– Все определились, а он не определился! – не унималась мать. – Мечта-то ведь должна быть у человека! Как же иначе?
– А она у меня есть, – произнёс он совершенно серьёзно, чуть подумав.
– Ну-ка, просвети нас с отцом.
– Я жениться хочу.
Мать не донесла ложку с наваристыми щами до рта.
– На ком? – уточнила она с опаской, хотя ответ был очевиден.
– На Людмиле, – сын воззрился на мать с таким удивлением, словно она спросила его нечто несуразное и обидное. – На ком же ещё?!
– И что, – ложка опустилась в тарелку, а в материнском голосе появились опасливые нотки, – уже пора?
– Нет, – мотнул он головой, отодвигая пустую тарелку. – Мне ж в армию идти. После.
– Спасибо, успокоил, – выдохнула мать. – Хорошая из вас семейка получится. Ага! У одной ни кола ни двора, и другой без образования и профессии. На её стипендию жить станете? Если поступит ещё!
Отец, продолжавший как ни в чём не бывало поглощать щи, взглянул на неё с укором, но сказал без злобы:
– Перестань. Можно подумать, ты себе миллионера нашла. Не маленькие уже, сами разберутся. Да и мы поможем, никуда не денемся. Плесни-ка мне лучше ещё половничек.
Проводы состоялись поздней осенью, когда приготовившаяся к зиме природа недоумевала от долгого отсутствия первого снега. Собрались немногочисленные родственники, пара друзей с подругами и Людмила. Позже всех, уже вечером, пришёл отец. После работы ему зачем-то срочно нужно было забежать в районную поликлинику, а там очередь, как всегда.
– Ты что же, принял уже? – удивлённо встретила его мать в коридоре.
– Сто грамм буквально, – широко улыбнулся он. – Не каждый день сына в армию провожаю. Да и продрог чего-то.
Отец в тот день казался веселее всех: шутил, что-то рассказывал из своей матросской службы, подбадривал сына, пил много, но хмелел радостно, будто с каждой выпитой стопкой ему жизненных сил прибавлялось. И только утром, у ворот военкомата, Дмитрий заметил в его глазах странную тоску, словно что-то грызло отца изнутри, а выплеснуть это наружу он никак не мог; тоска появилась лишь на мгновение, как слеза непрошеная, и тут же исчезла.
– Давай, сынок! – он крепко обнял сына. – Держись там. Трудностей, я знаю, ты не боишься, а всё остальное – шелуха. Пиши почаще. И не только Людмилке! Про нас с матерью не забывай.
Людмила во время проводов не улыбнулась ни разу, и глаза были постоянно на мокром месте. Его это не удивляло, и даже радовало где-то, заставляя испытывать гордость. Ведь не кого-нибудь, а любимого своего провожает она, единственного и неповторимого, своего мужчину. Полтора года – вечность, когда и день разлуки гложет сердце голодным псом. При расставании целовались крепко, будто на свадьбе под крики «горько!», и никак не могли оторваться друг от друга.
Сильный, высокий – метр восемьдесят пять – парень с отличной спортивной подготовкой попал на Дальний Восток, в морскую пехоту. Соображалкой Дмитрия природа не обделила, и очень скоро перевели его в разведроту – элиту, куда попасть желают многие, но испытания проходят далеко не все. Так что служба у него пошла нескучно: тренировки, учения, снова тренировки. Страна, ещё недавно, казалось, забывшая о необходимости содержать армию, вдруг вспомнила о своих защитниках, стала кормить худо-бедно, но и требования предъявлять немалые. Если ещё пару лет назад, как вспоминали офицеры, они не знали, как свести концы с концами и глубоко сомневались в своей нужности, то теперь денежное содержание стали потихоньку прибавлять и боевой подготовкой занялись всерьёз. А почти через год службы Дмитрию и вовсе подвернулся счастливый случай – дальний поход на большом десантном корабле «Грозящий». И не куда-нибудь, а в Южно-Китайское море, с заходом на Филиппины.
Следуя наказу отца, писал он девушке своей и домой часто, но скупо. Просто никогда не любил дарить слова бумаге, думая над правильным построением фраз и грамотностью. Элементарной усидчивости, судя по всему, не хватало. Так что в далёкой Москве довольствовались коротенькими сообщениями о здоровье, о том, что всё нормально, пожеланиями всего хорошего и просьбами о подробном описании дел домашних. Людмиле, разумеется, строчек с края земли российской перепадало больше и состояли они сплошь из: «люблю», «целую», «скучаю», «жду не дождусь встречи» – в разных вариациях. Перед отправкой в плавание Дмитрий предупредил родных своих, что замолчит на несколько месяцев, но причин волноваться нет, от Чечни он будет далеко, как вернётся, обязательно черкнёт весточку.
