Но теперь, когда все от него ожидали чуда, он нуждался в новых идеях.
– Вы самые близкие мне люди, – Август обращался к жене и соратникам. – Граждане могут заблуждаться, верить или не верить, но мой авторитет должен быть бесспорный! Сивилла напророчила много чего. – Взяв пергамент, зачитал: «Славой покроишь себя, дав надежд ожиданья…»
Ливия была прозорлива; она знала, что нужно народу:
– Объяви: «Нет Империи, есть Республика!» Пусть все верят, что Август восстанавливает Республику…
– Прекрасно, Ливия! Восстановленная Республика ради благополучия граждан! Хорошая идея! – Август просмотрел свои записи: – А вот еще одно пророчество Сивиллы: «Вихрь орлов разметал, символы Рима, позор и печаль зарождая; пусть возвратятся, гордость в души вселяя…». Что думаете об этом?
– Принцепс! – Взгляд Агриппы показал, что он погрузился в знакомый образ. – Полагаю, речь идет об орлах легионов, которые сгинули на Востоке.
Неудачи на Востоке, особенно разгром парфянами легионов Красса, Саксы и Антония, легли черным пятном на репутацию несокрушимых римлян, а потеря римских штандартов стала ужасным бесчестьем для армии и народа. Общественное мнение требовало жестоко отомстить парфянам и вернуть почитаемые святыни.
Август призадумался. Два десятилетия гражданских войн подорвали экономику Рима, а со слабо подготовленной армией нельзя ввязываться в новую войну с Парфией: поражение повлечет крах его власти. С другой стороны, поддержать свой престиж, уже пошатнувшийся, нельзя, не вернув орлов. Допустим, все же война! А кто будет командовать армией на Востоке? «Сам я не могу покинуть Рим, а полководец, вернувшийся с победой, затмит и свергнет меня». Непростая задача. Взвесив все, осторожно сказал:
– Никогда не начинай войну, если не уверен, что выиграешь больше при победе, чем потеряешь при поражении.
Загрустивший Меценат вдруг продекламировал:
Боги избрали Рим как свое земное жилище,
Дав главенство ему над миром;
Тебя призывают они: отомсти за вечный позор,
Рим возвеличь и спаси от униженной доли!
– Браво, Меценат! – Август хлопал в ладоши, впервые улыбнувшись за весь вечер. – Да, возвеличить Рим! Но как? Сивилла напророчила, что дождь золотой над Римом прольется.
– О, Август! Объяви о наступлении «золотого века», и неважно, что нарушается хронология. Твое правление – это новая эра!
Новая эра представлялась литераторам и поэтам так: люди и боги живут совместно, окунаясь в сладостное блаженство и безмятежное удовлетворение; нет ни войн, ни болезней, ни голода; все римляне вкушают плоды цивилизации; взошла эпоха спокойствия и процветания! Вергилию и Горацию, своим друзьям-поэтам, Меценат уже заказал пророческие поэмы.
Потомки Ромула, уставшие от ужасов и лишений войн, мечтающие о беспечной и полной всяческих благ жизни, воспримут веление императора отметить секулярными (столетними) играми наступление «золотого века», несомненно, восторженно. Спешите жить и благоденствовать, ибо жизнь циклична: через сто лет грядут жестокие испытания – наступит серебряный век, за ним медный, потом героический и, наконец, железное столетие (упадок).
Взволнованный Август встал, подошел к Меценату, обнял и поцеловал в лоб:
– Ты гений!
Расправив плечи, устремил взор в будущее. Избегая открытой монархии, он будет управлять Империей, отбирая все больше полномочий у сената и возводя культ своей личности до уровня божества. Неплохо и себя увековечить: один из месяцев года, Секстилий, например, называть Августом, как когда-то месяц Квинтилий переименовали в Июль в честь Юлия Цезаря.
Дочь Тигриса Эрато и сын царя Армении по прозвищу Руфус, разговаривая о чем-то веселом, шли по кривым улочками римского квартала, возвращаясь домой. Дважды в неделю Эрато посещала медицинскую школу, и, по требованию главы семейства Тигриса, ее постоянно кто-нибудь сопровождал. Сегодня это был рыжеволосый Руфус. Парень с таким редким цветом волос и черными бровями привлекал всеобщее внимание. В древности, бывало, рыжеволосых приносили в жертву богам, в Риме же рабы с медными волосами стоили вдвое дороже.
