Да, эта женщина подлинно прошла для него, как проходит глупая молодость и вера в гномов — беспамятно и бесследно, а её давно исчезнувшая красота заставляла его не сожалеть, но благословлять эту потерю.

Джустиниани понимал, что Глория явилась неслучайно, и по её двусмысленному и раскованному взгляду и дороговизне костюма догадался о цели прихода. Она явно собиралась прельстить его, иначе зачем так выряжаться? Но возобновлять былые отношения не собирался. В одну реку дважды не войдёшь, да и глуп доверяющий раз предавшему его.

— Я собираюсь жениться и обзавестись потомством, — Винченцо ответил более резко, чем хотел.

В глазах Глории промелькнуло раздражение.

— На этой глупой блондиночке или на курносой брюнетке?

Джустиниани вздохнул. Беседа, едва начавшись, начала утомлять его.

— Если ты пришла предложить мне себя в любовницы — ничего не выйдет, — отчеканил Винченцо, и добавил, чуть смягчая свою резкость, вспомнив, что всё же говорит с дамой, — мне не нужны новые дуэли, в том числе и с доном Монтекорато. Мне может и не повезти.

— Он тебя не вызовет, — небрежно и несколько необдуманно обронила она.

— Как бы то ни было — прошлого нет.

— Ты странный. Не мнишь ли ты, что интересуешь меня? — презрительно бросила Глория, запоздало пытаясь отыграться.

— Упаси Бог. Ты пренебрегла мной в дни юности, с чего бы тебе интересоваться мной теперь? — Винченцо усмехнулся. — Нет, я вовсе не думаю, что ты пришла вспоминать былое или «интересоваться мной», но что же на самом деле привело тебя ко мне? — спросил он, тем самым пресекая возможность возвращения к любовным глупостям.

Глория окинула его мутным, почти нечитаемым взглядом. Несколько минут молчала, потом продолжила.

— А ты изменился. Однако я думаю, не во всем. — Винченцо пожал плечами, и она заторопилась, — но в чем-то ты прав, конечно, я пришла поторговаться. Теперь, когда стало ясно, что ты все-таки наследник, торг уместен. При этом я всё же знаю тебя лучше многих, уж этого-то ты отрицать не можешь. — Джустиниани вежливо склонил голову, пока ещё не понимая Глорию до конца, — тебе, с твоей старомодной моралью и дурацким кодексом чести, наследство Гвидо не нужно, а мы в нём заинтересованы. За весь ларец мы заплатим сорок тысяч лир. Но ты откроешь его.

Джустиниани поднял глаза на Глорию и выпрямился. В висках застучала кровь, лоб покрыла испарина. Винченцо знал, что эта женщина — хладнокровна и жадна, давно понял, что она себялюбива и суетна. И всё же понимание, что перед ним сейчас сидит самая обыкновенная ведьма, обдало его внутренним жаром. «С твоей старомодной моралью и дурацким кодексом чести…»

Браво, Глория, чётче не скажешь. Но при этом она явно продолжала разговор, начатый старухой Леркари, и назвала то, за что хотела заплатить. Ларец. Рокальмуто тоже проронил: «сундучок». Стало быть, и мужеложника Рафаэлло с Пинелло-Лючиани, и эту чертовку интересует тот короб, набитый куклами, что он нашёл в сундуке Гвидо? Неужто они верят во всю эту вздорную ересь?

Он закусил губу и задумался. Сам он понимал, что бытие дьявола реально, и если «Бог зла не сотворил», то должен быть и тот, кто первым воплотил идею зла. Но вольты и демонические обряды? Всерьёз? Не спиритические развлечения и пустое шарлатанство, не салонные забавы бездельников, а подлинный демонизм? Здесь? В Риме? Между тем Глория явно не шутила — иначе не предлагала бы за ларец такой сумасшедшей, баснословной цены!

Джустиниани погрузился в каменное молчание. Просить у Глории объяснений он не хотел, между тем она, почти не дыша, пожирала Винченцо глазами и явно ждала ответа. Он решил оттянуть время — до выяснения всех обстоятельств.

— Есть человек, — тихо проговорил он, — готовый дать больше.

Кровь стремительно отлила от лица донны Монтекорато, обрисовав на нём очертания черепа.

— Пинелло-Лючиани? Сколько он посулил?

Джустиниани пожал плечами.

