И ухожу Темным Путем на гору Хиэй, что находится в районе Киото. А что так ушла, не скрываясь – так меня все равно уже раскрыли.
Храм Энряку-Дзи, почти не изменился, только деревянные балки покрыли свежей красной краской. Это ничего, что он буддийский. Мне все равно от него нужна была только присмотренная несколько лет назад дверь, выходящая практически в лес на горе. Деревянные сандалии-скамеечки гэта звонко стучат по старым истертым камням дорожек, пока я не схожу на едва поросшую травой тропинку. И это просто везение, что я хорошо вижу в темноте – узловатые корни камфорных деревьев постоянно пытаются сделать мне подножку. А я в этот момент ем, между прочим. Прямо руками. Ну очень вкусно! Оставляю блюдо на видном месте – может кто потом и заберет. И, наконец, нахожу подходящую поляну.
Бросаю на землю сумку, скидываю гэта, снимаю смешные носки, что так похожи на копытца. Я буду сейчас вспоминать, как ворожат Перворожденные дети Эру, танцевать и петь, будить уснувших духов лесов и гор. Ибо нефиг спать, пока тут Душа Мира страдает. Подберу-ка я для них песню повеселее. И есть у меня одна такая, как раз про местную лисицу-оборотня. Все равно, что на русском языке – по-японски я только несколько фраз знаю.
Пробуждаю в своем сердце радость, начинаю негромко напевать, переступая босыми ногами в ритм. Меня не должны видеть и слышать люди, если они есть поблизости, ведь я вывожу круги по весенней траве для духов. Сегодня ночь пробуждения.
«Льдистым днем друг к другу прильнем, вместе пойдем ко дну.
Брат-свиристель, позови нам метель, злую лесную луну.
Шорохом сов укрыться от псов — им не заметить нас.
Хвостом к хвосту, вдвоем в пустоту, снова, в который раз.
Спеши за мной, дыши со мной, узнай мою свободу,
Иди, не стой, на запах мой, испей меня, как воду.
Как воду!»
Ночная трава холодит ноги, роса смочила ступни, но мне нравится эта прохлада. Цветной ветер вырывается из моей души и красит стволы близких деревьев в закатные и небесные оттенки. Я никогда не пою в полную силу – стесняюсь. Не всегда дотягиваю ноты, поэтому чаще всего мурлычу мелодию под нос.
«Как зелена в глазах глубина, будет на дне тепло.
Как уголь, черно мое кимоно, твое, как снег, бело.
Искры ночей все горячей, плавится хрупкий наст,
Занялся мох, но наш лисий Бог — он не оставит нас.
Спеши за мной, дыши со мной, узнай мою свободу,
Иди, не стой, на запах мой, испей меня, как воду.
Как воду!»
Вот и первые духи явились на поляну. Карасу-тэнгу, вороны, перелетают с ветки на ветку, следят за мной круглыми глазами, щелкают птичьим клювом с почти человеческих лиц. Кицунэ машут девятью хвостами и перекидываются в хрупких девушек в кимоно. Их изящные движения совсем не похожи на мой почти варварский танец.
«Лисьи следы у кромки воды, инеем тает смех.
Нету нам дна — прорубь-луна настежь открыта вверх.
Спеши за мной, дыши со мной, прими мою природу,
Иди, не стой, на запах мой, испей меня, как воду, как воду.
Танцуй со мной, играй со мной, узнай мою свободу,
По грудь в снегу к тебе бегу, чтоб пить тебя, как воду;
Как воду, как воду!»
Теперь и остальные подошли. Еноты-тануки деловито скачут на нижних коротких толстых лапках. За Ледяной Девой с белой прозрачной кожей, Юки-онной, по траве тянется легкая изморозь. Снежная, как и ее одежды. Бакэнэко, кошки, тоже явились.
Фух. Теперь можно и отдохнуть. Тэнгу достали свои инструменты и теперь звучит привычная для них музыка. Дамы продолжают танцевать и иногда смеются, прикрывая лица рукавом, когда смотрят в мою сторону. Можете хоть обсмеять с ног до головы уставшего гайдзина, но ведь это я вас сонь разбудила. Уйду от вас – злые вы.
Строчки из песни оказываются пророческими. Не успела я надеть носки-таби, как почти над ухом услышала голос Стива.
- Астрель… Астрель…
Блядь! Опять у него что-то случилось!