Девушка старательно посещала все уроки в частной медицинской школе и, несмотря на дорогое обучение, ей это позволяли, так как хорошее образование для будущей матери было возведено в Риме в культ: женщина должна разбираться в математике, философии, географии и астрономии, чтобы быть хорошим собеседником мужу и правильно воспитать детей. Эрато мечтала связать свою жизнь с врачеванием, и Руфус, шагая рядом, держа под мышкой увесистый медицинский трактат автора-грека (книга из пергаментных листов в деревянном с кожей переплете), говорил:
– Сестра, фактически все научные знания римляне переняли у греков.
– Руфус, это неважно! Мудрость знаний делает путь к счастью не столь извилистым, – сказала Эрато, поправляя полупрозрачный шелковый плащ голубого цвета, накинутый на длинную лиловую тунику с рукавами, широкую, с множеством складок.
В этот момент из тени забора вышли два головореза.
Преступность в Риме процветала. Грабежи, похищения и вымогательства происходили ежедневно, несмотря на то, что преступников все же излавливали и распинали на кресте, но бандиты продолжали терроризировать целые районы, и ходить по улицам было опасно, особенно ночью. Император Август занялся этой проблемой, но быстро решить ее не получалось; защищать себя каждый должен был сам.
Верзила, осклабившись, смотрел на жертву – юную девушку. Его напарник, поджарый вольноотпущенник небольшого роста, вытаскивал из-за пазухи нож и с кривой страшной ухмылкой шел напрямик к Руфусу:
– Ну, рыжий-красный, человек опасный, сейчас проверим, какого цвета у тебя кровь!
Он замахнулся ножом, чтобы нанести удар в сердце юноши. Секунда оцепенения, и Руфус перешел к активным действиям: выставив перед собой толстый греческий фолиант, защитился им как щитом. Нож вонзился в твердую книгу, застряв в ней накрепко. Изо всей силы Руфус оттолкнул злодея вместе с книгой. Тот попятился, пытаясь высвободить застрявший нож, но замешкался. Этого времени юноше хватило, чтобы выхватить скрытно носимый в плаще кинжал и вонзить его в живот злодея. Наличие оружия у плебеев, вольноотпущенников, рабов и чужестранцев в городе считалось преступлением, но ни один армянин не выходил из дома без оружия. Человек в грязном сером плаще рухнул на землю.
Верзила, удерживая одной рукой девушку, другой срывая с нее золотые украшения, резко обернулся; хищная улыбка с его лица сползла. Увидев поверженного подельника, выхватил из кармана нож и, приставив к лицу оцепеневшей Эрато, заорал:
– Бросай кинжал, иначе изуродую ей лицо, родная мать не узнает!!
Руфус заколебался. Собрав воедино волю, мужество и энергию, он уже был готов ринуться в драку и уничтожить противника (злость подавила страх), но, осознав, что не успеет (пострадает сестра), стал усмирять себя, загоняя эмоции под контроль самообладания. Пылая ненавистью, исподлобья глядя на врага, Руфус все же бросил кинжал к его ногам. В ту же минуту громила, оттолкнув девушку, набросился на него и, сбив с ног, навалился на парня всем телом, занеся нож для удара. Вдруг рука бандита с острым ножом вяло упала на землю, грузное тело обмякло, придавив юношу.
Руфус, отстранив труп, приподнялся на локте и уставился на военного, который только что мечом поразил бандита. Это был римлянин примерно 23 лет, с волосами медно-коричневого цвета, с красивым, волевым лицом, выдававшим упрямый и сильный характер, в белой тунике с узкой красной полосой, широким кожаным поясом, мечом гладиус и небольшим красным плащом за спиной. Люди с таким цветом волос своевольны, им чужды запреты и законы общества. Он, деловито протерев меч об одежду поверженного злодея, вложил его в ножны и обернулся, внимательно посмотрев на Эрато. Эффектная, изящная, молодая черноволосая женщина с тонкими чертами лица, четко очерченными губами, со сверкающими карими глазами обворожила его. Их взгляды встретились. Очаровательное мгновение! Его внезапно пронзила божественная искра. Душа заметалась, в груди вспыхнул пожар, в мозгу мелькнула мысль: «Вот он, миг счастья!» Не говоря ни слова, воин смотрел на нее, ощущая к этой женщине магнетическое притяжение, прочувствовав переживания, которые ранее никогда не испытывал. Наконец, придя в себя, произнес:
