорошо.

– Лады, снимаю.

– Лады, снимаю.

Вы точно слышали эти слова Энди… если вы человек и хоть раз заходили в Интернет. Не важно, говорите ли вы по-английски, держали ли в руках хоть одно электронное устройство. Будь вы китайский миллиардер, овцевод из Новой Зеландии или непальский повстанец, вы их слышали. Это самый популярный ролик всех времен и народов. Гугл утверждает, что «Нью-Йорк, Карл!» посмотрели девяносто четыре процента ныне живущих людей. А к сегодняшнему дню – и приличное число неживущих, раз часть зрителей уже не с нами.

Когда Энди смонтировал видео… грубо говоря, вот что получилось в сухом остатке.

Я ужасно себя чувствовала. Не спала двадцать два часа. Стояла почти без макияжа и в прикиде «первое, что выпало из шкафа», то есть в куртке поверх белого худи и в джинсах с дырами на коленях, что не очень-то помогало согреться. Мои черные волосы растрепались, свет бил в глаза, я изо всех сил старалась не щуриться, но, учитывая все вышеперечисленное, выглядела довольно неплохо (ну или я уже столько раз просмотрела ролик, что привыкла и перестала себя стыдиться). Глаза такие темные, что радужки сливаются со зрачками. Зубы сверкают в лучах прожектора. Невероятно, но я даже кажусь бодрой – из-за недосыпа меня накрыл приступ дурашливости. Голос хриплый.

– Привет! Меня зовут Эйприл Мэй, и я стою на пересечении Двадцать третьей и Лексингтона в компании нежданного и очень специфического гостя. Он объявился сегодня, где-то в три часа утра, и охраняет мексиканский ресторанчик рядом с театром Гремерси, словно древний страж неизвестной цивилизации. Его ледяной взгляд странным образом успокаивает, словно… ну, никто из нас не знает, что случится в его жизни, даже этот трехметровый металлический воин. Считаешь, у тебя куча проблем? Не волнуйся… ты песчинка во вселенной! Спокойнее ли мне, что за мной приглядывает такая громада? Нет! Но, может, ее предназначение вовсе не в этом!

При этих моих словах проходящая мимо парочка оглянулась, но их гораздо больше заинтересовала камера, чем огромный долбаный робот.

Внезапно ракурс камеры меняется (я несколько секунд бормочу какую-то чушь, мол, что еще сказать, а Энди уверяет меня, что вырежет все моменты, где я несу чушь).

– Его зовут Карл! Привет, Карл. – Я встаю на цыпочки и протягиваю роботу дурацкий микрофон. Я невысокая, всего метр шестьдесят, отчего «Карл» смотрится еще внушительнее. Он молчит. – А вы немногословны. Зато ваш вид говорит о многом.

Очередная склейка, я снова смотрю в камеру.

– Карл, неподвижный, твердый и отчего-то теплый трехметровый робот, похоже, не слишком интересует жителей Нью-Йорка.

Склейка.

– Что же он, по-вашему? Художественная инсталляция? Любимый проект, выкинутый из квартиры после смерти жильца? Забытая декорация с ближайшей киносъемки? Разве город, который никогда не спит, стал городом, который слишком крут, чтобы замечать даже самые необычные и поразительные события? Нет, подождите! Один молодой человек остановился, чтобы посмотреть, давайте спросим его, что он думает.

Склейка.

Теперь я протягиваю фальшивый микрофон Энди.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Энди Скемпт. – Удивительно, но он, кажется, нервничает даже больше меня.

– Вы можете подтвердить, что у «Чипотле» стоит трехметровый робот?

– Могу.

– И что это ни разу не нормально?

– Ага.

– Что, по-вашему, это означает?

– На самом деле не знаю. Но если так подумать, Карл вроде как пугает.

– Спасибо, Энди.

Склейка.

– И вот, граждане мира. Гигантский, величественный, пугающий, немного теплый человекоподобный робот прибыл в Нью-Йорк и благодаря своему бездействию каким-то образом стал достаточно интересной темой только для видео длиной в одну минуту.

Мой голос звучит за кадром, пока Энди берет крупные планы робота. Его неподвижность полнится движением, энергия бурлит у самой поверхности.