Швыряю так и не надетые носки в сумку и несусь вниз по тропинке, оскальзываясь на камнях и корнях – мне нужна дверь. И оружия у меня с собой нет, только конец шпильки-кандзаси предусмотрительно заточен. Сойдет и это. Выдергиваю его из пучка и волосы расплетаются, гривой дикого мустанга развеваются за мной, пока я подбегаю к храму. Я не знаю, где он. Но можно просто открыть любую ближайшую к нему дверь – Зов приведет меня.
Еще чуть-чуть.
POV Стив Роджерс.
Я последовал совету Асты и навестил Пегги. Она лежит в больнице – у нее прогрессирующая болезнь Альцгеймера. Она меня узнала, но совсем скоро перестанет. Мы начинали разговор сначала целых два раза. Приди я позже – не получилось бы и этого.
- Ты балбес! – говорила мне Аста. – Помнишь, как я попросила вас наполнить бокалы, чтобы я вернулась вовремя? Я однажды не запомнила маяка во времени и шагнула в нужный Мир почти наугад. Я не успела закрыть моему постаревшему другу глаза. Удалось только кинуть три горсти земли на давно заброшенную могилу, а потом лить вино на землю. А у тебя сейчас такой шанс!
На тумбочке у больничной кровати стоят фотографии ее семьи – муж, дети, родственники. Она улыбалась, когда рассказывала о них, указывая дрожащей морщинистой рукой и называя имена. В ее прозрачных от прожитых лет глазах я вижу любовь, но не ко мне – наши дороги давно разошлись. Я рад за нее – Пегги прожила хорошую насыщенную жизнь. Рад, но мне все же тяжело. Я вспоминаю ту комнату, что показала мне Аста, Комнату Памяти. За каждым портретом стояли такие же горькие встречи, но было их в сотни раз больше. Может спросить у нее, как она справилась с этим? Хоть она и ведет себя порой как грубый ребенок, но количество портретов умерших людей говорит о том, что ей очень много лет. Может, у нее найдется для меня еще один совет?
Я ухожу, когда Пегги устает от долгого разговора и засыпает.
«Постучаться» к Асте я не могу – складное зеркало для разговоров разбилось еще в первый день на Хеликарриере, когда мы пробивались к Тони Старку. Я тогда неудачно ушел с линии выстрела. А когда открыл его, то на пол просыпались осколки. Но тогда оно было уже не нужно – Аста сама сказала, что путь в другие Миры ей закрыт. Мне стыдно, но я даже обрадовался на мгновение, ведь это значит, что она останется. Вина за мимолетную мысль жгла меня, пока я смотрел, как моя исхудавшая подруга пытается делать вид, что все в порядке. Но в темных глазах я видел боль и тоску. Все же тогда, на веранде своего дома она сказала правду – не получается у нее врать. А связаться нам надо – она сама сказала, что будет ждать.
Я уже собран, через час нужно будет выходить – Тор и Локи отправляются в Асгард. Тор как герой, Локи как пленник. И каждый получит по заслугам. Тони Старк и Бартон просили позвать Асту. «Так будет веселее» сказали они. Спелись. Агент Романофф попросила напомнить об обещании научить тому бодрящему отвару. Он и правда тогда здорово помог, а ведь Аста сказала, что его даже обычный человек сварить может. Но пока мы гостили у нее ей явно было не до этого. Там было хорошо и я понял, почему она назвала его «логовом Бешенного Хомяка». В таком месте хочется жить.
Там легче дышится, ведь нет машин. На веранде подвешен полосатый гамак, а кресла перед камином такие широкие, что Аста наверняка сворачивается на них, пока горит огонь. Личный кусочек Мира, как она говорила. И там только она, не увиденный нами Пушок и призрак Карла. И комната с портретами умерших дорогих людей. В которой был и я, человек, с которым она была знакома один день, а вспоминала семьдесят лет. В которой она назвала мне еще одно свое имя. Астрель. Имя, которым ее можно призвать из любого Мира.
- Астрель. – но ничего не происходит. Попробую еще раз. – Астрель! – Но опять ничего. Может что-то случилось?
Я не успел даже как следует забеспокоиться, как дверь в комнату с грохотом распахнулась и ко мне навстречу влетела Аста.
- Где?! – почти рычит, тяжело дыша.
Слегка сбившееся в сторону синее кимоно обнажает плечо, на локте болтается сумочка. Рука сжимает острое длинное шило с подвеской. Волосы распущены и слегка перепутаны. Взъерошенная, как опасный воробей.
