Это слабое освещение позволяло воображению до бесконечности расширять его приделы, погруженные во мрак, но Джустиниани видел часовню днём и знал, что она совсем невелика. Вскоре лязганье задвигаемых засовов и скрип дверных петель возвестили, что массивные двери закрылись.

Под куполом то и дело раздавались писк нетопырей и шуршание их крыльев, в окнах звенел, сливаясь с тишиной, хор ночных цикад. Когда глаза Джустиниани привыкли к полутьме, он различил Тентуччи, привязанного к одному из опорных столбов в центре, на рубашке его была кровь.

Он поднял на Джустиниани измученное лицо и покачал головой.

Из темноты выступили одетый в сутану Гвидо Веральди и пошатывавшийся Рафаэлло Рокальмуто, в тёмном углу Джустиниани разглядел хромца Орсини и Альбино Нардолини.

Пинелло-Лючиани окончательно пришёл в себя и, казалось, удивился, что оказался в часовне. Он лихорадочно ощупал себя и на несколько секунд замер со странной улыбкой на лице. Джустиниани видел тусклое сияние в его голове и понимал, что близится припадок.

Винченцо одним напряжением воли мог бы ускорить его, но поморщился от отвращения и не стал, тем более что припадок ничего бы не изменил.

— Приветствуем вас, ваше сиятельство, — тяжёлый бас красавца Веральди гулко и спокойно прозвучал под сводами.

Винченцо вежливо поклонился. Потом сделал несколько шагов и приблизился к Тентуччи, сразу увидев у того огромный кровоподтёк на левой скуле и разбитые губы, и снова ощутил приступ злобы, зашипевшей в нём разъярённой змеёй.

— Зачем ты приехал? — пробормотал Тентуччи, — я же не писал.

— К тебе, — резонно ответил Джустиниани, — они избили тебя?

— Хотели, что бы я вызвал тебя сюда, — Карло облизал окровавленные губы.

Им не мешали говорить. Все остальные в пяти шагах от них обступили ларец, поставленный на пустой низкий постамент, где раньше, видимо, была статуя Христа. Пинелло-Лючиани, как различил Джустиниани, тёр крышку и бормотал какую-то абракадабру.

Винченцо понял, что он пытается произнести магическую формулу «Адраксар», о которой он прочёл у аббата Бартоломью, и усмехнулся, подумав, какое счастье для него в том, что среди этих адептов дьявола никогда не было ни одного по-настоящему образованного и умного: в заклинании мессир Андреа сделал три грубейших ошибки.

В часовне стало темней — сквозняк задул лампаду на хорах.

Бьянко и Веральди несколько минут ждали эффекта заклинания, произнесённого Пинелло-Лючиани, но ларец молчал, как старая могильная плита. Потом оба обернулись и медленно подошли к Джустиниани. Винченцо с интересом взглянул на Энрико, перевёл глаза на священника. Было заметно, что его опасаются: у обоих в руках были пистолеты.

Джустиниани понимал, что от него рано или поздно потребуют открыть ларец, и спокойно ожидал этого. Пинелло-Лючиани прекратил свои бестолковые усилия и прошипел, чтобы графа подвели ближе. В спину Винченцо упёрлись два пистолетных дула, и он подошёл. Злость Винченцо странно растаяла, точно растворилась в нём, он поймал себя на том, что испытывает острое любопытство.

— Вы можете это открыть?

Винченцо молча кивнул и, прикоснувшись к ларцу, приказал ему открыться. Крышка услужливо распахнулась, здорово испугав Рокальмуто, вскрикнувшего от неожиданности. Рафаэлло, и это было заметно даже в тусклом свете лампады, был смертельно бледен и явно всё ещё болен, Джустиниани рассмотрел воспаление в его мозгу и понял, что скоро его ждёт кровоизлияние.

Пинелло-Лючиани тоже вскрикнул, но от ярости, обнаружив, что ларец почти пуст. Все обступили шкатулку, подполз на костылях Орсини, подошёл и Нардолини. Пинелло-Лючиани трясущимися руками вынул вольты, переложил их в стоящий внизу у его ног другой ларец, тут же схватил нож и, торопливо поддев бархат, попытался вынуть из ларца второе дно.

Джустиниани напряг зрение. Вот тебе и на… Оказалось, ларец таил и другие секреты.

Пинелло-Лючиани возился так долго, что Джустиниани лениво предложил ему свою помощь, но ответом ему был злобный взгляд припадочного. Наконец мессиру Андреа удалось подцепить проложенный на дне пласт, обтянутый бархатом, и вытащить его на тусклый свет.

Всё снова обступили постамент. Винченцо тоже заглянул внутрь, ему никто не препятствовал, хоть пистолетные дула все ещё упирались ему в спину и в бок. На дне лежал небольшой лист папируса очень тонкой выделки. Мессир Андреа вынул его. С нижней стороны не то выцветшими красными чернилами, местами осыпавшимися, не то чем-то вроде киновари, был написан текст.

— Что это за каракули? — зло прошипел Пинелло-Лючиани.

— Было сказано, что там три заклятия, — мрачно косясь на папирус, пробормотал Орсини.

— Поди разбери такое.

Джустиниани молчал. В тексте мелькали буквы арамейского письма: семкат, каф, гамаль, алаф, шин…Текст был написан на языке сурет, ассирийском диалекте арамейского. Так, стало быть, именно за этой бумагой шла охота?

— Да тут сам чёрт ничего не разберёт, — разочарованно протянул Нардолини.

— Чёрт это прекрасно разберёт, — первый раз в жизни вступился за дьявола Джустиниани. — Сатана не глуп, у него ангельская природа, дураком его не назовёшь, — ядовито заметил Винченцо, прозрачно намекая на то, как именно можно назвать стоящих вокруг.

Он вспомнил свой давешний сон и улыбнулся.

— А вы можете это прочесть? — спросил его Гвидо Веральди.

Джустиниани с каменным выражением на лице протянул руку, взяв папирус и повернув текст к свету, чуть сощурясь, начал изучать написанное. Арамейский он знал, но диалект слегка видоизменил слова.

Это писал не Гвидо: руку покойного дяди Винченцо знал. Это было написано, судя по состоянию папируса, несколько столетий назад, текст разделялся на три части. В первой было тринадцать строк, во второй — семь, в третьей — всего три. Джустиниани разобрал текст первого абзаца, хотя и не полностью: некоторых слов не понимал.

Это было древнее заклинание Баал-Звува, рядом стоял знак — Зло Изначальное. «Ярость Его не знает предела, а Сила бесконечна. Он — из тех, кому никто не может противостоять. У этого Существа нет Печати, ибо никакой знак, начертанный человеческой рукой, не вместит его ужасную суть» Второе заклинало Баал-Хаборим, демонов огня. Третье… Джустиниани напрягся. Третье взывало к Баал-Бегериту, и было заклятием от врагов, в нём упоминались десять казней египетских.

Все столпились вокруг него, Джустиниани заметил, что Веральди смотрит через его плечо и даже опустил пистолет, но Бьянко по-прежнему упирал ему в спину дуло разряженного им пистолета Пинелло-Лючиани.

Винченцо лихорадочно размышлял, вспоминая прочитанное в последние дни, припомнил и слова оберега… Он мог прочитать последнее заклятие, но круг… Заклятие надо произнести в круге, ограждённом ритуальной защитой. Но эти глупцы кое-что понимают в дьявольских ритуалах, и не дадут ему защитить себя.

Что же делать? Стоп. А что ему нужно? Темнота. Темнота на пару минут. Эта чёртова лампада на хорах… Бестия Поланти говорила, что у него сил — как у легиона бесов, а он не может погасить жалкую лампаду? А почему не может? — удивился Винченцо. А он пробовал?

Джустиниани сделал вид, что щурится на неярком свету, и бросил взгляд на лампаду. «Погасни, огонь, погасни, Бога ради…»

Лампада сильно зачадила.

— Здесь арамейские заклинания на вызов демонов ада, — произнёс Винченцо внушительно. — Текст хорошей сохранности.

— Вы можете прочитать? — жадно поинтересовался Нардолини.

«Погасни!» Лампада, несколько раз вспыхнув чуть ярче, погасла.

— Могу, но здесь мало света… — с высокомерным спокойствием пожаловался Джустиниани.

— Чёрт возьми, — взбесился Пинелло-Лючиани, успев вырвать у него из рук папирус, — принесите огня.

Воцарилась темнота, Веральди почти наощупь сделал несколько шагов и стал у двери, положив руку на засов, а Бьянко опустил пистолет и пошёл в крипту.

Джустиниани торопливо отошёл к Тентуччи. Сердце его колотилось. Здесь он был почти неразличим в темноте. Винченцо вытащил нож, раскрыл его и торопливо обвёл круг вокруг опоры, где стоял Тентуччи. Винченцо едва различал во тьме свою бледную руку. Он почти вслепую быстро соединил за столбом линии и нарисовал в круге арамейский знак охраны, о котором читал в фолиантах Гвидо.