Дальнее плавание впечатлило его необычайно! Где-то там, на далёкой родине, хмурая осень уже вовсю вступила в свои права, а здесь жаркое солнце раскаляло палубу иной раз так, что хоть лепёшки на ней пеки. Лазурь тропических вод от горизонта до горизонта пьянила взгляд и будоражила воображение, а редко попадавшиеся островки, поросшие бурной растительностью, словно выплывали со страниц приключенческих книг, прочитанных в детстве. Казалось, вот сейчас из-за скалы покажется корпус парусника с непременным «Весёлым Роджером» на клотике.
Перед самым заходом в Манилу его вызвали на капитанский мостик. Капитан корабля, морской волк, ещё в советские годы бороздивший волны мирового океана, крепко пожал ему руку и, не отпуская её и прямо смотря в глаза, сказал, чётко выговаривая каждое слово:
– Мы радиограмму получили. Крепись, парень, отца у тебя больше нет…
Он сразу не понял и ещё долго не мог осознать, что произошло непоправимое. Отец… Он никогда не жаловался на здоровье, казался могучим и вечным, и вдруг… Что могло произойти?
– Сейчас тебя с домом соединят, можешь поговорить с матушкой. Там сейчас, правда, глубокая ночь, но, я думаю, мать звонку обрадуется. Поддержи её.
Длинные гудки звучали чётко, словно звонок шёл из соседнего подъезда, а не с другого конца света, и долго, бесконечно долго. Он представил себе, как разрывается телефон в тёмном коридоре, мать заворочалась в кровати в дальней комнате, услышав его, поднялась с постели, суетливо включила свет и босая поспешила в коридор.
– Алло, – наконец раздалось в трубке. Голос матери, несонный совсем, с надрывом, будто тихо рыдала в подушку всю ночь.
– Мама! – крикнул он так, словно пытался докричаться до глухого. – Это я, Дима! Как ты?.. Что случилось с отцом?
– Ой… – она никак не ожидала услышать родную кровиночку. – Сынок. Димка! Ты где?
– Далеко, мама. Очень далеко! Так что с отцом?
– Умер отец, – произнесла она сквозь всхлипы. – Сердце… В тот день, когда тебя в армию провожали, он у врача был. Ему там сказали, что дело плохо, операция нужна, а он… – снова всхлипы – горькие, отчаянные, душащие. Но мать собралась. – Ничего мне не сказал, представляешь. Ничего! Только таблетки втихаря глотал, я у него в кармане нашла. Ты приедешь, Димка? Я похороны специально на два дня позже перенесла.
Вот только сейчас сердце сжалось от горя, комок в горле мешал дышать, глаза увлажнились. Он виновато посмотрел на офицеров, ставших невольными свидетелями его разговора с матерью. Но они занимались своим делом, находясь на вахте и готовя корабль к входу в порт, и старались не смотреть на прослезившегося парня, не смущать его. Только капитан, следивший за ним непрерывно, положил ему руку на плечо и негромко произнёс:
– Скажи матери, что будешь на похоронах. Непременно!
Смолин не понимал, как он успеет добраться до Москвы, чтобы проститься с отцом, но заверил мать, что приедет.
Всё оказалось простым стечением обстоятельств. Транспортный борт, доставивший какие-то запчасти для двигателей, ожидал корабль в Маниле и уже сегодня отправлялся обратно. Капитан договорился с пилотами, чтобы те прихватили с собой матроса до Владивостока, ну а там добраться до Москвы – дело техники, и приказ о краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам уже готовят.
Голова шумела от недосыпа, долгих перелётов, резкой смены часовых поясов и климата, отчего чувства притупились, исказились и на похоронах и поминках он ощущал себя отстранённо, словно со стороны наблюдал за происходящим. Мать постоянно рыдала, едва держась на ногах, и он всё время поддерживал её под руку. Только потом, за столом, после двух-трёх стопок водки она немного успокоилась, смогла разговаривать и пустилась в воспоминания, но слёзы всё равно текли по её щекам, будто имелось их у неё целое солёное озеро, а она почти не замечала их, лишь изредка смахивая промокшим платочком, который беспрестанно мяла в руках.
