Леонид вскочил с постели, включил свет, оделся, взглянул на часы, чтобы рассчитать время в пути с учетом развода мостов. Бодрый, сильный, всем видом он пытался сказать ей – «не волнуйся, со мной можно всё: рожать, умирать, убивать – я готов»! Он моделировал эту ситуацию множество раз, чтобы понять, каким он должен быть, как нужно себя вести, чтобы не стать обузой, но хотя бы немного помочь в редкой ситуации, когда от него зависело так мало. В итоге, пришел к выводу – главное поставить на тотальный контроль эмоции. И сейчас Леонид действовал согласно плану – он должен не просто излучать привычную уверенность, расчет и полное владение собой, он обязан перестать быть человеком, превратиться в машину, не борющуюся с обстоятельствами, но создающую их.

Её же трясло. Нужно было остановить эти немыслимые вибрации тела, пока они не захватили и душу. Он отвёл её в душ. Включил еле тёплую воду и больно схватил за бедро.

– Успокойся! Просто дыши. Дыши и ни о чем не думай. Я рядом. Все будет хорошо. Верь мне!

И её отпустило. Дрожь ушла. Она поверила. Она всегда верила ему, когда он так просил об этом.

От резкого расслабления по ногам с новой силой потекли околоплодные воды.

Вещи были собраны неделю назад. Оставалось только одеться самим. Май был холодным, а в ночи становился ещё холоднее.

– Я отвезу.

– Нет, давай на скорой.

– Самим быстрей будет – зачем терять время? Сама знаешь, какие у нас скорые…

– На скорой! Так безопаснее.

– Алина…

– Лёня, хватит, прошу тебя! Я знаю, ты можешь, но мне так спокойнее – у них опыт, оборудование в машине есть, уколы там, если понадобится. Мне давно не двадцать пять, и ты прекрасно знаешь, как протекала у меня беременность.

– Я понял. Извини.

Алина проверяла родильную сумку – всё ли на месте. Леонид воспользовался минутой, забежал в ванную комнату, достал припрятанный там ингалятор и припал к нему, как алкоголик к бутылке. Вдохнул прохладного аэрозоля раз, другой. И третий. И ещё раз. Задышал.

– Лёня, ты скоро?

Скорая приехала быстро. Алина даже успела шутливо закатить глаза, пожурив Лёню за его ворчания на этот счет.

Врачи заботливо утрамбовали Леонида с Алиной в кузов, дали плед.

– Куда едем, в ближайший?

– Нет, – Леонид сунул врачу бумажку договора с роддомом.

– Туда можем не успеть, почти два часа ночи – мосты скоро разведут и что делать будем?

– Нужно туда, – отрезал Леонид.

Врач посмотрел на Алину.

– Понимаете, там детская реанимация есть хорошая. Лучше именно в этот роддом, – улыбка не сходила с лица Алины, несмотря на схватки.

– Ну, хорошо, попробуем. Но рискуем.

Завелись.

Двигались аккуратно.

Алина периодически постанывала, держась за живот. Леонид охватил её руками за плечи. Он то и дело смотрел на часы. По его ощущениям водитель ехал слишком медленно, ловил каждый красный свет, хотя ночная дорога была пуста. На очередном светофоре Леонид не выдержал. Он живо подсел ближе к кабине, так что ни врач, ни Алина не успели его становить, и заговорил водителю почти в ухо.

– Друг, мы же на скорой, дороги пустые – врубай мигалки и погнали уже!

– Ты мне не начальник! Вернись на место, а то высажу обоих!

Леонид сжал скулы, залез в боковой карман кожаной куртки. Достал удостоверение. Жёстко сунул красную корочку в нос водителю, почти ударив ею.

– Теперь начальник! Быстро врубил сирену и чтоб без остановок, на спидометре девяносто минимум! Все понятно?

Предписания были исполнены.

– Терпеть не могу, когда ты так делаешь! – шепнула Алина мужу, когда он вернулся к ней.

– Я сам, но сейчас тот случай, когда меня можно простить.

Оба улыбнулись. Леонид ещё крепче обнял Алину, согревая и успокаивая её теплом своей ледяной безмятежности, силой объятий.

Леонид кивнул на живот.

– Может всё-таки кесарево?

– Нет. Я должна сама.

– Я могу повлиять на твоё решение?

– Нет.

– Алина, он переношенный, двойное обвитие.

– Я в курсе. Врачебных показаний нет. Если врач скажет, то сделаю, но сама просить не буду! А ты просто хочешь перестраховаться.

