– Да-а-а, плохо это, а может как-то можно не сообщать? – продолжал изображать непонимание ситуации Матвей.

– Дорогой мой, да как же я не сообщу, меня же тогда самого по этапу пустят. Вы же сами бывший оперативный работник, неужели не понимаете?

– Да, понимаю, конечно, но…, – Матвей как мог, тянул резину, отметив, что этот Саёлкин, прекрасно осведомлён о его прошлом и, похоже, подталкивает его на попытку решить всё в обход инструкций. А тем самым завязнуть ещё больше.

– А раз понимаете, то говорю откровенно, мне до боли не хочется рушить Вам карьеру и жизнь, но долг есть долг.

– Так может просто умолчать, о том, что я был у проститутки, можно же обставить так, что всё это произошло в общественной столовой, что меня хотели ограбить и отравили, подсыпав отраву в еду. За мной дело не станет, я в долгу оставаться не люблю, отплачу всем, чем могу.

– Да, что Вы товарищ Синцов, да я бы с радостью, но обстоятельства против. Куда же я фотографии-то дену?

– Какие ещё фотографии? – не понял Матвей.

– Ну как же, вот эти, – ответил Саёлкин, выложив перед Синцовым стопку снимков, – А ведь негативы мы так и не нашли, всё перерыли, а их нет.

Матвей глянул на фотографии и чуть не лишился дара речи. На многочисленных снимках был он, причём абсолютно голый и в самых разных развратных позах. На некоторых фотографиях вместе с ним красовалась полуголая Василиса, при этом её позы только усиливали градус срама и пошлости.

«Да, вот они козыри и козыри убийственные», – справившись с первоначальным шоком, подумал Матвей.

«Ну, вот вы себя и проявили, теперь всё, я с вас не слезу, – уже довольный собой решил Синцов, – Ну, давай, начальничек, продолжай вербовку».

Перед начальником РО НКВД разворачивалась совершенно другая сцена. Матвей откинул в сторону стопку фотографий, от чего те разлетелись по полу. Сам же сидел, обхватив голову руками и что-то шептал, качаясь из стороны в сторону.

– Что же делать Николай Анатольевич? – с мольбой в голосе начал Синцов и, вдруг, бухнулся на колени, – Не губи, прошу, не губи, я всё… всё для тебя сделаю.

Саёлкин присел к Матвею, обнял его и по-отечески проникновенно заговорил:

– Не я решаю, пойми, не я. Всё, что могу для тебя сделать, это ничего не предпринимать самому. Все материалы Зирину направлю, с ним решай, я думаю, столкуетесь, он мужик правильный и с пониманием, а я не могу, не мой уровень, уж извини.

«Ага, значит ты только пешка, а вербовать будет Зирин, ну что ж, товарищ начальник НКВД края, я готов, я уже сломлен, я уже тряпка, бери меня тёпленького», – азарт охотника овладел Синцовым, а вслух он промямлил:

– Спасибо, Николай Анатольевич, спасибо, век не забуду…

***

Разговор с начальником НКВД Восточно-Сибирского края состоялся на следующий день. В коммуну утром прибыла машина с двумя громилами из управления революционной безопасности. Синцова они застали в кабинете особого отдела коммуны, где Устюгов, как мог, успокаивал своего находящегося на грани нервного срыва товарища.

– Ты, Матвей, не хорони себя раньше времени, с Зириным можно решить, поговори с ним по душам откровенно, не всё ещё потеряно, – успокаивал Устюгов своего враз постаревшего друга.

«Ну вот, – думал в это время Матвей, изображая из себя безвольную, сломленную тряпку, – Теперь и ты доложишь Зирину, что я окончательно сломался».

В это время в кабинет протиснулись две гориллы в форме ревбезопасности:

– Товарищ Синцов, Вас вызывает товарищ Зирин, прошу следовать за нами.

«Даже здесь обставляют всё так, что выхода у меня нет, вон ведь каких обезьян за мной отправил. Да, психологи у Вас, товарищ Зирин, хорошие», – про себя ухмыльнулся Матвей и на ватных ногах поплёлся за чекистами.

***

Сорокалетний, высокий, по– военному подтянутый Мирон Савельевич Зирин сидел за огромным дубовым столом, на котором выделялись чёрные начальственные телефоны, роскошные письменные принадлежности и стопки папок с бумагами. Огромная хрустальная пепельница с окурками папирос разместилась слева и отчаянно дымила.

