К сожалению, всему хорошему всегда приходит конец. Словно окаменев, на всём скаку встал жеребец, замер всадник — за очередным поворотом горы расступились, и в долине, открывшейся взору молодого ахейца, тысячами звёзд замерцали огни вражеского лагеря.

Теперь ехали осторожно, не торопясь. Когда до лагеря оставалось не меньше пяти стадиев, Кан слез с коня, уложил его на землю. Див, привыкший к подобным штукам хозяина, лежал, не шевелясь, и только глазом косил вслед уползающему афинянину. Что-что, а ползать с бесшумностью змеи Кан умел в совершенстве. Если уж ходил, будто кошка, так, что не раз пугал приятелей внезапным появлением, то в те минуты, когда решалась не только его судьба, но и судьба его страны, он крался без единого шороха.

Зная, что сторожевые посты атланты выдвигают на стадий от ближайших костров, он замер в двухстах шагах от границы вражеского бивуака, до боли в глазах всматриваясь в малейшие неровности почвы. На фоне огней ему удалось заметить живой бугорок шагах в сорока от себя. Караульный часто оглядывался на лагерь, значит, вскоре ожидал смену. До прибытия новых сторожей Кан решил узнать дистанцию между постами, а во время смены, пробраться за спины охране. И это ему удалось — хорошо всё-таки быть любимцем Фортуны!

Пока сторожа обменивались паролями, пока глаза и уши новой смены привыкали к ночной обстановке, он ужом проскользнул между ними, и сзади подобрался к одному из охранников. Ближайшие часовые находились в полустадие справа и слева, так что их вмешательства можно было не опасаться. Медленно-медленно, тихонько-тихонько подползал он к намеченной жертве, и вскоре оказался в нескольких локтях от неё, затем стремительно, но с прежней бесшумностью, рванулся вперёд и схватил за горло оцепеневшего от испуга и неожиданности атланта. Тот попробовал, было сопротивляться, попытался закричать, но железные пальцы разведчика Ритатуя перекрыли ему воздух, а в ямку между ключицами ткнулось острие кинжала.

— Только пикни, и конец тебе, клянусь Кетлем! — прошептал ахеец на имперском наречии. — Отвечай немедленно, кто такой?

Услышав родной язык, часовой несколько успокоился:

— А ты? — спросил он шёпотом, когда пальцы незнакомца немного разжались.

— Мне своего имени стыдиться не надо. Я десятник шестого когопула Дарра Дарок.

— Шестого когопула?! — обомлел охранник. — А что ты здесь делаешь?

— Не твоё дело! — отрезал Норит. — Твоё дело отвечать. Болтаешь ты, вроде, по-нашему, но ещё поглядеть надо, что ты за птица. Отвечай!

— Я Видам Антаха, копейщик десятка Багеты третьей сотни седьмой тысячи четырнадцатого когопула.

— Складно врёшь, — отметил Дарок. — Это Вторая Имперская, не так ли?

— Ну, да.

— А кто вами командует? Живо!

— Фермопил Ролоин.

— Ух, слава Кетлю, добрался! — Кан отпустил горло Видама, сунул кинжал в ножны. — Где мне найти твоего сотника?

— А зачем он тебе, — опасливо поинтересовался атлант.

— Радость ему великая привалила. Проводит меня к светлейшему, хорошую награду получит. С весточкой я от нашей Глисты к вашему Поросёнку.

Кан рассчитал верно: кому ж не хочется награду получить?! Зачем она сотнику — он и так богатый.

— Слушай, дружок, — умоляюще прошептал Видам, — мне совсем недолго тут осталось, а сотник, поди, спит давно. Подожди, пока сменят, я тебя сам отведу. Только Носорога нет, его Парс замещает.

Кан недовольно поморщился, но махнул рукой:

— Ладно. Давай, пока поболтаем, а то я две недели человеческого голоса не слышал. Как у вас тут?

— Плохо, дружок, — вздохнул Видам. — Туземцы словно с ума посходили, дерутся злее тигров. Из двухсот тысяч, почитай тысяч сорок в убитых да раненных числятся. Одних всадников тысячи три перебили.

— Ну, это ещё по-божески! У нас и вовсе армию ополовинили. Крепостей много брать приходится.

— У вас крепости, а у нас горы, — резонно заметил Антаха. — А мы к горам непривычные. Ещё и Фессалия впереди…

— Вы уж постарайтесь, лоботрясы несчастные! Больно жарко у нас там.