– Естественно хочу! Тебе сорок лет, ты знаешь сколько…

– Да, я получше твоего знаю статистику поздних родов! Даже не представляешь сколько всего я уже перечитала на эту тему.

– И что?

– Я должна сама. Мне важно.

– И как это называется?

– Я не знаю. Давай, ты мне скажи?

– Эгоизм.

Алина отсела.

– Я рискую собственной жизнью ради того, чтобы он появился на свет. Ради того, чтобы ты, наконец, стал отцом, а мы настоящей семьей! И ты называешь меня эгоисткой?

– Хорошо. Тогда поправь меня. Просто я пытаюсь и не могу понять твои мотивы.

– Господи, Лёня, ты можешь хоть раз в жизни, хотя бы на минуту перестать быть следователем? Перестать работать? Мотивы, алиби, вердикт… Нет их, нет! Просто я так чувствую, мне всего лишь это необходимо, я верю, что так будет лучше! Для нас обоих, – Алина погладила живот, – Такая мотивация тебе понятна? Сомневаюсь.

Оставшийся путь провели в молчании, успев переехать мосты.

– Езжай, тебе уже скоро на работу.

– Ничего страшного. В такой момент работа может подождать, ребята поймут.

– Ничего себе! Такое оказывается бывает, – Алина довольно улыбнулась и неповоротливо ушла обратно в палату.

Когда пришло время Леонид вымыл трижды руки – водой, мылом, спиртовым раствором. Старательно надел полученные халат, маску, шапочку и столь нелепый, рассмешивший впервой за несколько часов Алину, разместился в кресле перед родильной, ожидая, когда его позовут. Он должен был присутствовать при рождении долгожданного сына – иных вариантов и быть не могло. Воды отошли, но схватки затихли. Врач решил подождать час-другой и после стимулировать роды. Леонид остался ждать. Сам не заметил, как уютно вжался в кресло, успокоился, в череде нескольких попыток опытным путем занял максимально удобную позу и задремал.

Ненадолго, потому что скоро в родильной послышался какой-то шум и возня. В мутной пелене сна, с заложенными отчего-то ушами, он без стука и спросу отворил дверь палаты, забрел почти наощупь внутрь. Кабинет отчего то сильно изменился с момента, когда он сюда заглядывал до того, как заснуть. Стал больше, возможно за счет того, что значительно опустел: вся мебель, инструменты и аппараты куда-то делись, а осталась одна кушетка и облезлые черно-синие стены, которые будто… дышали. Да, она были живыми, подвижными и пористыми и напоминали легкие курильщика, с сипением и хрипотой фильтрующие воздух. Но эти фантастические перемены, как ни странно, пугали его меньше, чем увиденная картина. Алина, раздувшаяся еще сильнее, стояла у кушетки и с ужасом взирала на свой подвижный живот, который увеличился до отвратительно-пугающих размеров, кожа на нем натянулась и начала потихоньку рваться, а внутри активно перемещалось нечто. Вот-вот, подумал вдруг Леонид, эти уродливые растяжки станут трещинами, а трещины зазияют кровавыми ранами, из которых покажется густая краска крови и поползет вниз по ногам. Но этого не произошло. Кожа выдержала все. Пахнуло сырым мясом, живыми пульсирующими внутренностями. На работе ему уже приходилось сталкиваться с подобными запахами, но те случаи всегда были связаны со смертью, а тут, казалось бы, зачиналась новая жизнь.

Алина хрипит и скулит сквозь зубы, но спасительная муть и глушь вокруг, как в контузии, заглушает для него этот непереносимый аккомпанемент. Леонид все равно хочет выйти, но не может и пошевелиться. Он хочет закричать, но не способен выдавить и звука из разинутого рта. Он понимает – ему нужно быть здесь, он обязан.

Его узкий взгляд вдруг расширяется, становится панорамным. Он замечает, что в палате откуда-то взялись, не вошли в дверь, а миг появились какие-то люди – маленькие человечки в белых халатах, ростом метра полтора максимум. Их слишком много, они кривенькие и суетливые. По-дурацки быстро, как в ускоренном режиме прокрутки кинопленки, они бегают вокруг Алины, обступают, тычут в тело приборами, щиплют за кожу, ведут себя, как дикарские детишки при встрече с белым человеком. Заглядывают внутрь. Алина начинает реветь вепрем, задрав голову – вся шея в венах. Леонид закрывает руками уши, но продолжает смотреть. Человечки вдруг отступают от нее, синхронно оборачиваются и впериваются в уже в него. Их лиц не разобрать – одни чёрные глаза и хирургические маски.