Дабы оградить меня от ненужных помыслов и лишних телодвижений, на время бабушкиного целомудренного отсутствия, ко мне была приставлена собака неопределённой породы, которая внешним видом своим и пропорциями напоминала скамейку. Собака эта была дурна, нечёсана и жирна настолько, что однажды сломала все свои четыре ноги, спрыгивая с довольно низкой кровати. К тому же она постоянно лаяла и, норовя укусить, скалила свою омерзительную мелкозубую пасть, стоило мне как-то неловко пошевелиться.

Собаку звали Золя.

Золя была священным животным в доме бабушки, и только ей разрешалось там абсолютно всё. Этой собаке специально покупалась самая дорогая по тем временам сырокопчёная колбаса «сервелат» и отдавалась вся дефицитная еда из праздничных заказов. Золя могла бы безнаказанно сожрать и меня, вызвав бурю умиления и восторг хотя бы только от того, что «шлядкая девочка хорошо покушала».

В конце дня за прилежное поведение мне выдавался оранжевый пластмассовый тигр на резинках и старая засохшая благоухающая лавандой плитка шоколада, которую бабушка добывала, ныряя куда-то глубоко в недра бельевого шкафа и долго шаря там рукой между сложенных стопкой простыней. Шоколад я отдавала маме, потому что бабушка отказывалась помнить про мою аллергию, впрочем, иногда даже забывая, как меня зовут.

Так, вот, было совершенно непонятно, как кто-либо мог «случайно» вынести этот таинственный свёрток из ее дома, в котором малейшее движение контролировалось дурной, захлёбывающейся собственной слюнявой яростью собакой и не менее внимательной бабушкой. Подозрительное и вечно недовольное Око Саурона #бабжени неотступно следовало по пятам за каждой биологической единицей, провожая её даже в туалет под предупредительное рычание непредсказуемого злобного комка шерсти со сломанными лапами.

Но тем не менее, бабушка продолжала настойчиво жаловаться о своей пропаже, а для пущей убедительности даже принималась подробно описывать этот увесистый прямоугольный предмет, крест-накрест перемотанный бечевкой.

Я страшно тосковала по Деду.

Спустя примерно три месяца после его смерти, когда все сверхъестественные страсти немного улеглись и почти забылись, я все же решилась нарушить родительский наказ и войти в ту самую запертую комнату. Вероятнее всего, мне понадобилась какая-нибудь из книг со сказками, которые дед читал мне вечерами перед сном, а я, по обыкновению, своему, благоговейно слушала и боясь пошевелиться, засыпала, очарованная магией его волшебного голоса.

«Ничего не бойся, Заяц… я всегда буду рядом…» – как эхо в моей голове.

Всё же я робела.

Несколько раз, не останавливаясь, прошла по коридору из большой комнаты на кухню и обратно. Ничего необычного. Пересилив свой суеверный страх, я подошла к двери в Дедову комнату и, перестав дышать, зачем-то встала на цыпочки и прислушалась. Тихо. Было слышно, как где-то вдалеке, перекрикивая друг друга, ругаются соседи… Я взялась за заповедную дверную ручку, затем немного подтолкнула плечом и… белая крашеная дверь нехотя открылась, оставив меня на пороге один на один со своим искушением.

ПИСЬМО БОГУ №2

Дорогой Бог, и снова здравствуй!

А ещё Ты всегда выбирал очень странные способы для того, чтобы объяснить мне, что такое «Счастье».

До 16 лет я прекрасно обходилась без этого знания, а потом началось.

Кстати, а почему с этой целью Ты всегда посылал мне мужиков?.. Сейчас мне 44, и даже я понимаю, что сундук с деньгами объяснил бы мне это куда лучше, чем все эти странные люди со своими пылкими признаниями, которые сейчас я с бОльшим удовольствием заменила бы на звук банкомата, отсчитывающего купюры.

Вот, кто-то умный сказал от Твоего имени, что каждый человек, постучавшийся в мою жизнь – мой Учитель.

Чему, к примеру, меня мог научить обжора АВ? (имени не называю, потому что сделала вид, что тут же забыла, едва стерев его номер из памяти телефона)

Чему?!

