А бабушка Слава — мама Алексея, которая совершенно не понимает выбор своего сына, хотя любит двух внуков одинаково. Почему-то этой пожилой женщине до безумия не нравится Анастасия, и она по-всякому пытается унизить или задеть эту женщину, но пока у нее получается вызвать только робкую улыбку и взгляд в пол. При Валентине тема симпатий бабушки Славы не обсуждается, ведь это может изменить его отношение к этой женщине в худшую сторону или даже совсем его испортить, ведь Анастасия — его мама. И даже блондинка, которая может это использовать в своих целях, молчит при упоминании отношений этих двух людей.

Уже ко второму уроку Яна успела накричать на охранника, что стал ей на ногу и даже не извинился, на школьника, слишком громко кричавшего что-то странное, на учителя литературы, который не смог дать весомых аргументов на подтверждение своих мыслей. Безумно злая и сонная, она пошла в кабинет физики, чтобы забрать тетрадь в Ирины Владимировны, которую она забрала на проверку.

— Почему ты плачешь, ангелочек? Нимб свой потеряла? А крылышки кто оборвал? — писклявый девчачий голосок разрезал тишину и вывел Яну из собственный мыслей. После этой совершенно не смешной шутки кабинет наполнился громким смехом и аплодисментами. Когда Рыбакова зашла в кабинет, она увидела толпу народа, через которую она с трудом увидела Ольгу Шервинскую — эта девушка училась в параллельном классе. Красивая, невысокая брюнетка с карими глазами и родинкой на щеке. Худая, но спортивная, одета в черную обтягивающую юбку и синюю блузку с массивными рукавами и обута в черные лаковые туфли на высоком каблуке. Ольга стояла в окружении нескольких своих одноклассниц и других ребят. Среди парней она узнала только Влада Мельникова — одноклассника Максима и Петра Целина. Шервинская, как и всегда, сильно подвела свои глаза и нарисовала яркие красные губы, создавая образ дешевой девочки. Около них, сжавшись в комочек, стояла Злата, поджимая губы и сдерживая слезы от последних слов.

Как они посмели тронуть ангела?

В Рыбакову словно дьявол вселился. Жар от простуды только распалял вулкан, бурлящий внутри девушки, как бензин огонь. Глаза немного потемнели, а губы сложились в тонкую полоску. Кулаки до предела стиснуты, даже боли от ногтей, которые жестоко впивались в кожу, она не чувствовала.

Вам пиздец, ребятки…

— Мне будет интересно услышать историю о том, как тебя чуть не изнасиловали. Где это было? Здесь? — гадкая улыбка исказила лицо Ольги. Она взглядом приструнила ликующую толпу, призывая их молчать, и осмотрела этот кабинет. Злата все помнила. Эти касания. Эти смешки. Эту боль в душе. Такая девственно-белая в один момент могла почернеть. Это страшно. — Может, ты хочешь закончить начатое? И повторить это не один раз? Парни помогут… Я права? — она ехидно улыбнулась, когда услышала поддержу учеников. Вот сука, на публику играет. Чувствами и страхами людей. Так пыталась делать ее бабушка, но была резко приструнена колкой фразой и надменным взглядом. — Давай я…

— …пойдешь нахуй? — на этот голос обернулись все ученики и моментально расступились перед Яной. Ровная спина, твердый голос и едкий взгляд. Она огнем своего взгляда растопит ее, как самый хрупкий лед. Уверенная походка и эта улыбка заставили коленки Ольги подкоситься, на такую противницу она не рассчитывала. Ей даже обычного ученика было трудно заткнуть, а тут Рыбакова с миллионом тузов в рукавах. — Они — за, я — тоже. Тебе дверь придержать? — Яна кивает головой на выход и улыбается. Темноволосая всегда знала, что Шервинская не обладала ораторским искусством и даже на одном уровне не стояла с Яной. Мелкая мушка, которую пришло время убить.

— О, Яна… — удивленный взгляд. Ольга испугалась, вся эта ехидность просто исчезала, оставляя место животному страху. Видимо, этой бестии было что скрывать, и Рыбакова узнает о всем. — Ты продолжаешь вести себя, словно ты супергерой? Ненавижу лицемерных. Считаешь себя выше и круче нас? — этот писклявый голос отдался эхом в голове девушки, и она даже прикрыла на секунду глаза. Температура росла, как и злость к этой «мушке». Решила пойти в наступление? Как мило, но это ее не спасет.

— Считаю, что тебе сейчас очень не повезло, — злой взгляд, от которого передернуло большинство учеников. Толпа больше не ликовала, они смирно стояли и внимательно вслушивались в каждое слово девушек. — Ты теперь клоун? Смешишь людей бесплатно… Только жаль, что не смешно, — этот надменный взгляд, который Яна не использовала так давно. Шервинская дернулась и поморщилась. «Клоун» — далеко не самое лучшее прозвище. — А я вот никогда не любила цирк, не потому что я боялась клоунов, а потому что считала их глупыми. Смешить людей ценою своего достоинства и чести — глупо… Оглянись, Оля, они не с тобой смеятся, а с тебя, — Яна развела руками и оглядела толпу. Злате стало лучше, теперь она с удивлением и даже неким интересом рассматривала представление. Белое, словно мука, лицо Ольги, перепуганные глаза и смешки толпы.

