КИРИЕ ЭЛЕЙСОН

KYR†E ELEI

Книга 2.

Приговоренные

ко тьме

* * * * * * *

Kyrie Eleison. Трупный синод

«Пройдя сквозь огонь готских и лангобардских завоеваний, преодолев тягостный византийский гнет, сравнимый с гнетом гнилой воды, Рим – Вечный город человечества – на заре десятого века христианской цивилизации, казалось, вновь становился центром Вселенной… К концу девятого столетия жестокие испытания огнем и водой были пройдены папским Римом с честью, но новый экзамен на выживание, самый сложный, самый коварный и самый позорный, обманчиво прекрасным миражом уже вставал у него на пути».

«Три январских дня 897 года стали, быть может, самыми позорными и жалкими страницами в более чем двухтысячелетней истории мирового христианства. За двадцать столетий Церковь Христа видела многое и прошла через самые разнообразные испытания и искушения, не всегда достойно выдерживая их. Но даже на фоне костров инквизиции и потворства коронованным тиранам и фашистским режимам двадцатого века Трупный синод особо выделяется своим дремучим варварством и невежеством, которое трудно объяснить или тем более списать на необходимость борьбы за свои принципы или же на вынужденные политические обстоятельства».

Три года, три года преступлений и бесчестья выпали на долю средневековой Италии на исходе девятого века. По истечении этих лет рухнул в пропасть казавшийся незыблемым авторитет Римской католической церкви, устроившей суд над мертвецом и за три года сменившей сразу шесть своих верховных иерархов. К исходу этих лет стараниями алчных магнатов в густой и заиленный сумрак неопределенности опустилась судьба всего Итальянского королевства, чья политическая арена в результате воцарившегося хаоса стала напоминать городскую площадку эстрады и самодеятельности, на сцене которой, было бы желание, мог появиться совершенно неожиданный ансамбль и совершенно незнакомые для публики лица. Такие актеры, никому не известные, но азартные, голодные и горящие желанием всех удивить, действительно не заставили себя долго ждать.

(декабрь 898 года от Рождества Христова)

После небольшого перерыва, вызванного необходимостью проследить за драматическим угасанием рода сполетских Гвидонидов, возвращаемся в забытый нами на два с лишним месяца Рим, чтобы навестить папу Иоанна Девятого в зале приемов папской резиденции, построенной Львом Третьим и примыкающей к базилике Святого Петра. Во вместительном помещении, ныне, увы, уже несуществующем, нас ждут с десяток пышно одетых вельмож Рима, которых гостеприимный папа разместил в глубоких креслах, близко придвинутых к огромному, захлебывающемуся жарким пламенем камину. Приемная зала, в отличие от самой базилики и других помещений, входящих в тогдашний ватиканский комплекс, была лишена даже самых примитивных украшений того времени и имела холодное аскетичное убранство, должное, по мнению понтифика, настраивать исключительно на деловой тон или, в крайнем случае, на мысли о душе. Нигде не было видно ни мозаики, ни росписи с изображением библейских или античных сцен, холодные стены зала не утепляли грубые тканые полотна, одни только факелы, густо наставленные вдоль стен, наполняли помещение чадом, в связи с чем его приходилось время от времени проветривать, что не повышало температуры воздуха в внутри, поскольку за окном лютовал декабрь.

За неделю до Рождества, когда мысли папы и его свиты были заняты исключительно организацией предстоящих праздников, аудиенции понтифика удостоилась Берта, маркиза Тосканская. Новости, сообщенные ей, встревожили папу, вследствие чего в этот холодный и неуютный день он пригласил своих ближайших соратников: кардинала Бенедикта-римлянина, молодого пресвитера Льва из Ардеи, Теофилакта с его супругой, византийского посла Пелагия, а также весьма кстати приехавшего на праздники в Рим Анскария, маргкграфа Иврейского, ну и, конечно, саму графиню Берту, о которой пришло самое время рассказать поподробнее.

Любому, кто найдет в себе силы и интерес изучать историю Европы первых веков после заката Западной Римской империи, может броситься в глаза факт практически полного отсутствия сведений о сколь-либо заметных женщинах, оставивших свой след в эту эпоху. Последние годы существования античного Рима дали миру немало прекрасных примеров святости и героизма многих женщин – первых христианок, таких как святые Агнесса, Екатерина, Татьяна. Однако, начиная со времени прекращения гонений на христиан и в течение последующих четырех веков число женщин в сонме значимых исторических личностей странным образом практически свелось к нулю. Изучая старинные летописи, можно найти лишь унылую статистику по большей части безликих спутниц жизни мужчин, творивших Историю того времени. Можно, конечно, сослаться на всеобщую скудость сведений, оставшихся нам в наследство от Темных веков, но скорее всего, пожалуй, только предводительницу готов, отважную Амалазунту можно справедливо считать той, что оставила после себя право именоваться значимой фигурой раннего европейского Средневековья. Немногим лучше обстояли дела с ролью женщин и в Византии, где среди миллионов безвестных современниц безусловный яркий след оставили после себя, пожалуй, только императрицы Феодора¹ и Ирина Исаврийская.

Несмотря на то, что эпоха Темных веков распространяется в нашем понимании и на описываемые события, одной из самых примечательных особенностей европейского мира девятого-десятого веков явились очевидные признаки женского ренессанса на страницах истории, приведшего в итоге к полувековому периоду самого настоящего матриархата, причем не где-нибудь, а в сердце христианства. Провозвестником меняющейся роли женщины в европейском феодальном мире стало апокалиптическое явление папессы Иоанны, которое взорвало христианский духовный мир. Не успела Европа оправиться от этого шока, как уже светской сфере был нанесен сокрушительный удар, автором которого стала мать Берты, знаменитая Вальдрада.

Красота этой девицы из небогатого рода фризских графов настолько вскружила голову королю Срединного королевства² Лотарю, что тот действительно, не за-ради литературного слова, позабыл обо всем на свете. На протяжении полутора десятков лет сей король тщетно пытался избавиться от своей бесплодной жены Теутберги, приводя в возмущение всю Бургундию, откуда эта несчастная королева была родом. В дело пришлось вмешаться самому папе Николаю, который осудил безбожный брак Лотаря со своей новой конкубиной и отлучил Вальдраду от церкви. Скорая смерть папы заставила Лотаря еще долгое время собачкой бегать за его преемником – папой Адрианом³,– задаривая того невиданными подарками и разоряя свое королевство с одной-единственной целью – добиться разрешения на брак с желанной женщиной. Реальный исторический сюжет, достойный сентиментального романа! Концовка этого романа получилась классически печальной – Лотарь очень скоро умер, презираемый всеми, Вальдрада и Теутберга удалились в монастыри, а королевство Лотаря, лишившись хозяина, моментально было растащено более практичными и рассудительными дядьями-соседями.

Тем не менее, этот роман позволил самой Берте, родившейся в 863 году, когда ее мать еще не была отлучена от Церкви, всю жизнь ощущать, а еще больше заставлять ощущать других свою принадлежность к королевским фамилиям. Впрочем, это было еще одной характерной особенностью времени заката Каролингов – их многочисленные конкубины все активнее вмешивались в дела своих знатных покровителей, нимало не смущаясь присутствием законных жен. Еще дальше в своих претензиях пытались зайти их не менее многочисленные бастарды, которые считали своим безусловным правом претендовать на наследство папаш практически наравне с законными отпрысками. Арнульф Каринтийский среди таких прытких потомков оказался в первых рядах.