— Пока сделка не заключена — я был бы глуп, если бы огласил её условия.

Глория вскочила и стремительно пронеслась по комнате, потом резко повернулась к камину и пролетела обратно.

Благородный человек не должен сидеть, когда женщина стоит, но нигде не сказано, что должен делать мужчина, когда по комнате мечется разъярённая ведьма. Джустиниани остался в кресле, борясь с искушением задвинуть под него ноги, опасаясь, как бы на них не наступила всё ещё снующая по комнате сумасбродная фурия.

Спазакамино тоже забился в глубину соседнего кресла и скептически смотрел оттуда на гостью. Но Глория наконец чуть успокоилась и села перед Винченцо на диван.

— Послушай, ты же не сумасшедший! Едва он получит ларец и заставит тебя открыть его, за твою жизнь никто не даст и ломаного гроша. Ты не знаешь этого человека.

— А ты его знаешь? — иронично поинтересовался Джустиниани, — откуда?

Глория не ответила. Она, казалось, даже не расслышала Винченцо.

— Послушай, Винче, не продавай. Сколько бы он не предложил, — мы дадим больше, слышишь? — и она поспешно выскочила из комнаты, не успев даже закрыть за собой двери.

Джустиниани лениво поднялся, стараясь не наступить на кота, тут же задравшего хвост и побежавшего впереди, и направился в столовую, по пути сосредоточенно размышляя.

Итак, Глория вначале пыталась прельстить его, потом, поняв, что сентиментальных воспоминаний о прошлом у него не осталось, завела прямой торг. Стань она его любовницей, ей был бы открыт доступ в дом, и получить ларец было бы проще простого, причём — задарма.

Но и сумма в сорок тысяч была явно оговорённой. С кем? Точно, что не с Пинелло-Лючиани, ибо при этом имени Глория побледнела. Перспектива, что ларец попадёт в руки Пинелло-Лючиани, испугала её — и это была не игра. Актриса из донны Монтекорато была неважная.

Следовательно, в кругах этих чёртовых демономанов существуют две партии. Одна — судя по всему, возглавляется Пинелло-Лючиани, а вторая была партией его дядюшки. При этом партия Пинелло-Лючиани уже дважды пыталась его уничтожить. Глория же, как и старуха Леркари, безапелляционно утверждает, что, получив ларец, они повторят попытку в третий раз. Почему? Кому он мешает?

— А это правда, что донна Монтекорато когда-то была вашей невестой? — У окна столовой стояла Джованна и смотрела, как от порога виллы отъезжает карета Глории.

— Это вам рассказала донна Леркари? — Винченцо вспомнил, что Джованна на ужине у Чиньоло сидела рядом со старухой.

— Так это правда?

— Да, — бездумно подтвердил Джустиниани, думая о своём. Он уже сел за стол и с аппетитом приступил к утренней трапезе.

— Она сказала, что когда мессир Гвидо выгнал вас, донна Глория расторгла помолвку. А вы любили её? — спросила Джованна с прямотой юности.

Джустиниани поднял на неё глаза.

— Sancta simplicitas[3], — тихо пробормотал он, — любил.

— И сейчас любите?

Джустиниани усмехнулся.

— Любовь, дорогая Джованна, — менторски начал Винченцо, подцепив на вилку кусочек спаржи, — удивительно странная штука. Как говорил один немец, она нужна вовсе не человеку, но — роду человеческому, и потому сводит порой абсолютно разных людей в глупейшие союзы, а потом человек годами недоумевает, что могло сблизить его с особой, совершенно чуждой ему, и даже испытывает откровенный стыд за свой выбор. В любви много глупости, дорогая Джованна, очень много. Я ещё не пришёл к той мысли, что вся эта любовь — чистейший вздор, но я близок к ней.

— А то, что рассказывала донна Леркари о донне Монтекорато — тоже правда?

— А что она рассказывала? — лениво поинтересовался Джустиниани.

На самом деле это его ничуть не интересовало.

— Три года назад донна Монтекорато возвращалась домой с оперы и увидела свечение над фонарями в форме звезды. Вскоре с ней стали происходить странные вещи. Она начала изучать мистику, крёстный говорил, что она медиум, и является проводником небесных знаний таинственного гостя Аштар Шерана. По её словам, «это имя гарантирует истину и высочайшее знание». Это универсальный мировой учитель, будущий мессия.