Куда же делся клоун?

Уехал вместе с цирком.

— Беги, девочка, пока она не придавила тебя к стенке и не открыла все твои тайны, которые ты неумело так прячешь, — Мария появилась совершенно неожиданно. Легкая улыбка скрасила ее пухлые малиновые губы, и теплый взгляд осмотрел толпу. Она увеличила мощь Яны в глазах учеников еще в несколько раз, ведь Глазкова всегда скептически относилась к таким девушкам, считая их пустышками. Так почему эту девушку с зелеными глазами она ставила выше себя, позволяя ей медленно, но уверенно занимать престол?

Просто Мария понимала, что сигареты ей больше не помогают…

*

Ветер жизни иногда свиреп,

В целом жизнь, однако, хороша.

И не страшно, когда черный хлеб,

Страшно, когда черная душа.

© Омар Хайям

Свобода. Именно это чувство всегда преследовало Яну на крыше. Ей хотелось медленно развести руки в стороны и взлететь, как главные героини в разных фантастических фильмах. Но, к сожалению, в реальной жизни она бы не взлетела, а — разбилась. Маша же чувствовала здесь умиротворение из-за полного отсутствия людей. Такая тишина ей давала возможность покурить и подумать о жизни.

— Ты хороша, — улыбнулась Глазкова, выходя на крышу и опираясь на небольшое ограждение. Легкие порывы ветра сразу подняли ее волосы и начали медленно то поднимать, то опускать их. Яна зашла за ней и стала около входа, чувствуя это приятное покалывание в кончиках пальцев. — Такому таланту не стоит пропадать. Ты уже думала, на кого будешь поступать? — легкая улыбка проскользнула на красивых губах, правда, в медовых глазах стояла стена из боли и безысходности.

— Ты же позвала меня не обсуждать мое будущее… — это не был вопрос, это — утверждение. Рыбакова прекрасно понимала, что Марию совершенно не интересует ее будущее, ей просто нужно было как-то начать разговор и проверить — надежный ли Яна человек. — Тишина и этот взгляд мне скажут даже больше, чем ты хочешь, поэтому говори сама то, что нужно, — твердый, ровный голос заставил Марию судорожно вдохнуть воздух и резко обернуться. Она больше не держала такую ровную осанку, а уголки губ плавно опустились и эти красивые губы задрожали.

Больно.

Безумно больно.

Глазкова поправила высокий хвост и рывком села на пол, опираясь спиной на одну из стен школы. Она больше не могла стоять. Ей тяжело, словно на ее спине огромный груз, который не дает ей возможности даже стоять, даже дышать, даже плакать. Яна внимательно проследила за резкими движениями… подруги и медленно подошла к ней, а потом села. Было немного холодно, и кожа уже давно покрылась мелкими мурашками, но то, что она ощущала от Марии, не давало ей просто уйти.

— Я беременна, Ян, — эти слова заставляют темноволосую резко выпрямиться и удивленно посмотреть на собеседницу. Это, наверное, первое в списке, чего не ожидала девушка. Если бы не эта атмосфера, то Рыбакова подумала бы, что это развод или шутка, но эти кристальные глаза и легкая, но фальшивая улыбка говорила совершенно обратное. — В классе восьмом я была влюблена в мальчика. Его звали Кирилл. Глава элиты, своеобразный «бедбой», хулиган и задира — лучший вариант для маленькой, глупой и влюбчивой школьницы. Я была уверена, что он не обратит на меня внимания и тогда мне хватало только его существования. Но однажды, как в сказке, на осеннем балу, Кирилл среди всех этих бесконечно привлекательных и милых девушек обратил внимание именно на меня. Он пригласил меня танцевать медленный танец под песню Басты. Я не помню, о чем она, как и тот танец. Я помню только легкие касания и нежную улыбку. Этот парень знал, как очаровывать, и я попала под его чары. А через неделю он ночью ворвался в мою комнату, сквозь окно, на втором этаже особняка, чтобы взять с собой на гонки. Это был первый раз, когда умничка-Маша сбежала с дома, это был первый раз, когда я ехала на байке, это был первый раз, когда я дышала полной грудью, отдаваясь чувствам с головой, — Глазкова улыбнулась и медленно опустила взгляд в пол. Воспоминания захватывали ее, окуная в мир из иллюзий и снов. Это рассказывала Мария, а Яна вспоминала свою поездку с Максимом на байке. Две сказки, но с разными же концами, правда? — Потом он каждый день дожидался меня со школы и провожал домой. Это были прекрасные дни. Я влюблялась все сильней и сильней… Здесь было так тепло и приятно, — Маша схватилась рукой за блузку в области сердца и нежно улыбнулась. Тогда она подняла голову на небо и Яна повторила ее движения. Там далеко летели птицы. Свободные. Независимые. Поэтому и прекрасные. — Я помню первый поцелуй, первые объятия и даже мелкую ссору. А также я помню тот момент, когда отдалась и страсти, и чувствам… и ему. Первый раз. Не думаю, что тебе интересно, больно ли это, и была ли кровь, да и мне тогда это было не так важно. Мне был важен только он, — Мария зашарила руками по карманах. А тогда она вытянула пачку сигарет. Получив отказ от Яны, она подожгла свою и вдохнула в себя порцию никотинового дыма. Легкие моментально расслабились, и больше их не сжимало.