Он постучался в мою жизнь запеченной в фольге свиной ногой и ящиком импортного шампанского со словами: «Она любит выпить. Этим надо воспользоваться…»

Он был красив, как Ты, а я в свои 19 я была слишком хохотлива, чтобы сдержаться. Мы прохохотали полгода, и я сбежала от него ночью в чём мать родила – в трусах и в майке, потому что тогда в меня впервые закралось подозрение, что Счастье должно выглядеть несколько иначе.

– АВ, – сказала я однажды, расчищая от пустых бутылок себе дорогу до туалета, – неужели Счастье только в бухле и сексе?

– А в чём же ещё? – не понял он меня, нежно обнимая свиную ногу и облизывая фольгу, – не говори глупостей, иди лучше сюда, – и показал такое, чем меня ещё можно было удивить до первого замужества.

А помнишь, как я перестала отвечать на его звонки, а он ещё очень долго приезжал и рисовал мелом под моими окнами свои глубокие философские тезисы, убеждая в том, что только он знает про моё Счастье всё и даже больше. Весь дом с замиранием сердца следил за развитием наших событий.

Ты знаешь, много позже я поняла твой План.

Ты всегда говорил со мной на языке обстоятельств, точно и добуквенно выполняя все мои желания и таким образом просто и доступно объяснял мне очевидное:

Ты глупа, а Счастья не существует.

Точнее, его не существует отдельно от меня и не следует его искать во внешних обстоятельствах. Счастье – это здесь и сейчас, и из него соткано в этом мире всё и даже наша Боль.

Одним словом, спасибо Тебе за уроки. Прости, что понимаю не сразу, в силу умственных способностей.

Спасибо, что всё ещё тратишь на меня Своё время и терпишь мою беспробудную тупость.

Да и вообще, за всё спасибо.

Остаюсь на связи.

Всегда твоя.

Я

Глава 5

– Деда! Почитай сказку! – дед сидит без движения в тени на деревянной скамейке, вытянув далеко вперёд свои длинные ноги. Яростное солнце щекочет его полуприкрытые веки, и майская полуденная скука с жёстким механическим тиканьем лениво и томно ползёт по циферблату его старых наручных часов. Май глуп и всесилен, как юный влюблённый, которому ещё есть, для чего жить, как и всякая весна, которая ещё не Любовь, а лишь её чистое и нежное предчувствие, рассыпанное солнечными зайчиками по бесконечно любимому дедушкиному лицу. Я беру обеими руками его сухое жилистое запястье и подношу к своему уху. Время будто начинает течь сквозь пальцы… – Деда, а твои часы настоящие?

– Самые настоящие. Слышишь, как тикают?

– Деда, а сколько сейчас часов?

Не отнимая руки, дед бросает быстрый взгляд на циферблат, слегка поворачивая его к себе.

– Правильно говорить «сколько сейчас времени» или «который час», – у него приятный тихий голос.

– Деда, а который сейчас час?

– Смотри, Заяц, маленькая часовая стрелка между 11 и 12, а большая минутная на 6. Значит, сейчас половина двенадцатого. Скоро полдень.

– Полллдень… – это слово звучит, как удар колокола, – Поллл-денннь, – я немножечко кривляюсь от жары и скуки.

– Уф, ну и духота сегодня. Заяц, смотри, не перегрейся.

Каждый день дед выгуливает меня на детской площадке возле нашего дома. Она ничем не примечательна: старые металлические качели с осколком полинявшей доски вместо сиденья, маленькая накренившаяся набок поломанная карусель и песочница, в которую каждую весну привозят и небрежно высыпают из самосвала свежий речной песок. В начале он возвышается огромной золотистой горой, переваливается за края полинявших бортиков, которые еле сдерживают его напор, а к концу лета песок куда-то исчезает, утрамбованный ногами, пластиковыми лопатками и совочками, превращается в грязно-коричневую вытоптанную равнину, которая замерзает бурой коркой с наступлением первых холодов.

Лёд – это спасение. Он запирает в себе чувства и не даёт миру обрушить на тебя всю его боль, позволяя пить её мелкими глотками.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе почитал? – дед подтягивает затёкшие ноги и растирает колени.

– «Аленький цветочек», – я неоригинальна и весьма предсказуема в своих желаниях.