— Стало быть, скоро нами будет править ванахеймка? — спросила старуха.
Сибилла кивнула. Она сидела рядом с Локи, который всё время будто случайно задевал её под столом то коленом, то рукой. Это здорово отвлекало принцессу, тем более что она прекрасно понимала, что повелитель озорства задирает её нарочно.
— Выходит, так.
— Это хорошо, — старуха пристукнула деревянной палкой, которая служила ей тростью. Эта кривая клюка была такой затёртой, что почернела со временем и напоминала кривую корягу из болота. — Ваны мудрее асов, попомните моё слово. Они больше любят торговлю, а не войну, и это не плохо! Я хорошо знала этот народ, когда была молода.
— Это когда же, бабушка? — спросил Тэйль. Сидящий рядом с ним Эгиль медленно жевал горбушку – ему этот разговор был не интересен, как и его родственники. Сибилла подозревала, что для бедного парня полтора года было большим сроком и, чтобы снова вспомнить дом и привыкнуть к родным, ему понадобится время.
— Когда твоя мать ещё не родилась, а могучий Один Всеотец сосал кормилицу да пузыри пускал, — важно ответила та. — Тогда мы строили мосты, а не стены, и в Асгарде было полно ванов… Ах, как я ими восхищалась! Мой отец торговал лошадьми в городе дважды в месяц и брал с собой меня. Помню, как смотрела на ванахеймок с их тёмными волосами и дивными платьями, которые были сотканы словно из паутины или лунного света. Какими красивыми они мне казались, не чета нам, асгардийкам, в наших грубых юбках и мехах. Куда уж нам! Они гуляли по улицам, а наши парни шеи сворачивали… мы так им завидовали.
Старуха вздохнула и поджала губы.
— Асам всегда нравились ванахеймки, потому-то сейчас каждый третий в Асгарде может похвастаться тем, что у него в роду есть ваны. Даже здесь, в нашей глуши… было время, даже в Мюрнес заходили ванахеймские торговцы, ведь портал из Ванахейма тогда ещё не был закрыт, и им пользовались беспрепятственно и мы, и ванахеймцы. А эти ваны… Красавцы, как один. Такие высокие, статные, темноволосые. Умели красиво ухаживать… Не то, что наши конопасы!
— Нашла, что вспомнить, бабушка Виви, — улыбнулась Бера, заговорщицки подмигивая Сибилле. — Ещё чего доброго принцесса подумает, что наши девицы легкомысленны.
— Чепуха! Молодость всегда легкомысленна, но когда ещё совершать глупости, если не в юности? Посмотри на меня. Теперь, когда смерть дышит мне в затылок, что мне ещё остаётся, если не вспоминать того красивого вана, с которым я целовалась за две недели до собственной свадьбы?
Тэйль громко рассмеялся, Бера снисходительно покачала головой, а принцесса не могла не подумать о том, что эта старуха была не так уж и не права. Вдруг, Сибилла представила себя такой старой, какой сейчас была эта почтенная женщина – иссушенной, сгорбленной, с серебряными волосами и бесцветными глазами. Когда ванахеймка станет такой, и вокруг неё будут сидеть внуки – её с Тором внуки, то может быть, её чувства к Локи будут именно тем, о чём она будет вспоминать с тёплой тоской.
Принц словно читал мысли Сиб и ненадолго сжал её руку под столом. Благо столешница была такой большой, что этого никто не увидел.
Интересно, о чём будет вспоминать младший сын Одина, когда состарится? Найдётся ли в его памяти место для ванахеймской принцессы, которую он любил когда-то?
— Что ж, бабушка, ты осрамила нас перед высоким гостями, — улыбнулась Бера. — Какое впечатление о нас сложится у будущей царицы, ты подумала?
— Не думаю, что наша будущая царица станет судить старую женщину за пару воспоминаний. Вспоминать былые дни и жаловаться на погоду – это всё, что остаётся тем, кто доживает до моего возраста, — проворчала старуха Виви. — Считается, что долгая жизнь – привилегия, но, если честно, это слишком утомительная привилегия. Вы станете четвёртой царицей, которая будет править Асгардом на моих глазах и, наверное, уже последней. Хотя, о каких глазах я говорю? Я вас почти не вижу, Ваше высочество.
Глаза старухи были мутными, словно подёрнутыми молоком. Она видела свет и тени, различала контуры и силуэты, но больше не могла рассмотреть детали.
— Интересно, — сказала Виви, глядя на Сибиллу, но её слепой взгляд проходил будто сквозь принцессу. — Похожи ли вы на тех ванахеймок, которых я видела в юности?
— Мне трудно об этом судить, — улыбнулась Сиб. Старуха повернула голову немного влево – туда, где сидел Локи.
