Что ему и пропела, как могла. Реакция тоже была не совсем та, что я ожидала, а все та же блаженная улыбка.

- Ярослав, а за руль нельзя, если выпил.

- Я никогда не пью, когда сажусь за руль.

- А. Ага. –  Нет, не пил, конечно. Собран, осторожен, скорости не превышает. Это я сделала вывод, посмотрев на спидометр, потянувшись взглянуть туда, по возможности, незаметно.

Машина остановилась на обочине, он всем телом развернулся ко мне и смотрел вопросительно. Я тоже, потом сказала:

- Ни о чем, Ярослав. Ни о чем мне не говорят эти твои телодвижения и порывы сейчас. Что с шубой не так? Я же не на Северный полюс, а из машины сразу в помещение. Или не статусная вещь?

Он опять улыбался: - Просто хочу.

- Ну, не буду препятствовать. Поехали.

В магазине мы остановились у входа, обводя глазами длинные ряды всех этих меховых изделий. В мехах я не разбиралась совершенно. Ту шубку, что была сейчас на мне, только слегка прикрывающую попу, выбрала для меня даже не Ирина, а продавец. Мне, вернее – нам, понравилось, и мы ее взяли. Серебристая норка с огромным шалевым воротником и мягкими широкими рукавами, два раза подобранными брошью. Насколько это было модным – я не знала. Но знала, что норка - это не очень дорого.

А сейчас, когда мы стояли перед этими рядами, я чувствовала себя не в своей тарелке, беспомощно и неловко. Дуб дубом же. Что и сказала Ярославу. Он подозвал консультанта, которая уже и так стояла на старте.

- Нам нужна длинная шубка, самая красивая. Цена не имеет значения, но значение имеет качество.

Женщина улыбаясь, вела нас по залу: - Насколько теплой должна быть шуба, и какой цвет вы предпочитаете?

Опять ответил Ярослав: - Теплую шубку мы купим потом. Сейчас – дорогая и красивая. Цвет – что-нибудь традиционное, натуральное.

Мне предложили снять верхнюю одежду, и он помог мне в этом, зависнув потом с нею в руках. Мы очень постарались с Ириной, выбирая мне наряд. Тонкое, сверкающее сплошным серебром платье без рукавов, с широкими плечиками, прихваченное под грудью, низко открывающее ее, спадало до кончиков туфель блестящими волнами. Очень скромное по крою. Вся красота заключалась в том, что оно обливало меня при малейшем движении жидким серебром, мягким лунным сиянием. Стилист, прибывший на дом, соорудил прическу, высоко собрав локоны, сделал макияж. Я надеялась соответствовать.

- Платье очень…ты в нем…и всегда.

- О-о, там было такое… с открытыми плечами - сказка. Но мой шрам… Теперь никогда не надеть ничего такого, даже купальник только с широкими лямками, – печально протянула я и замерла, озадаченно глядя на него. Странно, что я так раскрепостилась и откровенничаю с ним. И мне это нравилось. Что-то изменилось после того разговора с Ириной. Что?

- Что?

- Ничего, это я так. Не обращай внимания, Ярослав. Что это у тебя?

- Ирина Борисовна сказала, что будет в самый раз. Повернись спиной.

Два продавца замерли, держа в руках вешалки с предлагаемыми вариантами шуб. А Ярослав возился и шипел сзади:

- Перепуталось, скрутилось, сейчас…минуту. Повязка мешает. Ага…

На грудь теплой, согретой в его кармане тяжестью легло украшение. Колье в два ряда – прозрачные, сверкающие камни. Маленькие, едва видимые в белом металле, соединяющие те, что побольше. И один большой в самом низу – почти во впадинке декольте.

- Руку, – последовала команда. Я подала обе. Он колебался мгновение. Очевидно, тоже не знал, на какой носят такой браслет. Надел на правую.

Я язвительно произнесла:

- Ах, как жаль, что меня раздражают кольца и серьги.

Он засмеялся:

- Со временем вкусы меняются. Но сейчас мы будем придерживаться легенды.

- Ярослав, что это за камни?

- Бриллианты, конечно. Это моей мамы. Серьги и кольца тоже есть, кстати.

- А-а, тогда ладно.

Я выходила из магазина в длинной шубе из черного, как будто тронутого легкой изморозью, баргузинского соболя. Ярослав нес за мной короткую шубку и длинный белый меховой палантин, купленный на случай «если там будет холодно».