— Как же, слышал, зато пограбили всласть, с бабами потешились. А тут на каждую старуху и то по двадцать охотников — про молодых уже и не говорю. Ну, да ничего! Свалим Фессалию с Беотией, в Аттику вломимся, там, говорят, город большущий — Афины называются. Уж там вволю погуляем — я девок страсть, как люблю! А вот как с Афинами разберёмся, глядишь, и вам пособим.

— Зря ты, парень, про Афины сказал, — с издевательским сожалением заметил Кан.

Его затрясло от ненависти. Девушек этому мерзавцу подавай. Афинянок! Может, и Вису прикажете?!

— Почему это зря? — удивился ничего не подозревающий сластолюбец.

— Потому что мог ещё и пожить! — шёпотом выкрикнул Афинянин, выхватывая из ножен кинжал.

С хищным шипением остро оточенный клинок мелькнул в воздухе, мелькнул и вошёл в тело по самую рукоять. В ту же секунду Кан навалился на голов Видама и вдавил его лицо в землю, заглушив предсмертный крик.

Прикончив неудавшегося завоевателя, Норит осторожно осмотрелся, прислушался. Всё было тихо. Видимо, звуки расправы не донеслись до ушей соседних часовых. Мысленно поздравив себя с успехом, Кан вырвал кинжал из неподвижного тела. «Ещё одной сволочью меньше!» — подумал он, и с гримасой брезгливости вытер клинок и руку о плащ часового, на душе было погано. Как уже говорилось выше, младший из Норитов не испытывал удовлетворения от собственных побед, хотя угрызения совести его тоже не мучили — к своему участию в боевых действиях он относился, как к неприятной, но необходимой работе. Что касается разведки, то обманом Вилена и Литапаста он гордился куда больше, чем непосредственно боевыми успехами. Понятно, что расправа с подонком часовым в его глазах выглядела заурядным и достаточно подлым убийством — он предпочёл бы зарезать его в честной схватке. Вообще-то, сначала он намеревался просто оглушить своего собеседника, но тот сумел-таки вывести его из равновесия, поэтому-то сейчас Кан не ощущал ничего, кроме брезгливости к покойному.

Убедившись, что своими действиями он не наделал переполоха, юный ахеец всё так же медленно и осторожно пополз в обратную сторону. Ползти пришлось довольно долго, однако смена охраны была недавно, естественно, что Антаху найдут нескоро. Поспешишь — людей насмешишь: не хватало ещё, чтоб его застукали на обратном пути!

Дива Кан не нашёл, но это его тоже не беспокоило. Отползя от линии часовых стадия на три, он легонько посвистел и тут же услышал частый топот конских копыт — скакун мчался на зов хозяина. Теперь нужно было поторопиться, атланты ведь тоже не глухие. Див с места взял в карьер. При неверном свете луны такая скачка могла плохо кончиться, но Кан свято верил в чутьё своего четвероногого друга. И тот не подвёл седока — в считанные минуты он вынес его на дорогу. Здесь Кан умерил бешеный аллюр скакуна, перевёл его на прежний размашистый галоп. Отдохнувший Див с охотой перешёл на свой любимый темп.

Уже четвёртый час ждали разведчики своего командира. Ждали терпеливо и, хотя нервы были напряжены до предела, ни один из прежних подчинённых Афинянина слова лишнего не молвил, лишь иногда кто-нибудь одёргивал непривычного к их делу, а потому не находящего себе места Лика. В конце концов, Медис схватил его и, насильно усадив его рядом, крепко прижал к земле. Все, не отрываясь, следили за Шатом, он слушал землю. Осёдланные и взнузданные лошади паслись неподалёку.

Было темно и тихо, как в погребе; хотя луна и изливала свой бледный свет на дорогу, но чёрные тени скал надёжно скрывали ахейцев от постороннего взгляда. Шат предостерегающе вскинул руку. Разведчики, и до того сидевшие неподвижно, вовсе окаменели. Через минуту неугомонный Гетид вскочил на ноги и заорал так, что все вздрогнули:

— Ведите лошадей! Это Див!

— Точно? — усомнился осторожный Ним.

— Точно! Конь один и кован на все ноги!

Словно вихрь сорвал с места шестерых разведчиков, лишь Шат остался возле дороги сторожить прибытие командира. Стук подков слышался уже совсем отчётливо, вот из-за поворота появилась оскаленная морда серого скакуна. В это мгновение позади Шата раздался топот многочисленных конских копыт; вспрыгнув в седло, подведённой Ликом лошади, Шат вслед за остальными выехал на дорогу.