— Милорд, — обратилась она к принцу. — Не могли бы вы описать мне нашу будущую царицу? Какого цвета у неё волосы?
Царевич подчёркнуто внимательно посмотрел на Сибиллу так, словно видел её впервые и хотел рассмотреть как можно лучше. Он улыбался, и принцессе захотелось его треснуть.
— Тёмные, — наконец, ответил он, разжевывая кусок сыра.
— А глаза?
— Серые, — сказал Локи, не глядя. Он прекрасно помнил их цвет.
— А рост?
— Примерно твоего роста, Виви.
Старуха кивнула. Будь она младше, этот разговор наверняка заставил бы Сиб чувствовать себя неловко, но принцесса прощала ей стариковские причуды.
— Её высочество красива?
Принц заглянул Сибилле в глаза, от чего у неё по спине пробежали мурашки, но его тон оставался предельно равнодушным, словно он описывал пейзаж за окном.
— Хм… Она несравненна.
Надеясь скрыть вспыхнувший на щеках румянец, царевна подняла глиняную кружку и сделала ещё несколько глотков эля. Зачем Локи пытался её смутить? Ведь он точно пытался это сделать, ванахеймка знала. Он задирал Сиб безо всякой причины, но, к счастью, Виви была удовлетворена его ответами.
— Значит, — решила старуха. — Вы ничем не уступаете тем девицам, которых я помню, Ваше высочество.
— Довольно, бабушка, — улыбнулась Бера. — Ты уже совсем смутила нашу гостью.
Виви отмахнулась и снова вцепилась в свою клюку, а хозяйка продолжила:
— Вы привезли смену, милорд? Надеюсь, они будут поспокойнее прежней стражи.
— Воины снова безобразничали? — спросил Локи. Сибилла была рада, что её наконец-то оставили в покое, и даже попробовала кусочек сладкой печёной тыквы, заедая смущение.
— Случалось, если напивались. Даже не знаю, откуда они берут медовуху, ведь я велела не продавать им ни капли!
— Я разберусь, Бера, не беспокойся, — пообещал принц, и хозяйка благодарно кивнула.
После обеда, пока Локи всё ещё беседовал с Берой о делах, Сиб незаметно выскользнула из-за стола и вышла из дома, на свежий воздух: сама того не заметив, она выпила эля больше, чем собиралась, и теперь хотела выветрить лишний хмель из головы. Стоя на пороге, принцесса сделала пару глубоких вздохов, наслаждаясь горной прохладой и влажным землистым запахом, и рассматривала окрестности. Из амбара, откуда доносился узнаваемый рёв Скурджа и громкий мужской смех, с пустым кувшином выбежала рыжая дочка Беры, и Сибилла едва успела поймать её прежде, чем расторопная девица снова скрылась из глаз.
— Постой, милая, — попросила принцесса. — Ты не подскажешь, где здесь конюшня? Я хотела бы проверить своего коня.
— Там, мадам, — та указала на продолговатое каменное здание у невысокого плетеного забора.
Сибилла поблагодарила хозяйскую дочку, а потом направилась через двор, прямиком конюшне. Там было безлюдно, а в стойлах стояла примерно дюжина лошадей. Ванахеймка прошла мимо каждого, пока не отыскала своего Танцора: вороного оставили в стойле напротив Ворона, в его деревянной кормушке было достаточно зерна, а тяжелое седло с привязанной к нему поклажей висело на дверце загона. Принцесса подошла ближе и нежно погладила жеребца по шее.
— Привет, мальчик. С тобой хорошо обращаются?
Словно отвечая ей, конь фыркнул и ударил копытом, а Сибилла с улыбкой почесала ему за ухом. Убедившись, что всё в порядке, она уже собралась уходить, когда внезапно чья-то рука зажала ей рот, а другая охватила вокруг талии, поднимая над землёй и утаскивая в тёмный угол за деревянной балкой, подпирающей крышу. Принцесса испуганно вскрикнула и пыталась укусить сжимающую её рот ладонь, а потом потянулась за кинжалом у себя на поясе, только его там не оказалось – незнакомец забрал оружие, и ей не оставалось ничего, кроме как пустить в ход руки. В её сердце не было страха – только гнев. Изогнувшись, Сибилла сумела повернуться, высвободить одну руку и попыталась ударить наотмашь, но сильные пальцы сжали её запястья, подняли их над головой, а потом её губы опалил горячий, жадный поцелуй. Принцесса дёрнула головой и снова попыталась вскрикнуть, но потом она ощутила вкус – его вкус, и вместо крика издала низкий, полный облегчения и мягкого удовольствия, стон.