Я тупо плыла по течению. И, кажется, понимала что изменилось. После того разговора я просто не могла сделать что-то такое, что расстроило бы его. Нет, это была не жалость. Просто было чувство, что те страдания, которые мы оба вынесли из-за этого иномирного зла, которое там называли любовью, сравняли нас, сроднили что ли? Мы оба пострадали, и я помню, как страшно это было у меня. Если он вынес то же… пусть тешится. Если это приносит ему такое удовольствие.

Это не выглядит у него оскорбительно для меня, а немного глупо, скорее. Так и я сейчас совершаю странные вещи, позволяя тратить на себя огромные деньги. Сколько стоила эта шуба, я даже не спросила, чтобы не портить себе вечер. Белоснежный пушистый палантин укрывал плечи полностью, спадая почти до колен и оставляя на виду сверкающие камни. Зрелище было чарующим. На это и правда хотелось смотреть, не отрывая глаз. Пусть смотрит.

Когда мы подъехали к тому зданию, в котором должно было состояться мероприятие, и остановились, Ярослав спросил, не выпуская руль и не глядя на меня:

- Я сейчас должен знать, что могу себе позволить на людях, какие прикосновения? Что недопустимо для тебя и может вызвать неприятие, как тогда? Держаться совсем на расстоянии нельзя, обозначь допустимые рамки.

- Все. Ты можешь позволить себе все, что будет в рамках приличия. Ты сам никогда не вызывал у меня отвращения или отторжения. Я боюсь заболеть тобой, а потом потерять. Я больше не вынесу этого. Вот и весь мой страх. Я боюсь этой их любви, до смерти боюсь. Это ненормально, неестественно – это страшная болезнь, зависимость.

- Но сегодня ты-ы…

- Я-а, - протянула я с нервным смешком, - сегодня я решаюсь, Ярослав. И начинаю верить, что ты не предашь мое доверие, и очень надеюсь, что не влезешь во что-то, из-за чего тебя пристрелят. Теперь на тебе будет лежать огромная ответственность за мою жизнь. Я не выживу, если что, помни это.

- Я тоже, – выдохнул он. Откинулся на спинку кресла, посмотрел куда-то вверх и, повернувшись ко мне, лукаво улыбнулся.

- Все, значит...

- Только не борзей, Ярослав. Я девушка простая, этикетам не обученная, могу и…

- Я понял - в рожу дать.

Мы вошли в вестибюль. Прошли по нему, поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Он поддерживал меня под руку и нес в руке палантин. На площадке в центре размещался гардероб, а в обе стороны открывались двери в два ресторанных зала. Нас рассматривали... Ярослав помог мне с шубой и, стоя сзади, накинул на плечи пушистый белый мех. Шепнул:

- Ну что – вперед?

Его дыхание обожгло шею, вызвало озноб, пробежавший легкой судорогой по всему телу. Я стиснула зубы. Ой, зря это я, зря ему сказала. Вечер не будет легким. Он шепнул опять, почувствовав, как я вздрогнула:

- Тихо, тихо. Я держу себя в руках.

- Ага. Меня и так колотит от волнения, а ты… дышишь.

Вечер не был легким. В зал он провел меня, прижимая к своему боку. Тишина сопровождала нас, пока мы подходили к его отцу и Ирине. И если бы не он совсем рядом… Это давало ощущение защищенности и придавало спокойствия. Ровно до того времени, когда началось это «все».

Его рука почти весь вечер лежала на моей талии. Поглаживания, обнимание за плечи, горячие пальцы под палантином у основания шеи, завораживающий шепот с придыханием в ушко, рука, поправляющая мою прическу и скользящая по щеке к подбородку... Очередной танец, длившийся, казалось, вечность, в процессе которого он уже откровенно целовал мою шею. Это было видно всем, потому, что он наклонялся при этом, отодвигая носом локоны.

Трясло не только меня. Что он делает? Музыка уже умолкла, а мы стояли, вцепившись друг в друга. Дрожали руки и колотилось сердце. В висок мне тяжело выдохнули: - Домой?

- А есть варианты? Ты что творишь? И как теперь уйти, все же понятно, блин, – простонала я.

- Тебя это так волнует? Домой?

- Какой домой? Там родители.