Мирон Савельевич был погружён в чтение бумаг, с папиросой в зубах. Молча выслушал доклад подчинённых, махнул рукой, отослав их из кабинета. Исподлобья глянул на оставшегося в одиночестве Синцова, снова погрузился в чтение, не проронив ни слова.

Так продолжалось порядка двадцати пяти-тридцати минут. Зирин читал бумаги и беспрерывно курил, всем своим видом показывая, что занят сверхважным делом и до стоящего в дверях Синцова, ему просто нет дела.

Матвей стоял и ждал, ухмыляясь про себя, этот приём был ему хорошо известен: Зирин как бы показывал всю ничтожность Матвея, его полную зависимость от своей воли. Наконец, начальник НКВД края отложил бумаги и «заметил» Синцова.

– Что кобель похотливый, стыдно? – начал унижать Матвея Зирин.

– Коммунист, б..дь нашёлся. Да ты, сука, знаешь, каким должен быть коммунист? А ты, поганец, помнишь слова товарища Дзержинского, про чистые руки? Ты какого х.я попёрся в этот гадюшник? Что сперма в голову ударила? Из-за таких б..дей, как ты, все идеалы Мировой Революции теперь замараны. Понимаешь, что ты сделал? И что я могу с тобой, мерзавцем, сделать? Здесь одним партбилетом не отделаешься, здесь перерождение корячится, предал ты наши идеалы, променял на шлюху. Что, сладкой жизни захотелось? Ты же не просто враг, ты враг Революции, понимаешь ты это?

– Понимаю, товарищ Зирин, всё осознал, готов искупить, на всё готов, – лепетал Матвей, изображая страх и отчаяние.

Поорав ещё минут пять, Зирин успокоился и уже совершенно другим голосом приказал Синцову сесть поближе и даже дал закурить.

– Что осознаёшь и раскаиваешься, я вижу, но мне-то что прикажешь делать? Я ведь должен прямиком товарищу Тухачевскому обо всём доложить. А это для тебя всё, конец, понимаешь? Вижу, понимаешь. И что мне делать, подписать тебе приговор? Жалко тебя, гниду, ведь не враг же ты, просто извращенец, судя по фотографиям.

– Товарищ Зирин, да это же меня бессознательного фотографировали.

– Я-то понимаю, ты это в комиссии партийного контроля расскажи. Там в КПК тебя послушают и пожалеют, да?

– Мирон Савельич, не губи, всё для тебя сделаю, оступился я, но готов искупить, любой ценой.

– Предлагаешь мне подставиться? О тебе умолчу, а другие донесут и что, мне местами с тобой меняться?

– Так никто не узнает, я же с Саёлкиным говорил, он сказал, что всё от Вас зависит.

– А если кто Горовому доложит? Первый секретарь настоящий коммунист, он тебя за этот позор мокрого места не оставит.

– Что же делать?

– А шлюха эта, которая тебя напоила, она, что безъязыкая что ли?

– Да с ней я решу, – ответил Матвей, начиная понимать, к чему его хочет склонить Зирин, но отступать было нельзя.

– Ну, если решишь, тогда можно рискнуть. Хорошо, что негативы у нас. Значит, давай сделаем так. Завтра поедем в загородную резиденцию крайкома. Там поговоришь с Горовым, он уже знает о твоей ситуации. Одно у нас слабое звено – проститутка. Вот убедишь Горового, что закроешь с ней вопрос, тогда и решим всё сообща. А пока иди, отсыпайся, но не в коммуну, здесь переночуешь, в камере, чтобы прочувствовать, что тебя ждёт, если оступишься.

***

Рано утром Матвея разбудил надзиратель, приказав собираться. Через полчаса в камеру вошёл Зирин, в сопровождении тех самых гориллоподобных чекистов.

– Проснулся? Вчерашний разговор не забыл?

– Так точно, товарищ Зирин, не забыл, готов искупить любой ценой, – с подобострастием отрапортовал Синцов.

– Вчера разговаривал по тебе с Первым. Борис Алексеевич готов тебя выслушать и принять решение. Но сперва нужно решить с проституткой, она знает слишком много, да что я тебе объясняю, сам всё понимать должен, ты же чекист опытный, хоть и руки у тебя грязные. Так что считай это главным условием, если готов его выполнить, будет тебе разговор с Горовым. Если нет, то тогда не обессудь, отправим тебя по инстанциям.

– Я готов всё решить, – твёрдо ответил Синцов, поняв, что его решили повязать кровью.